* * *

В коридорах замка постепенно затихали голоса, гости, не до конца поняв, что же произошло на странном празднике, расходились по своим покоям. Поскрипывая колёсами, уезжали со двора последние экипажи, стражники собирались у западного крыла, выслушав удивительно сдержанную речь бледного и нервного маркиза. Этой ночью многим не суждено было вкусить блаженного, заслуженного длинным и тяжёлым днём, сна.

Болдер стоял у окна, молча глядя на звёздное небо. Придворный врач, буквально в ночной рубашке приведённый в замок, заявил, что герцог будет жить, хотя его состояние внушает опасения. Но жизнь отца сейчас совсем не волновала маркиза, он был готов отнять её в любой момент, как только это потребуется. Перебирая холодными пальцами камни дорогого украшения, украденного «бароном» у не в меру шумной гостьи и возвращённого одним из стражников лишь перед дверью покоев Болдера, он твёрдо решил, что теперь трон будет принадлежать только ему. Мать, запуганная угрозами для жизни младшей её дочери, поклялась не покидать дворца и никому не говорить о произошедшем. Её потерянный и потускневший взгляд не дал маркизу поводов для беспокойства, когда он запер дверь женщины на ключ, обдумывая её будущую туманную судьбу. Вильгельм, желая того или нет, встал на опасную дорогу. Теперь его можно было без опаски убить при первой же возможности. Все гонцы получили чёткое распоряжение: голова разбойника и беглеца теперь стоила немалых денег, как и жизнь украденной невесты.

Болдер скривился в усмешке, окидывая взглядом тёмный небосвод, в мыслях живо представилось лицо графини, приведённой к нему в тяжёлых кандалах. Уж он сумел бы заставить дерзкую дикарку умолять сохранить ей жизнь, позабыв о всякой гордости. Одно лишь это желание приятно грело сердце предчувствием скорого отмщения и безграничной власти над хрупкой жизнью потерявшей всякий страх Мари и павшей на колени, вновь обезглавленной страной.

Болдер до боли сжал в кулаке мерцающее холодным блеском в лунном свете украшение, обнажая зубы в чуть нервной улыбке. Ничто теперь не казалась невозможным, и время, замедлившее ход в предутренней тиши, неумолимо приближало час его победы.

* * *

Тихий скрежет ключа в замочной скважине всё звучал неслышным эхом на самом краешке воспалённого сознания. Огненный жар разливался волнами по непослушному телу, лёгкие с трудом, сквозь ноющую боль, наполнялись холодным ночным воздухом, в голове пульсировал, разрывая запуганные мысли, жгучий комок оживших воспоминаний. Перед глазами то и дело мелькали разбитые картины уходящего вечера: пёстрая толпа, убранства зала, бледное лицо Мари, даже под маской выдающее терзающие душу чувства, едва уловимый запах погасших свечей, кровь на руках и на полу, надменная улыбка сына. Ребекка всё никак не могла надышаться прозрачным воздухом зловещей ночи, поймавшей её в безвыходную западню собственной непривычной смелости. Что будет теперь с Аделардом? Ещё пару часов назад герцогиня в душевных терзаниях проклинала себя, рыдая над его телом, а сейчас было почти всё равно. Нет. Не безразлично. Скорее явственно понятно, что она ничего не сможет сделать для супруга, которого, как женщине самой теперь казалось, она всё же любит, несмотря на леденящий кровь страх, что всегда внушал ей герцог. Что будет с ней самой? Забившись в дальний угол сердца, побитая гордость кричала, что нет разницы, хоть бросьте её в темницу, хоть казните на главной площади – всё едино, только не сдаваться. Но материнская любовь, загородив собой все прочие ущемлённые чувства, упорно твердила, что нельзя лезть на рожон, нельзя перечить новому тирану, облачившемуся в тело её собственного сына. Только ради жизни Фрок нужно терпеть все унижения, любую боль и бесчестье – что угодно, для того чтобы она жила. Чтобы видеть эту жизнь, чтобы иметь возможность оберегать её, заботиться, любить… Маленькая, беззащитная, хрупкая – она стала единственным лучиком спасительного света для прогнившего до основания бастиона лживой власти, для мечущейся в его глухих стенах, истерзанной собственной беспомощностью, материнской души.

Ребекка снова вдохнула с тихим хрипом пронзительно холодный для пылающей груди воздух, вытерла дрожащими ладонями горячечные слёзы и, с едва сдерживаемым стоном, рухнула на ноющие колени. Негромкие слова сбивчивой молитвы растворялись в хрустальном воздухе, уносясь лёгким звоном к незыблемой небесной тверди, откуда взирала на несчастную, горящую в нервной лихорадке женщину, равнодушная мёртвая луна.

* * *

Хмурое осеннее утро озарила едва слышная в лесной глуши песня чижа. Не по сезону бойкая пташка, радуясь неясной погоде, будто нарочно всё громче присвистывала, разгоняя блаженный морок сна. Мари глубоко вдохнула прохладный воздух и, поёжившись, стараясь задержать остатки растрёпанной дрёмы, прижалась к чему-то мягкому и тёплому. Спустя мгновение она опомнилась и, лишь на секунду испугавшись, легла ещё ближе к тихо простонавшему что-то сквозь сон возлюбленному. Невольно покраснев от собственных мыслей, девушка всё же медленно вынула руку из-под «одеяла» и, как могла легко, коснулась кончиками пальцев его щеки.

– Я думала, всё было сном, – прошептала она.

Вильгельм блаженно улыбнулся, открывая глаза, но, поймав убегающий смущённый взгляд Мари, посерьёзнел.

– Прости, – по старой привычке он провёл ладонью по голове, пытаясь убрать давно остриженные волосы. Рука остановилась на шее, пальцы сами собой сжались, будто подгоняя своего владельца в нерешительном извинении. – Прости, что не смог сдержать себя…

– Я ведь тоже этого хотела, – уткнувшись лбом в грудь собеседника, тихо ответила девушка.

– Ты всё ещё согласна, – он секунду помедлил, пытаясь понять, правильно ли сейчас вновь задавать этот вопрос и подавляя невольную усмешку над её внезапной откровенностью, но всё же продолжил. – Согласна выйти за меня?

Мари улыбнулась и подняла наконец взгляд.

– Теперь ты просто обязан на мне жениться, – она ещё больше раскраснелась, заметив уверенную улыбку на лице возлюбленного.

– Не припомню такого закона, – будто нехотя съязвил он, но тут же поспешил исправиться. – Я мечтаю об этом, – его рука, наконец прекратив сдавливать шею, осторожно легла на выглядывающее из-под накидки обнажённое плечо девушки.

– Всё повторяется. Мы снова провели ночь вдвоём, – тихо произнесла Мари, опустив глаза. – И снова ты предлагаешь мне своё сердце, – она чуть поджала ноги, будто желая свернуться клубком.

– Ты боишься? – вкрадчиво прошептал Вильгельм. Девушка закусила губку и хотела было снова спрятать лицо, но его рука, соскользнув с плеча, нежно коснулась её щеки. – Боишься, что всё снова рухнет? – он потянул спутницу к себе, приподнимая её подбородок и прижимая крепче дрожащее тело. На её полузакрытых глазах блеснули невольные слезинки. – Теперь всё будет иначе, – он осторожно прикоснулся пальцами к её губам. Мари подняла влажный взгляд, в котором испуг тут же спрятался под наигранной невозмутимостью.

– Ты в это веришь? – в голосе прозвучала неподдельная наивность.

– Мы наконец вдвоём, – Вильгельм улыбнулся её деловитой инфантильности. – Несмотря ни на что, мы смогли найти друг друга и сбежать. Теперь мне будет легче идти вперёд.

– Куда идти? – задумчиво и даже как-то обречённо спросила девушка, вновь положив ладони на горячую грудь возлюбленного.

– Какая разница, – он помедлил ещё секунду, глядя в широко распахнутые глаза, и наконец прижался к раскрасневшимся губам.

Мари невольно глубоко вдохнула, подаваясь вперёд, и тихо застонала в слишком крепких объятьях.

– Прости, – снова усмехнулся Вильгельм, оторвавшись от трепетного и чуть смущённого поцелуя. – Наверное, я слишком груб.

– Вчера мне это нравилось, – чуть осмелев, призналась она.

– Тогда позволь мне задать вопрос, – он на миг задумался. – Нескромный.

– Теперь ты можешь задавать мне любые вопросы, – она приложила немало усилий, чтобы не отвести взгляд, поддавшись жгучему стыду.

– На счёт вчерашнего, – Вильгельм и сам смутился, но постарался не подать вида. – Ты вела себя довольно смело.

– Слишком? – как ни в чём ни бывало удивилась девушка, будто перестав стесняться.

– Нет, – реакция слегка ошеломила его. – Это не было упрёком.

– Я ведь рассказывала тебе, – Мари задумчиво отвела взгляд, – что меня в детстве обучал старый доктор с востока.

– Да, – собеседник подозрительно нахмурился, не улавливая ещё сути этого воспоминания.

– Он привёз с собой много книг. Среди них была одна, в которой говорилось об «искусстве любви». Я рассказывала тебе о ней, кажется.

– Не припоминаю такого, – задумался Вильгельм.

– Когда убежала из дома и встретила знахаря…

– Я решил, что речь идёт о книге по медицине, ты тогда упоминала строение мужского тела, – он неловко кашлянул.

– Нет, – девушка медленно перевернулась на спину, прижимаясь плечом к груди Вильгельма. – Эта книга была совсем о другом. Учитель не давал мне читать её, но обещал, что она будет подарком к моему четырнадцатому дню рождения. Всё говорил: «Тебе ещё рано, но придёт время…» – она невинно улыбнулась своим воспоминаниям. – Конечно же я смотрела её тайком при каждом удобном случае. Но всё было слишком непонятно тогда, и потому большая часть забылась. Когда учитель собирался уезжать, я спросила его, почему он торопится и почему оставляет мне все свои книги. Разве они не могут пригодиться другим его ученикам в будущем? А он ответил, что больше не будет брать учеников, потому что слишком стар. И что спешит он на свою родину, чтобы умереть в родном доме, там, где его ждёт любимая жена. Он достал с полки ту саму книгу и сказал: «Она была удивительной женщиной и написала её сама для наших дочерей». Тогда я узнала, что все дети старого доктора умерли, когда были ещё совсем маленькими. «Их жизни забрала война», – так он сказал. И жена его тоже умерла, не вынеся потери. Тогда я спросила, почему он не женился снова, почему всё ещё любит свою жену, хотя её давно уже нет с ним. И он ответил, что верит, будто она ждёт его где-то в другой жизни. Я снова не поняла, – Мари покачала головой. – Мучила старика вопросами… Как так в другой жизни? Она на небе? Как они узнают друг друга? А он добро улыбнулся и сказал: «Мы с женой дружили с раннего детства и были первыми друг для друга во всём. Я верю, что наши души принадлежат друг другу навечно». Меня это тогда очень вдохновило, я спросила, будет ли моя душа когда-нибудь принадлежать кому-то. А он сказал, что я обязательно встречу того, с кем захочу провести всю свою жизнь. С ним, и только с ним, я смогу вести себя так, как написано в книге. Я, наверное, мало что поняла тогда. А сейчас понимаю… Ведь теперь моя душа принадлежит тебе.

Она замолчала, задумчиво глядя в серое небо, а Вильгельм с тихим вздохом провёл ладонью по её плечу и аккуратно притянул к себе, сплетая руки за её спиной.

– Значит, я тоже принадлежу тебе, – прошептал он, зарываясь носом в растрёпанные волосы спутницы.

Мари прижалась щекой к его груди и усмехнулась.

– Я тебе не верю, – она осторожно провела пальцами по его животу.

– Чем я хуже старого доктора? – усмехнулся Вильгельм, поцеловав рыжеватую макушку. – Разве я не могу выбрать только одну?

– Может на востоке так заведено, – вздохнула девушка, – а у нас мужчины распыляются на многих избранниц.

– Наверное, у меня восточные корни, – он чуть отстранился, чтобы взглянуть в глаза возлюбленной. – Меня интересовали женщины, но не было среди них ни одной, которая заставила бы меня сходить с ума, не видя жизни без неё. Вдобавок, – губы Вильгельма растянулись в ехидной ухмылке, – все они сбегали от меня едва ли не в первый день знакомства и забывались на второй.

– Значит, я первая не сбежала? – улыбнулась Мари, поднимая на него глаза.

– Ты тоже сбежала, – он снова крепче прижал к себе хрупкое тело девушки. – Но тебя я забыть не смог, – его губы, едва заметно дрогнув, прижались к губам Мари, заставляя отмести всякое смущение, растворив все сомнения в густой и нежной эйфории.


Порыв холодного ветра сорвал с ветвей пожелтевшие листья. Вильгельм невольно поёжился, стараясь спрятать обнажённые плечи под накидку.

– Нам нужно двигаться дальше, – произнёс он, перебирая пальцами пряди длинных волос, раскиданных по сенной «подушке».

– Но куда? – Мари подняла на него пытливый взгляд. – Вы говорили ночью о каком-то монастыре.

– Да, – он чуть помедлил и наконец сел, стягивая с себя тёплое «одеяло».

По спине пробежали мурашки, парень зябко поёжился и поспешил натянуть отсыревшую рубашку.

– Монастырь святого Патриция в Сантерре, там нас ждут.

– Ждут? – девушка тоже села, кутаясь в накидку. – Кто ждёт?

– Северин и Амелия, – он быстро влез в брюки и сапоги. – И целая туча проблем, – шутливо усмехнулся и, подняв с земли смятое платье, взглянул на спутницу. – Позволь, я помогу тебе одеться. А потом пойдём к реке.