Анари Хони - Одна осень одного королевства

– Да. И он ещё предположил, что я нужна маркизу зачем-то, – Мари иронично усмехнулась. – И оказался прав.

– А откуда он узнал, что маркиз заточил тебя здесь?

Пленница ошарашено замолчала, догадка старика сейчас показалась удивительно точной и от того пугающей. В замерших мыслях взметнулась туча вопросов. Зачем это было нужно? Маркиз ждал, что она выдаст себя и после бесплодного ожидания пошёл напролом? Почему она не заметила ничего подозрительного в вопросах мужчины? Что он спрашивал? А главное… Что она успела рассказать?

– Дедушка, мы ведь не говорили ни о чём серьёзном и секретном, – тихо произнесла Мари, собирая размышления в стройную цепочку. – И все вопросы его были в основном о насущном.

– Быть может, он своими вопросами лишь подводил нас к цели? О чём мы говорили больше всего в его присутствии?

– О чём? – она снова ненадолго задумалась, но внезапно возникший ответ, вновь заставил сердце сжаться в пугающем предчувствии. – Мы говорили о Уильяме. Вы думаете, маркиз пытался вызнать что-то именно о нём?

– Услышав немало историй в этих застенках, да и после твоего рассказа, я начал подозревать, почему именно маркиз так интересуется графским родом.

– Так почему же? – нетерпеливо закусила губу Мари, неведение сейчас страшило больше опасных знаний. Но главным всё же оставалось понять, что лишнего могла она сказать о Уильяме шпиону.

– Я не могу быть уверенным, но судя по всему наш граф не совсем тот, за кого он себя выдаёт.

– Не путайте меня, дедушка! – замотала головой пленница. – То вы говорите, что он не обманщик, то теперь намекаете на обратное!

– Я ни в чём уже не могу быть уверен, – вздохнул старик. – И не хочу ничего утверждать. Понимаю лишь, что маркиз только и ищет, как убить виконта.

– Я сделаю всё, что бы помешать этому, – сквозь зубы процедила Мари, понимая, что её собеседник сейчас может быть не в самом здравом уме и не пытаясь больше выяснить его домыслов. Чувства захлестнула волна неуправляемого гнева, усугублённого бессонными ночами мучительного заточения. – Теперь я вижу, что в моей свободе будет некоторый смысл.

– Не забывай, что Болдер лжив и бессердечен, – предостерегающе начал Джереон. – Ради своих целей он пойдёт по головам родных. Что говорить о нас? Не доверяй ни одному его слову. Со мной он, по крайней мере, не прячется за своей лицемерной маской, не боится, что отсюда его секреты выберутся на волю. Однажды он пришёл сюда вместе с отцом и я видел, как он мастерски меняет обличья с тем, кто нужен для каких-то, ему одному ведомых, коварных планов.

– И за него мне придётся выйти замуж, – обречённо проронила девушка, на миг позабыв о злости.

– Но всё же, ты будешь жить, – снова подбодрил её старик. – И у тебя будет время обдумать…

– Я убью его, – вдруг перебила собеседника Мари.

– Кого? – испугался Джереон.

– Убью маркиза. В первую же брачную ночь, – от мягкого голоса девушки повеяло холодом.

– Что ты?! – переполошился заключённый. – Я уверен, что он будет следить за тобой тщательнее, чем за самым злостным врагом. И при первой же возможности…

– Убьёт? – она закрыла глаза, глубоко вдохнула в попытке успокоить трепещущее сердце. – А скольких он ещё убьёт?

– Но ты своей смертью никого не сможешь спасти. Напротив, он ведь грозился отнять жизнь у близких тебе людей.

– Я придумаю… Обязательно придумаю что-нибудь. Уильям тоже дорог мне, я не могу просто ждать, пока маркиз доберётся до него. Он ведь… Теперь я знаю, он мой брат…

– А что если граф уже мёртв? – в сердцах спросил старик и тут же замолчал, понимая, что мог словами сделать больно своей и без того измученной собеседнице.

Мари не отвечала, лишь глубоко и шумно дышала, стараясь не дать снова воли слезам.

– Мы не властны над судьбой, – произнёс тихо Джереон. – Доверься Богу. Он рассудит и не даст тебе таких страданий, я уверен.

– Как я посмотрю в глаза матери? – едва слышно спросила девушка. – Леди Ребекке, леди Фрок? Я ведь обещала ей, что помогу…

– Фрок? Ты говоришь о моей внучке Фрок? – старик вдруг позабыл обо всём разговоре. – Ты знаешь её?

– Да, – она открыла глаза, взглянула в непроницаемую темноту перед собой, откуда доносился сиплый голос собеседника. – Я ведь говорила, что приехала в столицу, чтобы лечить одну девочку. Это была леди Фрок.

– Она больна? – Джереон едва не прижимался ухом к стене, ожидая ответа.

– Она хотела умереть, – честно ответила Мари. – Теперь я знаю зачем. Чтобы разыскать на небесах короля Фридриха и предупредить его, что графиню и Уильяма поджидает опасность. Миледи начала голодать, но… Потом она решила, что я ангел. И рассказала обо всём. Я обещала помочь, – девушка снова закрыла глаза. – Но не смогла. Лишь сама угодила в темницу.

– Бедная девочка, – горько покачал головой заключённый. – За что ей такое с самого детства?

– Она смелая и добрая, – произнесла вдруг Мари, понимая, что теперь её собеседник впадает в отчаяние. – Она весёлая. У неё чудесная улыбка, очень красивые кудрявые волосы и голубые глаза, как у матери. Она сейчас живёт и борется за свою жизнь. И я уверена, если бы она знала о вас…

– Пусть лучше не знает, – перебил старик, опомнившись. – Я счастлив, что она просто есть на свете такая, какой ты её описала. Я буду знать, что она жива, и молить Бога, чтобы уберёг её впредь от страданий.

– И я… буду, – девушка положила голову на колени. Стало так невыносимо грустно, что сердце готово было разорваться, лишь бы сбросить с себя тяжесть этой тоски, но та лишь росла. Слушая своего обречённого собеседника, Мари понимала, что маленькая внучка – единственная надежда старика. Не надежда на будущее освобождение и семейное счастье, нет… Надежда на то, что жизнь где-то там – за опостылевшими серыми стенами, продолжается. Кого видел бедный пленник во мраке заточения? Сына – своего мучителя, надменного маркиза, взирающего на предка презрительнее, чем на грязь у его ног, обречённых на смерть шпионов, изредка попадающих в тесные камеры для продления проданной жизни ещё на пару мучительных дней ожидания казни. И молчаливых, угрюмых стражников, ведущих этих бедняг по узкой осыпающейся лестнице к неизбежной гибели. Кто мог дать надежду больному старику? В кого ещё ему оставалось верить, как не в маленькую внучку? Он мог только надеяться, что та не вырастет такой же лицемерной гордячкой, как её старший брат. Что ребёнок, волей небес попавший в водоворот дворцовых интриг, найдёт и взрастит в своём сердце доброту и любовь. В маленькой девочке старик, разучившийся за годы заточения думать о мире как о чём-то неуправляемо громадном, видел всю вселенную, весь свет, что только мог существовать. И он мог померкнуть в любой момент. Мира бы не стало, если бы не стало его малышки, которую он даже никогда не видел. Но сейчас, когда Мари приоткрыла для старика, какова же его надежда на самом деле, вера в неё взвилась с новой силой.

– Если ты сможешь, – сиплый голос Джереона звучал совсем тихо, – будешь приходить сюда, чтобы рассказывать мне о моей внучке?

Девушка подняла голову с колен, задумалась на миг.

– Буду, – она крепче сжала кулаки. Конечно, ей не дадут ходить сюда, и собеседник тоже знал об этом. Но если для него маленькая Фрок – единственный, последний лучик света в этом бесконечном заточении, зачем лишать несчастного мечты? – Обязательно буду…

День шестнадцатый.

От каждого звука тихих шагов мужчина нервно вздрагивал, сильнее сжимая кулаки связанных за спиной рук. Сквозь грязную, ветхую ткань и закрытые веки, после многочасового кромешного мрака, снова пробивался дневной свет.

– Кто ты? – спокойно спросил низкий мужской голос.

– Я уже всё сказал, – шпион мотнул головой, в коротком эхе пытаясь понять, откуда говорит его собеседник.

– Я хочу услышать это лично, – снова невозмутимо ответил голос.

– А кто ты такой?

– Не пытайся теперь строить из себя героя. Раз уж сказал один раз, изволь повторить. Возможно, позже я назову тебе своё имя.

– Я простой солдат, – произнёс пленник, окончательно смирившись со своим положением. – Служу в разведке.

– Кому ты служишь?

– Правителю, – мужчина опустил голову. – Какое это имеет значение?

– Большое. Ты служишь герцогу Аделарду или законному правителю?

– Я служу тому, кому присягнул на верность. В клятве не было имён, лишь…

– Лишь высокопарные обещания, – перебил собеседник. – Меня не интересует эта формальность. Мне нужно знать, кому ты служишь.

– Вы мятежники? Хотите свергнуть герцога? – шпион стиснул зубы, замолчав на миг. – Я дал клятву, что буду служить своей стране. И если вы хотите развязать новую смуту, то я вам не товарищ.

– Назови своё имя.

– Зачем? Вам не всё равно кого убивать?!

– Назови имя, – голос оставался всё таким же спокойным.

– Лотар, – он повернулся лицом к пленителю. – Теперь что? Можно и умирать?

– Не спеши умирать, Лотар, – собеседник стал суровее. – Значит, ты на стороне справедливости?

– Да. На стороне своей справедливости.

– Справедливость у каждого своя, что правда, то правда. Но для страны она одна. Если бы я сказал тебе, солдат, что к власти пришёл законный наследник престола, а герцог – мятежник, что бы ты сделал? На чьей стороне стал бы служить?

– Законный наследник? Единственным законным наследником был сын короля Фридриха, но его больше нет. Я не приму разбойника наследником.

– Я вижу, ты действительно мыслишь в правильном направлении. Ну а если бы принц вернулся и мог подтвердить свои права?

Пленник немного помолчал, затем ответил с уверенностью.

– Я без колебаний встал бы на его сторону.

– Хороший ответ. В таком случае, ты поедешь с нами.

– Куда? – удивился он.

– Этого тебе пока знать не стоит, – собеседник отвернулся. – Друг мой, – позвал он кого-то. Послышались звуки приближающихся шагов, – солдат поедет с нами, но на всякий случай, позаботься, чтобы он не начал звать на помощь.

– Да, – ответил второй голос.

– Лотар, – обратился к шпиону первый, – прости за эти неудобства, но сам понимаешь, пока мы не можем в достаточной мере доверять тебе.

Мужчина скривился в кислой усмешке. У него не оставалось другого выбора, кроме как повиноваться.

* * *

День шестнадцатый.

– Ну что, моя сладкоголосая пташка, готова выпорхнуть из клетки? – маркиз со своей неизменно презрительной ухмылкой вошёл в поток лучей утреннего солнца, бьющего в окошко темницы узким рассеянным клином.

– Вы хотите сказать, сменить одну клетку на другую? – Мари подняла голову, сильнее прижимая к груди озябшие колени. От холодной стены за спиной тело онемело и нестерпимо ныло в каждой мышце, двигаться не хотелось, но остатки гордости не давали выказывать боль.

– Какая разница? Всё равно придётся выходить, так что поднимайся. Приготовления к торжеству в самом разгаре, нужно и тебе почистить пёрышки. Споёшь что-нибудь напоследок своему безродному соседу? Я бы тоже послушал.

– Не понимаю, о чём вы.

– Как же? Вернер клялся, что у тебя чудесный голосок.

Девушка отвернулась, всё так же не собираясь подниматься. «Даже имя назвал, – взметнулись возмущённые мысли, – чтобы поиздеваться над памятью несчастного».

– Думаю, если бы ты пела графу песни, вместо того, чтобы провести с ним ночь, возможно, он не счёл бы тебя простушкой. Не бросил бы при первой возможности.

– Что?! – от недоумения даже ломота в мышцах вдруг перестала ощущаться так остро.

– В первый же день знакомства, – продолжал маркиз с укором. – Я начинаю сомневаться в благородстве твоего происхождения.

– Какая ещё ночь?! – Мари подскочила с пола, но тут же пошатнулась от резкого головокружения. Она с трудом удержалась на ногах и сквозь пелену, застлавшую взор, взглянула на мужчину, стараясь говорить уверено. – Мы не… Мы только разговаривали!

– Какая жалость, я не угадал, – рассмеялся маркиз. – Но теперь я знаю почти наверняка, что между вами ничего не было. Хотя, придворный врач всё же осмотрит тебя.

Девушка опустила голову, понимая, что слишком легко поддалась непривычным эмоциям, в попытке оправдаться совсем позабыла, с кем она разговаривает и ответила на очевидную провокацию именно так, как ожидал противник.

– Ну что же ты опечалилась? – Болдер подошёл ближе. – Неужели заточение совсем лишило тебя гордости?

Она молчала, напряжённо глядя в темноту противоположного угла камеры. Ощущая каждой клеткой продрогшего тела приближение маркиза, она отчаянно пыталась понять, что происходит с ней. Почему она так боится его? Что-то внутри не давало взглянуть в холодные серые глаза, вымолвить хоть слово без неуёмной внутренней дрожи. Ещё одно новое ощущение – смесь страха, отвращения и беспомощности. И самое главное – лжи. Мари не умела врать, а сейчас ей было жизненно необходимо делать это. Болдер должен был поверить, что она сдалась. Но при первой же попытке сыграть свою новую роль, Мари лишь вызвала его подозрения.