Симона Вилар - Обрученная с Розой

Однако, заметив, что младший брат упал, Эдмунд вырвал повод своей лошади из руки Уорвика и с криком понесся назад, сшибаясь с воинами Алой Розы. Поступок был таким нелепым, что те растерялись и на миг оцепенели.

– Ричард! – звал Эдмунд, свешиваясь с седла и протягивая брату руки.

Ричард уцепился за него. Но раненый брат был слаб, а Ричард в свои четырнадцать достаточно силен. Он вцепился в истекающего кровью брата, повис на нем и рывком выдернул из седла. Эдмунд упал. Ричард тотчас переступил через него и, прыгнув на коня, галопом понесся прочь. Эдмунд остался у врагов.

Дождь все неистовствовал. Ричард мчался по мокрому полю, еще не понимая, что с ним происходит, и, лишь завидев впереди шатры лагеря Белой Розы, немного успокоился.

Остановив коня, он снял шлем. Холодная вода остудила голову, но его тут же вновь обдало жаром. Да, у него не было выбора. Вернее, был: либо он, либо Эдмунд. Однако то, что он сделал… Тогда, на Сендельском мосту, он не думал о чести. Ему только хотелось спастись. Но теперь у Ричарда внезапно пересохли губы.

– Господь всемогущий, ради милосердия! – простонал он. Позор, несмываемый позор! Если станет известно, что произошло, он обречен влачить жизнь изгоя… В лучшем случае в него будут тыкать пальцами и зубоскалить, в худшем – забросают камнями. Герб Йорков навеки опозорен, а его имя станет нарицательным для труса и подлеца.

Ричард поднял глаза на шатер отца. Гнев великого Йорка будет страшен. Ричард в оцепенении не трогался с места. Его конь нетерпеливо переступал с ноги на ногу и мотал мокрой гривой, отфыркиваясь. Наконец что-то заставило Ричарда оглянуться.

Через поле шагом ехал Уорвик. Его белый конь был до седла забрызган грязью. Ричард с ужасом глядел на графа. Но если Уорвик будет молчать?.. Кто может узнать? О солдатах Маргариты он сейчас не думал. Кто станет их слушать? Но Уорвик! Одно его слово – и все кончено.

Ричард машинально провел рукой по луке седла, нащупывая арбалет. Если сейчас он убьет Уорвика, никто не узнает о его позоре. Однако ни стрел, ни арбалета при нем не было. Это же конь Эдмунда! Тогда, вконец отчаявшись, Ричард соскочил с коня и пешком двинулся навстречу Уорвику.

– Сэр Ричард Невиль! – окликнул он графа.

Уорвик даже не глянул в его сторону. Он попытался объехать Ричарда, но тот перехватил его лошадь под уздцы.

Сейчас, по прошествии многих лет, Ричарда по-прежнему жег стыд при одном воспоминании о том, как он тогда унижался перед Уорвиком, как молил, как ползал на коленях в грязи, обнимая ноги графа в стременах. Но тогда он думал только об одном – любой ценой заставить графа молчать.

Уорвик, поначалу не желавший даже слушать его, наконец промолвил:

– Встань, Ричард! Тошно смотреть, как ты, словно червь, извиваешься по земле. Я не стану говорить о твоем бесчестии, даю слово. Но не думай, что твои стенания тронули меня. Нет. В моих глазах отныне ты полное ничтожество, трусливый раб, лживо назвавшийся рыцарем. Но я буду молчать, потому что служу дому Йорков и не желаю, чтобы на солнце их герба[30] лежало такое пятно… К тому же твой отец и братья достойные воины, они не должны пострадать из-за тебя.

Потом он пришпорил коня и проскакал мимо Ричарда, обдав его грязью.

С тех пор они не обменялись ни словом. Уорвик сдержал клятву, и о событиях на Сендельском мосту никто не узнал. Правда, доносились какие-то слухи из городских низов, но Ричард, разведав, что их распускает один из уцелевших в той схватке воинов Маргариты, послал разыскать его и уничтожить.

После этого водворилась тишина. Однако стоило появиться при дворе Уорвику, как всегда уверенный в себе Ричард сникал. Когда же Невиль превратился во врага Йорков, Ричард впервые вздохнул с облегчением, а вскоре мысль о том, что с помощью Анны он сможет подчинить себе Уорвика, начала кружить ему голову. Но оказалось, что Анна знает все, а значит, держит его в руках…

Ричард встрепенулся, когда в дверь постучали. На пороге стоял Джон Дайтон.

– Милорд, я только что из женского монастыря. Настоятельница сообщила, что Анну Невиль никто не может найти.

– Что?!

Ричард вцепился Дайтону в воротник и наклонил его к себе.

– Иди, Джон, иди и поставь весь монастырь с ног на голову! Возьми людей, если понадобится. Но учти – Анна должна быть здесь. Найди ее, даже если она прячется под юбкой аббатисы.

Вскоре прибежал и запыхавшийся Ингильрам.

– Ваша светлость! Милорд!.. Взгляните, что творят ваши люди! Они ворвались в женскую обитель и до смерти напугали монахинь. Мать Бриджит в ярости и грозит пожаловаться королю на бесцеремонное вторжение.

Ричард только скривил рот.

– Аббатиса Бриджит сама вынудила меня к этому, не подчинившись приказу. Я намерен увезти девицу Невиль, и никто не помешает мне в этом!

– Но, ваша светлость, она и в самом деле не может найти леди Анну!

Ричард с усмешкой взглянул на аббата:

– Бог мой, неужели вы считаете, что воспитанница могла улетучиться из обители in fimo[31]?

Ингильрам горестно хлопнул себя по бедрам и вышел. Ричард спокойно велел готовиться к отъезду. Однако время шло, но поиски не дали результатов. Герцогу пришлось отужинать в аббатстве, отстоять вечернюю мессу. Несколько раз прибегал Дайтон, прося указаний, появлялись отец Ингильрам и аббатиса.

Стемнело. Ричард приказал принести свечи и грустно усмехнулся. С отчетливой ясностью он понял, что проиграл. Анна Невиль действительно исчезла.

В первый понедельник после дня Святого Патрика[32] на город Йорк средь бела дня опустился густой белый туман. В десяти шагах уже ничего нельзя было разглядеть, а сырость так и пронизывала насквозь. Редкие прохожие, поплотнее кутаясь в плащи, спешили укрыться у разогретых камельков, и улицы опустели.

В обширном дворе епископского дворца, облокотясь на метлу, стоял худой монах. Вглядываясь в сгустившийся туман, он раздумывал: стоит ли мести двор, если все равно не разглядеть, чист он или грязен. Приближающийся перезвон бубенцов заставил его прервать размышления. Прямо на него из тумана выплыл паланкин с золоченым передком, запряженный парой мулов. Несколько мгновений монах, разинув рот, созерцал, как из него, опираясь на плечи слуг, неуклюже выбирался аббат Ингильрам. Монах оставил метлу и со всех ног бросился сообщать о прибытии гостя.

Ступив на твердую землю, Ингильрам тщательнее задернул кожаные занавески паланкина, видимо затем, чтобы сырость не проникла внутрь, и украдкой оглянулся. К нему уже спешил управляющий епископа. Ингильрам шагнул ему навстречу.

– Доложите епископу Йоркскому о моем прибытии, – надменно потребовал он. – Передайте, что дело не терпит отлагательства.

– Будет исполнено. Прошу вас, святой отец, следуйте за мной.

Поднявшись по высоким каменным ступеням, они оказались под сводчатым порталом епископского дворца.

«Все это могло бы быть моим», – с горечью подумал аббат, вдыхая всей грудью устойчивый запах ладана, стоявший в этих покоях.

Дворец епископа представлял собой огромное здание, выстроенное в готическом стиле – со сводчатыми галереями, каменными розетками, ажурными башенками, стрельчатыми окнами. На всем лежала печать величия и великолепия. Тяжеловесный и громоздкий старый дворец Йорков, пожалуй, заметно уступал в роскоши владениям епископа.

Аббат Ингильрам ожидал приема в просторном зале. Его подбитая мехом сутана скользила по отполированным плитам пола.

– Да, все это могло бы стать моим, – бормотал он, разглядывая стенную роспись, позолоту под потолком, цветные витражи. – И вопреки всему станет моим! Рrofuto![33]

Он усмехнулся. Его маленькие глазки недобро вспыхнули.

Опять появился управляющий.

– Его преосвященство работает в библиотеке. Он приказал проводить вас прямо туда.

Библиотека епископа Невиля располагалась на самом верху высокой квадратной башни. Здесь его преосвященство имел возможность трудиться над своими трактатами, изучать старинные рукописи. В библиотеку вела узкая винтовая лестница, проложенная в толще стены. Ингильрам, непривычный к таким восхождениям, проклял все на свете. Несколько раз он останавливался, прислонившись к стене, и хватал ртом воздух. Перед глазами у него плыли круги, подбитая мехом сутана липла к спине, по щекам струился пот.

«Неужели проклятый Невиль каждый день карабкается в этакую высь? Крест честной! Когда я стану здесь хозяином, немедленно прикажу замуровать эту крысиную нору».

Подобрав полы сутаны и отдуваясь, аббат продолжал восхождение. Наконец-то площадка и тяжелая кованая дверь. Толкнув ее, он очутился в длинной сводчатой галерее, где размещалось епископское книгохранилище.

Здесь царила тишина. Вдоль стен тянулись дубовые полки, сплошь уставленные неимоверным количеством рукописей, глиняных табличек и фолиантов в кожаных переплетах. Самые ценные книги были прикованы к своим местам, чтобы их не могли украсть. Отцы Церкви, философы, поэты, землеописатели… Первые переводы Библии на саксонский и французский, толстые латинские словари чередовались с произведениями античных авторов; исторические хроники мирно соседствовали со светскими романами; здесь же технические наставления, чертежи, таблицы… Сотни, сотни книг.

Аббат Ингильрам огляделся. Несколько монахов за столами-пюпитрами усердно скрипели перьями, склонившись над огромными фолиантами. Свет падал на них сквозь узкие окна с прозрачными стеклами. Немного в стороне, у облицованного темным мрамором камина, в старом кресле под балдахином восседал сам епископ Невиль. Перед ним располагался складной столик, на котором лежала книга в белом переплете.

Когда аббат вошел, епископ словно нехотя поднял глаза от книги.

– Salve in nomine sancto[34], – сказал он.

– Salve et vos[35], – ответил Ингильрам.

Епископ указал аббату на стоящий перед ним табурет:

– Прошу, преподобный отец. Что привело ко мне столь редкостного гостя?

Ингильрам сел, но еще несколько минут тяжело дышал, не в силах начать разговор. Подперев рукой щеку, епископ терпеливо ожидал.

Его преосвященство Джордж Невиль был высоким и сухощавым, с тонким умным лицом. Венчик каштановых волос обрамлял его чисто выбритую макушку. Вопреки моде он носил длинную окладистую бороду. Брови, будто очерченные сажей, сходились на переносице, а под их глубоким сводом сверкали ярко-зеленые кошачьи глаза Невилей. Как и прочие монахи, епископ был облачен в сутану, но поверх нее была надета лиловая бархатная пелерина, опушенная горностаем, а на груди покоился усыпанный драгоценными камнями крест на золотой цепи.

Аббат Ингильрам, отдышавшись, выразительно покосился на сидящих в стороне монахов.

– Ваше преосвященство, дело, которое привело меня к вам, следует держать в глубокой тайне. Я рискую поплатиться головой и поэтому хотел бы побеседовать с вами remotis[36].

По тонким губам епископа скользнула усмешка. Он знал, что Ингильрам страстно мечтает занять его место, не гнушаясь при этом клеветой и интригами, и посему пропустил мимо ушей его замечание.

– Говорите, святой отец, свободно. Я полностью доверяю этим людям.

Аббат Ингильрам сердито засопел и придвинул табурет поближе к епископу.

– Видите ли, я прибыл сюда, рискуя жизнью. И хотя мои намерения чисты и благородны, я могу за это пострадать.

От него исходил едкий запах пота. Епископ невольно отклонился, но Ингильрам придвинулся еще ближе.

– Речь идет о вашей племяннице, леди Анне.

Епископ перестал улыбаться.

– Насколько мне известно, она пребывает в женской обители вашего аббатства?

– Она бежала, – негромко и внушительно сказал аббат.

Епископ повернул лицо к камину, машинально теребя наперсный крест.

– Вы намерены еще что-то сообщить мне? – осведомился он.

– О, разумеется, – шепнул Ингильрам, снова покосившись на монахов.

– Все свободны, – хлопнул в ладоши епископ и, выждав, когда за последним монахом захлопнется дверь, повернулся к гостю. – Я слушаю вас, святой отец.

Ингильрам поведал, как несколько дней назад в аббатство прибыл Ричард Глостер, стал выспрашивать об Анне Невиль и пожелал встретиться с ней.

– О чем они говорили и что там произошло, никому не известно. Но с этой встречи Глостер вернулся сам не свой. Видели бы вы его! Крест честной! Этот уравновешенный и всегда любезный юноша больше походил на разъяренного пса.

Далее аббат сообщил о том, что горбун повелел выдать ему дочь Уорвика, которая между тем таинственно исчезла из монастыря. Услышав об обыске, учиненном в женской обители, епископ нахмурился.

– Я непременно доложу об этом королю!

– Ваше преосвященство забывает, что герцог действовал по приказу его величества.

– Не верю! – резко возразил епископ. – Эдуард Йорк – достойный сын Церкви. Я никогда не поверю, чтобы с его ведома творились подобные бесчинства.