Симона Вилар - Обрученная с Розой

Она вся дрожала от возбуждения, не сознавая, что кричит во весь голос. Умолкнув, она не могла справиться с бурным дыханием. Майсгрейв глядел на нее не мигая. Его лицо ничего не выражало, и, когда она замолкла, он спокойно продолжил полировать лезвие клинка. Зато семья рыбака смотрела на них во все глаза. Анна не выдержала и, ни слова не говоря, выскочила за дверь.

Когда Анна стала выздоравливать, она пристрастилась совершать долгие прогулки в одиночестве среди дюн и узнала, что если направиться вдоль берега на юг, то вскоре покажется рыбачья деревушка с неуклюжей каменной часовней в центре. Однако Анна старалась не приближаться к ней, так как местные жители, особенно женщины и ребятишки, проявляли чрезмерное любопытство и, едва завидев ее, покидали свои лачуги и приставали с расспросами. От них было непросто отделаться, и, когда она поворачивалась и уходила, они начинали кричать ей вслед обидные слова и швырять камни и сухой навоз.

Если пойти в противоположную сторону, то через две-три мили покажется старый замок, приземистый и неуклюжий, словно вросший в неприветливые седые дюны. Местность вокруг была дикая и пустынная, на дороге к замку попадались вооруженные всадники, подгонявшие древками копий каких-то бедолаг в цепях. Это пришлось Анне не по душе, и она решила больше не заходить так далеко.

Оказавшись под открытым небом, Анна двинулась в сторону от моря и вскоре очутилась среди чахлых зарослей тамариска и дрока. Солнце пекло голову, и девушка вскоре пожалела, что не захватила платок. Неумолчно стрекотали цикады. Она уходила все дальше, пока под ногами не зачавкала грязь. В тот же миг она услышала, что ее окликнули. Анна оглянулась. К ней торопливо приближался золотушный парнишка, внук рыбака Жан.

– Не ходите туда, сударыня! Там трясина, скрытая под зеленью, многих это обманывало, и их так и не находили.

Анна невольно попятилась, в то же время держась подальше от Жана. Ее по-прежнему страшило его обезображенное лицо. Впрочем, виделись они нечасто, поскольку мальчишка как пришитый ходил за своим дедом, каждый день с рассветом отправлялся с ним в море, а в остальное время либо латал изношенные сети, либо одиноко бродил у воды.

– Почему ты пошел за мной?

– Он сказал.

– Кто – он?

– Рыцарь. Он сказал, чтобы я охранял тебя.

– Зачем? Много ли от тебя проку?

– Я должен следить, чтобы ты не заблудилась. А однажды я отогнал от тебя деревенских мальчишек.

Анна повернулась и пошла прочь.

– Послушай! – позвал он.

– Чего тебе?

Он раздражал ее. Парнишка почувствовал это и опустил глаза. Какое-то время он молчал, вид у него был такой несчастный, что Анна наконец сжалилась.

– Чего ты хочешь, Жан? – уже мягче спросила она. Не поднимая глаз, он вытащил из-за пазухи ожерелье из пестрых ракушек.

– Тебе…

Анна растерялась. Чего-чего, а этого от юного уродца она не ожидала.

– Возьми, – сказал Жан. – Я сам сделал. Ты такая грустная… Я думал, это тебя обрадует.

Анна была тронута. Поборов брезгливость, она сделала шаг и погладила его по голове.

– Спасибо. Оно мне действительно нравится. Давай я надену.

Назад они шли вместе. Когда вдали показалась хижина, Жан вдруг заговорил:

– Не злись на него. Он добрый. Давал мне помахать мечом, а когда ты болела, все время смотрел на тебя и дал отцу Симону много денег, чтобы он молился о тебе денно и нощно. Ты бредила и все время твердила: «Филип, Филип!» Это его так зовут? А один раз я видел, как он целовал тебе руки.

Анна остановилась как вкопанная.

– Правда?

– Зачем мне врать? Я видел. В доме никого не было, но дверь была открыта, а я сидел у порога. Могу поклясться – он целовал твои руки и плакал. По крайней мере, на его щеке были следы слез.

– Нет, – сказала Анна. – Он никогда не плачет. Он сделан из железа.

Жан вздохнул.

– Тут был лекарь из Бордо, важный толстый мэтр, и рыцарь сказал, что если лекарь тебя не вылечит, то он проделает в нем дырок больше, чем в рыбачьей сети. И я знаю, он так и сделал бы. А потом – он не железный. Ты ведь не знаешь, как он о тебе печется. Без конца допытывает матушку о том, как ты ела, как спала. Велит, чтобы чаще взбивали тюфяк и меняли простыни, чтобы грели каждый вечер воду, чтоб ты могла помыться…

– Ну, это уж слишком!..

Анна стремительно ушла вперед.

Когда они возвратились, она попросила Жана оставить ее одну, пообещав, что далеко не уйдет, а потом долго бродила среди ближних дюн, собирая сухие цветы и мурлыча что-то под нос.

Подумать только, какие-то несколько слов этого уродца сделали ее счастливой! Более того, ее гордость была удовлетворена. Быть может, через несколько дней она предстанет перед отцом, и тогда наконец все завершится. Простой рыцарь почтет за честь преклонить перед ней колени и поцеловать край ее плаща. Она уже не будет на его попечении, даже наоборот – станет его покровительницей, а все, что связывало их, обратится в забавное воспоминание. Хочет ли она этого? Пожалуй, хочет. Во всяком случае, должна хотеть! Ее достоинство требует этого.

Она обогнула песчаный гребень и неожиданно увидела Майсгрейва. Раздетый до пояса, он стоял по щиколотку в воде и, прикрывшись ладонью от солнца, глядел на закат. Неподалеку пасся Кумир. Вокруг не было ни души. Море, все в золотой и алой чешуе бликов, ластилось к песчаному берегу.

Анна какое-то время глядела на рыцаря, но, заметив, что он поворачивается, присела в зарослях. Филип вышел на песок. Его рубаха и сапоги лежали на берегу, и он был только в узких, тесно охватывающих ногу штанах с разрезами у щиколотки. Он поднял лежавший тут же меч и сделал несколько шагов по берегу, как раз в сторону, где затаилась девушка. Она испугалась, решив, что ее убежище раскрыто, однако рыцарь остановился в отдалении, подставив лицо вечернему бризу. Руки его распахнулись, словно обнимая горизонт, могучие мышцы спины вздулись буграми. Анна не могла отвести от него взгляд. У нее внезапно пропало всякое желание оставаться холодной и надменной, захотелось опять ощутить надежный покров его силы и доброты.

Затаив дыхание, она наблюдала, как Филип сделал несколько резких выпадов мечом, крутнулся, опять взмахнул оружием. Отразившееся от лезвия меча багровое солнце ослепило девушку. Клинок со свистом рассекал воздух, движения Майсгрейва были безупречны. Анна видела, как перекатываются мышцы под его смуглой гладкой кожей, и испытывала пьянящее желание стать совершенно слабой и беспомощной, довериться мощи этих рук. У нее пересохли губы, гулко билось сердце. Она уже не злилась, потому что наконец-то отчетливо поняла, чего хочет. Это чувство было незнакомо, пугало и притягивало одновременно. И тем не менее она осознавала: полюбив Филипа Майсгрейва, она хочет принадлежать лишь ему…

Рядом неожиданно раздался металлический звук, и Анна едва не вскрикнула. Над ней стоял Кумир. Еще находясь во власти грез, девушка не услышала, как он подошел к ней и теперь дружелюбно кивал, позвякивая мундштуком.

– Уйди, Кумир! Прочь!

Анна вдруг пришла в ужас от мысли, что сейчас Филип увидит ее, скорчившуюся в песчаной ложбине, украдкой подглядывающую за ним.

– Прочь!

Она поползла, пытаясь укрыться за гребнем соседней дюны. Конь не отставал.

Анна услышала свист, которым Майсгрейв обычно подзывал Кумира. Тот поднял красивую широколобую голову и, поведя ушами, коротко заржал. Филип позвал его вновь. Кумир взглянул на прижавшуюся к земле девушку и, тряхнув гривой, двинулся на зов.

Филип взял коня под уздцы, и они ушли. Анна наконец встала и еще долго бродила по песчаному берегу, стараясь ставить ногу в след Филипа, а затем села у воды, вслушиваясь в плеск волн.

«Если я сейчас вернусь, он все поймет по моему лицу», – думала девушка. Ей нужно было успокоиться, и поэтому она не спешила, оставаясь на берегу до тех пор, пока красный диск солнца почти полностью не погрузился в воду.

– Пресвятая Дева, – беззвучно шептала Анна, – помоги мне, научи меня. Я слабая и грешная, я знаю. Но ведомо мне и то, что меня не страшит грех. Верни же меня на путь истинный либо дай насытить любовью измученное сердце…

Где-то вдалеке сонным голосом прокричала водяная птица. Сырой воздух был насыщен запахами растительной гнили, йода и рыбы.

Заслышав шаги, девушка оглянулась. Это снова был Жан. Мальчик нерешительно остановился в отдалении, переминаясь с ноги на ногу.

– Тебя опять послал он?

Жан кивнул. В сумерках его обезображенное лицо не было таким отталкивающим. Анна поднялась, отряхнув песок с одежды.

– Идем.

Семья рыбака уже собралась у огня, когда среди дюн показались Анна с Жаном. Они шли держась за руки, о чем-то весело болтая. Старая Матюрина даже рот разинула от удивления, увидев своего обычно угрюмого внука таким оживленным.

– Я наловил для тебя крабов, – сообщил, сияя, Жан. Анна еще никогда не видела его улыбки. – Один такой здоровенный, что еле уместился в миске!

В хижине пахло жареной рыбой, козьим пометом, сухой морской травой тюфяков. В очаге разгорался торф. Его свет плясал на лицах людей. Прочитав вечернюю молитву и поужинав, все стали готовиться ко сну. Филип подошел к Анне.

– Я вижу, вы уже достаточно окрепли, чтобы отправиться в путь.

Анна посмотрела на него и внезапно поняла, чего ей недоставало в рыцаре.

– Сэр Майсгрейв, а где же ваша цепь с ковчежцем? Неужели она пропала во время бури?

– Вы только сейчас это заметили?

Он запустил руку за ворот и извлек крохотную шелковую ладанку на серебряной цепочке.

– Если вы помните, миледи, когда мы покидали Англию, наши кошельки были пусты. Мы ступили на французский берег нищими. Вы были больны, вам требовались лечение и уход. Поэтому, недолго раздумывая, я продал и ковчежец, и цепь. Однако сама святая реликвия, которая, как бесценный талисман, хранила нас в пути, осталась у меня. Зато теперь у нас достаточно средств, и, я думаю, Делателю Королей не придется краснеть за свою дочь.

Анна нахмурилась.

– Мне казалось, что вы дорожите этой наградой.

– Да, она для меня много значила. Но, клянусь Всевышним, неужели вы, миледи, полагаете, что я стал бы колебаться в тот момент, когда ваша жизнь висела на волоске?

Анна будто бы и не слышала его слов.

– Этот ковчежец – символ доблести и победы, и, вероятно, он значил для вас не меньше, чем святыня, заключенная в нем. Сама королева Англии преподнесла его вам…

Филип лишь пожал плечами.

– Что сделано, то сделано. Ступайте-ка лучше спать. Мы отправимся в путь уже завтра, а вы должны отдохнуть перед дорогой.

Анна легла, но сон не шел. Она долго глядела в темноту, улыбаясь своим мыслям:

«Сначала кольцо, а теперь и ковчежец… И все это дары прекрасной Элизабет. Господь возвращает мне надежду…»

Они выехали чуть свет и долго ехали через ланды. Унылая равнина была покрыта вереском, зарослями колючего терновника и дрока. Песчаная тропа вилась среди заболоченных низин, кое-где темнели вершины елей. Жилье попадалось редко, только порой на горизонте возникали лениво вращающиеся крылья мельниц да среди пологих лиловых холмов бродили стада овец.

Смахивающие на ведьм крестьянки изредка пересекали им дорогу с корзинами трав или вязанками хвороста, останавливались и долго глядели вслед, заслонившись рукой от солнца. Среди зарослей попадались развалины часовен, таких древних, что стены их покрывал мох и лишь с трудом можно было различить резьбу на плитах.

Анна ехала на крупе Кумира позади Майсгрейва. Она снова была в мужском костюме, лишь сапоги и плащ на ней были новые. Девушка уже успела утомиться в пути, и теперь, когда конь шел ровной, размеренной рысью, ее невольно стало клонить в сон. Было душно, и Анна откинула капюшон, предоставив ветерку трепать отросшие волосы. Ее глазам наскучило однообразие пейзажа – бесконечные невысокие холмы светлого песка, волнуемый ветром вереск, среди которого кое-где поблескивала вода болот.

Держась обеими руками за широкий пояс рыцаря, девушка, прикрыв глаза, вспоминала, как они распрощались с семьей рыбака. Правда, сам рыбак лишь что-то буркнул в усы и направился к лодке, кликнув внука. Жан покорно пошел следом, но Анна видела, как мальчик несколько раз оглядывался, и помахала ему рукой. Женщины же с любопытством разглядывали Анну в одежде пажа, скользили взглядом по ее обтянутым узкими штанами ногам, по недлинному широкому плащу с большим капюшоном и застежкой на плече. Однако простились они с гостями сердечно и долго махали им вслед, пока силуэты рыцаря и его спутницы не исчезли среди дюн.

Под копытами поскрипывал песок, звенели цикады в кустарнике. Анна тряхнула головой, отгоняя сон. Губы ее пересохли, хотелось пить. Ей, уроженке туманной Англии, была непривычна жара. Она расшнуровала ворот и покосилась на Филипа, который словно не замечал солнца.