Симона Вилар - Обрученная с Розой

Анна вынуждена была согласиться. Ей было тревожно. Ведь она, как никто из спутников, понимала, до какой степени Глостер напуган тем, что письмо следует вместе с ней, и поэтому пойдет на все, чтобы схватить их.

Она подняла голову. Фрэнк Баттс напряженно вглядывался в удаляющийся Лондонский мост. Он молчал, но на его лице ясно читалась тревога за брата.

– Что сделают с теми, кого схватили сегодня? – спросила девушка у Перкена. – Там остался наш человек, и мы беспокоимся за него.

Каменщик пожал могучими плечами:

– Кого не убьют на месте, бросят в Ньюгейт или в Саутворкскую тюрьму.

Анна сникла. Ей казалось невероятным, что Гарри, такой веселый, ловкий и сильный, мог так неосторожно угодить в ловушку.

– Не верю, – сказала она. – Гарри хитрый, сообразительный парень и прекрасный воин. Он сумеет вывернуться.

– Ваши слова да услышит Господь! – пробормотал Фрэнк. – А я буду молить небо, чтобы оно даровало спасение брату. Если же дело повернется худо…

Глаза его сверкнули, и он сжал рукоять меча. Фрэнк был очень бледен. Его нога выше колена кровоточила, и тяжелые капли падали на дно лодки.

Филип негромко заговорил с лодочником и Перкеном-каменщиком:

– Вы оказали нам неоценимую услугу своей помощью. Могу ли я и в дальнейшем рассчитывать на вас?

Лодочник заверил:

– Уж будьте уверены. Только пусть леди Анна при встрече с отцом вспомнит, как верно служат ему Джек Годфри, лодочник с Темзы, и каменщик Перкен Гейл.

Между тем лодка причалила к низкой дощатой пристани. Три или четыре прачки, стоя на коленях у воды, полоскали белье. Они с любопытством поглядели на высадившихся из лодки и, не оставляя работы, принялись судачить о том, что опять какие-то бедолаги ищут приюта в их квартале.

Лодочник Джек остался в ялике, а остальные вслед за каменщиком двинулись в глубь Уайтфрайерса. Почти от самой воды начинался лабиринт трущоб. Небо чуть виднелось между кровлями деревянных домишек, покосившихся и непрочных, порой настоящих лачуг, слепленных из какого-то мусора. Эльзас – пристанище нищих, проституток и преступников – разительно отличался от остального Лондона. Это стало ясно, как только они углубились в одну из тесных, как щель, улочек. Ветхие этажи домов нависали над головами. Приходилось брести по лужам нечистот. Вокруг валялись падаль и мусор. Воздух гудел от множества мух. Когда с Темзы задувал сырой, отдающий водорослями ветер, он казался почти благоухающим. Анна не могла скрыть брезгливость, и шедший рядом каменщик заметил это.

– Что поделаешь, миледи, это вовсе не мостовая Стренда. Однако, ставлю голову против пенни, здесь вас не сразу примутся искать, ибо кому придет в голову, что принцесса из дома Невилей нашла пристанище у воров. А если и смекнут, то с наступлением ночи вы все равно будете здесь в полной безопасности – в это время отоспавшиеся головорезы выходят на промысел, и тогда ни один служитель закона не рискнет сунуть сюда нос.

Анне бросилось в глаза, что улицы, по которым они идут, почти пустынны. Лишь изредка, словно тени, мелькали какие-то женщины в отрепьях да играли среди отбросов грязные дети. Одна мысль, что к ночи все преступное население Эльзаса выплеснется из щелей и потайных каморок, приводила ее в дрожь.

– Скажи, добрый человек, а нам самим разве не следует опасаться этих ночных разбойников?

– Что вы, ваша милость, с такой-то охраной… – Перкен кивнул в сторону Майсгрейва. – К тому же я отведу вас в надежное место. Там вас укроют и в случае чего скажут, что вы от меня. А я, хоть в этом и зазорно признаваться, довольно известная здесь персона. С тех пор как меня исключили из гильдии каменщиков Лондона за дебош, я стал здесь своим.

Прыгая с камня на камень, они перебрались через глубокую лужу и вошли в узкую дверь ветхого дома. В прихожей было темно, но Перкен уверенно двинулся вперед, нащупал ступеньки лестницы и крикнул:

– Эй, Дороти, чертова кукла! Где ты шляешься? Встречай гостей!

Послышался скрип деревянных ступеней, затем в нос ударил резкий запах пота. Держа в руке лампу, к ним вышла огромного роста женщина с нечесаными, свисающими на лицо волосами. Она была в некогда светлой, но теперь безнадежно замызганной одежде и казалась в сумерках просто необъятной. Ее тяжелые, как гири, груди лежали на пухлом животе, лицо было обезображено глубоким бугристым шрамом, который тянулся от виска через пустую глазницу и переносицу к противоположной скуле.

Узнав Перкена, женщина заулыбалась, а он, небрежно потрепав ее по щеке, о чем-то заговорил вполголоса. Она слушала внимательно, поглядывая на стоявших у двери гостей, потом наконец кивнула. Перкен сказал:

– Это Дороти Одноглазая. Она сдает комнаты постояльцам. По крайней мере, под этим кровом вы будете в безопасности.

Майсгрейв молча протянул женщине шиллинг. Перкен сокрушенно выругался, добавив, что и десятой доли этих денег с лихвой хватило бы, чтобы заплатить за подобную конуру. Затем Дороти провела их темным коридором в крохотную комнатушку на втором этаже. Она улыбалась и кланялась, но, когда наконец-то удалилась, Анна испытала облегчение, хотя запах немытой плоти еще долго держался в воздухе. Перкен Гейл тоже собрался уходить, сказав, что Джек ждет его в лодке, но Майсгрейв остановил его:

– Я упоминал, что нам еще понадобятся ваши услуги.

– Все что прикажете, сэр.

– Во-первых, я хотел бы, чтобы вы как можно скорее разузнали о судьбе нашего человека, захваченного на Лондонском мосту. Во-вторых, я просил бы позаботиться о наших лошадях, оставшихся в конюшне «Золотой чаши».

– О сэр, пусть уж они там и остаются. Ведь «Золотая чаша» неплохая гостиница, и у них не будет недостатка ни в корме, ни в уходе.

– Хорошо. И еще одна просьба… – Он поморщился, приложив руку к окровавленной груди, но превозмог боль и продолжил: – Нам нужно повидаться с капитаном Джефрисом, которого иногда называют Псом.

Перкен задумчиво почесал затылок.

– Пса-то я знаю. Но, сэр, с тех пор как он стал капитаном каравеллы «Летучий», он так возгордился, что его навряд ли удастся соблазнить прогулкой в Уайтфрайерс. К тому же Джефрис – верный слуга Эдуарда и королевы Элизабет, которые осыпали его милостями. Я думаю, вам не стоит иметь с ним дело.

Филип какое-то мгновение размышлял, а затем снял с пальца кольцо королевы и протянул его каменщику.

– Вы доказали свою преданность, и я не побоюсь доверить вам этот алмаз, во всяком случае, другого выхода у меня нет. Покажите его капитану и скажите, что податель сего ждет его в Эльзасе. Посмотрим, что из этого выйдет.

Когда Перкен удалился, Фрэнк сердито пробурчал:

– Доверить такое сокровище первому встречному бродяге с перебитым носом, который к тому же свой человек среди воров Эльзаса… Да он сбежит с ним при первой возможности.

– Все может быть, – согласился Майсгрейв. – Однако, как я уже сказал, у нас нет иного выхода. Нам надо покинуть Лондон, и как можно скорее. Рыскать же по городу, высматривая этого Джефриса, мы не можем.

У него опять вырвался невольный стон, и он начал расшнуровывать потемневшую от крови куртку.

«Их надо немедленно перевязать», – подумала Анна.

Распахнув дверь, девушка во весь голос позвала:

– Эй, Дороти! Где тебя носит? Тебе заплатили серебряный шиллинг за твою конуру, так что будь добра поспешить, когда тебя зовут.

О приближении хозяйки возвестило шарканье подошв в коридоре. Эта женщина вызывала у Анны отвращение, но сейчас она не могла обойтись без нее. Когда Дороти появилась, девушка приказала ей поскорее раздобыть где угодно полотна, корпии и горячей воды.

– И чтобы все было чистым! – внушительно добавила она, разглядывая засаленную одежду хозяйки.

Однако Дороти Одноглазая была куда сообразительнее, чем казалось, и вскоре возвратилась со всем необходимым.

Осторожно сняв с Филипа рубаху, Анна промыла рану. Она была неглубокой, однако кожа вдоль ребер оказалась сильно рассеченной. Хуже было другое. Открылась едва начавшая зарубцовываться рана, полученная, когда рыцарь бился без доспехов с людьми неизвестного преследователя. Анна старалась почти не касаться раны, чтобы не причинять боли Филипу. Затем перевязала ему голову. Девушка была серьезна и сосредоточенна, ее лицо порой оказывалось совсем близко от лица рыцаря, и тот поглядывал на нее с нежностью и теплотой.

«Она еще совсем дитя. Щеки как персики, и такие славные веснушки на носу. А как забавно Анна закусывает от усердия нижнюю губку».

Он вдруг поймал себя на том, что его неудержимо влечет этот нежный пунцовый рот. Но мысль эта показалась ему кощунственной. Ведь это дочь Невиля, которая лишь волею случая оказалась рядом с ним и которой уготована несравнимо более высокая участь, чем ему, незнатному воину. Майсгрейв нахмурился, злясь на себя.

Анна участливо склонилась:

– Я сделала больно?

Какой голос! Как близко ее лицо…

– Нет, миледи. Мне даже приятны ваши прикосновения…

Он прикусил язык, но заметил, что, несмотря на вмиг полыхнувший румянец, она не смогла сдержать улыбку. И тут же, смутившись, поспешила отойти к Фрэнку.

Фрэнк отбивался, отстранял ее руки, смущенно твердя, что негоже такой знатной девице возиться с ногой простого солдата. Кончилось тем, что Анна прикрикнула на него, назвав безмозглым дурнем, и заявила, что, если немедленно не сделать перевязку, он истечет кровью или, того хуже, в рану попадет грязь и начнется горячка.

Фрэнк покорился. Рана оказалась глубокой, мышцы были разорваны почти до кости. Анне пришлось повозиться, пока она наконец смогла промыть и обработать рану, а затем наложить сверху шов. Когда же она выпрямилась, то почувствовала, что необычайно устала. Казалось, прошла целая вечность с той минуты, когда она проснулась в Эрингтонском замке, глядя на улыбающуюся Джудит Селден.

Пошатываясь, она, как сомнамбула, прошла мимо Филипа туда, где между ларем и бревенчатой, изъеденной сыростью стеной лежал узкий, набитый соломой тюфяк. Забыв обо всех опасностях, Анна с блаженством опустилась на него. Теперь только спать, спать…

Во сне ее тревожили какие-то крики, шум, пение, но проснуться она не могла. Хмурилась, беспокойно ворочалась, натягивая на голову плащ, но продолжала спать. Наконец пронзительный женский визг заставил Анну очнуться. Она открыла глаза и прислушалась. Визг вскоре перешел в пронзительный хохот. И еще что-то выкрикивали хриплые мужские голоса. Потом долетела песня:

Ах, Господи Иисусе,

Будь милостив к рабу!

Пусть ляжет со мной Люси,

Я ж больше не могу!..

Пускай не будет букой,

Ведь я же заплачу!

И пусть раскинет ножки,

Я так ее хочу!..

Снова гомон, смех, визги. Анна вспомнила, что она в Эльзасе, и сейчас здесь, видимо, самое разгульное время. Девушка приподнялась и огляделась.

При свете чадящей лампы она увидела Майсгрейва, Фрэнка и с ними еще какого-то человека. Не обращая внимания на долетавший с улицы шум, они о чем-то негромко беседовали. Анна прислушалась. Говорил Майсгрейв:

– …Ни из какого другого порта мы не сможем выбраться, и вся наша надежда на каравеллу «Летучий» и вашу покорность воле королевы.

Сидевший перед рыцарем мужчина молча вертел в руках перстень королевы Элизабет, красиво отсвечивающий в свете лампы. Наконец он поднял голову. Анна даже затаила дыхание, до того этот человек показался ей безобразным. У него была неимоверно узкая и длинная щучья челюсть, выдававшаяся вперед, а шишковатый лоб сильно скошен назад. Вздернутый нос с крупными ноздрями, огромный, но почти безгубый рот – всеми чертами лица этот человек поразительно походил на борзую, но если собак Анна находила красивыми, то это лицо вызывало в ней дрожь отвращения. Зачесанные назад волосы образовывали на лбу незнакомца две глубокие залысины, отчего сходство с мордой животного усиливалось. Когда капитан заговорил, девушка была даже удивлена, услышав обычную человеческую речь, а не рычание и лай.

– Королева Элизабет – моя добрая повелительница, и именно ей я обязан тем, что стал капитаном одного из лучших кораблей в лондонском порту. Ведь «Летучий» – это быстроходная каравелла с отличной оснасткой и двумя крепкими мачтами. При полной парусности и хорошем ветре она развивает до пятнадцати узлов. Видели бы вы эту красавицу – узкую, изящную, с приподнятым носом, низкой кормой и узким форштевнем, который украшен двумя вызолоченными крыльями, словно распахнутыми в стремительном полете! Это из-за них и еще из-за легкого хода корабль назван «Летучим».

– Зачем вы все это говорите?

Капитан Пес снова покосился на перстень.

– Затем, что мне неясна причина, побудившая мою королеву отдать такой корабль для нужд врагов Йоркского дома.

– Я никогда не был врагом Йорков!

Капитан Пес усмехнулся, и Анна невольно прикрыла глаза, не в силах видеть его желтые клыки.