Мэделин Мартин - Огненное сердце

Чарльз откинул голову – он больше не мог говорить. На лбу у него выступил пот. Он застонал от невероятного наслаждения и понял, что больше не в силах сдерживаться.

– Что случилось? – Элеонора прервала свою сладкую пытку и посмотрела на мужа с тревогой. – Я сделала тебе больно?

Он повалил ее на кровать.

– Я больше не выдержу, теперь твоя очередь.

Он провел языком по ее животу до самого лона.

– Готов спорить, этого не было в той тетради.

Элеонора не успела ответить, она почувствовала, что кончик его языка, дразня и лаская, касается ее нежного цветка.

Блаженство. Элеоноре казалось, она не сможет вынести такого наслаждения.

Чарльз приподнялся и улыбнулся, его рука поднялась к груди, пальцы нашли сосок.

Она развела ноги и подалась бедрами вперед, желая, чтобы язык его проник глубже… еще глубже. Жажда наслаждения и страсть захлестнули ее, сладостный дурман окутывал все ее существо, в котором хотелось оставаться как можно дольше. Когда оставалось всего несколько мгновений до-разрядки, Чарльз переместился и навис над нею. Она невольно залюбовалась его совершенным торсом.

– Пожалуйста, Чарльз… – прошептала Элеонора, изогнувшись под ним.

Но он поцеловал ее, и только.

– Чарльз, умоляю… – произнесла она, отрываясь от его губ.

– Я боюсь причинить тебе боль, не хочу…

– Ты не причинишь. Пожалуйста, сделай это, или я сойду с ума от ожидания.

Она знала, что в первый раз будет больно, слышала от молодых замужних леди.

Он приподнял бровь и провел ладонью по внутренней стороне ее бедра.

– Ты уверена, что готова?

– Да, – кивнула Элеонора и ощутила, как он медленно входит в нее. Сквозь волны наслаждения пробилась резкая боль, но даже боль Элеонора приняла с благодарностью. Ощущение его плоти внутри ее тела вызвало у нее странное, незнакомое чувство, она потрясенно замерла.

– Тебе больно? – с тревогой спросил Чарльз.

Элеонора замотала головой, обхватила его ногами и привлекла к себе.

Он принялся двигаться медленно, осторожно, но вскоре стал проникать в нее все глубже и глубже.

Ладонь Чарльза скользнула по ее телу и нашла чувствительный бугорок. Он массировал его пальцем, пока Элеонора не задрожала. Волна невероятного всепоглощающего восторга охватила ее тело, и она достигла вершины наслаждения.

– Да, милая… – прошептал он ей на ушко.

Не в силах пошевелиться, они еще долго лежали, восстанавливая дыхание и возвращаясь в реальность.

Наконец Чарльз поднялся, жестом призывая Элеонору оставаться в постели, и, обнаженный, прошел в другой конец комнаты, где стоял кувшин с водой. Вернулся он с влажным полотенцем и осторожно обтер ее там, где это было нужно.

– Все в порядке, любовь моя?

Губы Элеоноры изогнулись в счастливой улыбке.

– Мое состояние не передать словами, Чарльз. Восхитительно, невероятно.

Он улыбнулся, лег рядом и заключил ее в объятия. Она могла бы провести так вечность. Наслаждаться теплом, слушая биение его сердца и размышляя, влюблена ли она.

На следующий день утром им опять предстояла дорога, но на этот раз Элеонора с радостью садилась в карету. Путь до замка Комлонгон был не долгим, к тому же рядом ее муж. Он не дал ей заснуть почти до самого утра, но подарил восхитительную ночь любви. Тело еще помнило его тепло и ласки, состояние неги и покоя умиротворяло.

Будто угадав ее мысли, Чарльз нежно улыбнулся молодой супруге.

Томас и Лотти остались в гостинице, дав возможность молодоженам побыть вдвоем.

Глядя в лучистые синие глаза мужа, Элеонора думала, что в такого мужчину трудно не влюбиться, но все же ей стоит поостеречься.

– Вы вся сияете, герцогиня, – произнес Чарльз с усмешкой. – Кажется, я самый счастливый человек во всем христианском мире.

– Воистину у вас есть повод: наша свадьба была удивительной.

Они вместе рассмеялись, вспомнив церемонию в Гретна-Грин, и решили, что то, как она проходила, всегда будет для них поводом для шуток.

Деревья неожиданно расступились перед ними, открыв зеленое плато, на котором возвышался Комлонгон. Элеонора невольно поежилась, но не от мощи и величественности строения, причина была в неожиданном возвращении в прошлое: она вспомнила, как матушка привозила их с братом в Шотландию. По словам графини, она хотела, чтобы дети не забывали свои корни. «И учились быть сильными, какими должны быть Мюрреи», – всякий раз добавлял отец. Он сам использовал это время для путешествий в разные страны.

Вдали от Лондона и отца, мать позволяла себе ослабить контроль над детьми. Эвандер и Элеонора бегали по замку, резвились, играли, даже шалили. Так было каждое лето до того года, когда брата отправили в школу. Он редко бывал дома, а когда приезжал, они общались коротко и сдержанно, без смеха и веселых шуток, как прежде.

Сердце Элеоноры сжалось от боли, ведь она стала причиной отъезда брата. Отец всегда укорял ее в излишней эмоциональности и неумении отказываться от привязанностей. По его мнению, это неприлично и недостойно дочери графа. Однажды, умоляя отца не уезжать, Элеонора не сдержалась и заплакала, тогда отец принял решение наказать ее и отослал Эвандера.

После этого Элеонора не могла вспоминать о детстве с нежностью, любая мысль о днях минувших вызывала у нее содрогание. Вскоре она смогла запретить себе думать о времени, когда смеялась и веселилась вместе с братом.

Теперь же воспоминания постепенно всплывали, наполняя сердце ликованием и принося с собой запахи летних месяцев в замке. У Эвандера, на его беду, был заразительный смех; к счастью, с возрастом ему удалось избавиться от привычки безудержно хохотать по малейшему поводу. Он стал серьезным юношей, а не «парнем», как его здесь называли, с копной рыжих волос и глупым смехом.

Ах, как же они хохотали… Например, когда притащили в кухню замка лягушку, она прыгнула на огромный зад кухарки, а та и не заметила. А однажды выпустили всех лисиц, пойманных на охоте, чтобы уберечь несчастных животных от незавидной участи. Или…

– Элеонора. – Чарльз подался вперед и смотрел на нее с тревогой. – Вы плачете?

Элеонора с удивлением провела пальцами по щеке.

– Похоже, что так.

– Что случилось, милая?

Карета подпрыгнула на кочке. Элеонора вздохнула и посмотрела в окно. За ним простиралось озеро, где они с Эвандером любили купаться, по их мнению, в хорошую погоду, хотя вода была ледяной.

– В детстве мы приезжали сюда с братом. Вспомнила, как нам было весело и хорошо. Я много лет не позволяла себе вспоминать об этом…

– Потери всегда переживаешь тяжело.

Чарльз отвернулся.

– Я сочувствую вашей потере, – произнесла Элеонора, вспомнив о недавней кончине герцога.

Чарльз разглядывал приближающийся фасад замка.

– Никак не свыкнусь с тем, что произошло. Глупо, правда?

– Вовсе нет.

По мере приближения к замку боль в сердце усиливалась. Элеонора жалела себя, брата, винила его за отъезд и трещину в их отношениях.

– Матушка редко говорит об Эвандере, полагаю, и ее боль не утихает. Но мы обе очень его ждем…

– Это хорошо. А я не могу даже надеяться…

Карета миновала подъездную дорогу и остановилась у входа. Элеонора оглядела окна здания, и ее сердце сжалось: призраки прошлого обступали ее со всех сторон. Возможно, она поступила опрометчиво, решив приехать сюда.

– Время все вылечит, моя милая Элеонора, – улыбнулся ей Чарльз, затем вышел из кареты и протянул молодой жене руку.

Голова Элеоноры закружилась, навалилась слабость. Она слукавила, когда сказала Чарльзу, что у нее никогда не было друзей. В детстве был лучший и единственный друг – Эвандер. Жаль, что решение отца и сама жизнь развели их в разные стороны. Когда отец умер, брат уехал, чтобы поправить финансовое положение семьи. Скорее всего, он погиб ради их с матушкой благополучия.

Элеонора оперлась на руку супруга – ноги плохо ее слушались, колени подгибались.

Чарльз постучал в дверь и приготовился ждать, однако дворецкий появился на удивление быстро.

– Чем могу служить, сэр?

– Я герцог Сомерсвилл, а это моя супруга, в девичестве леди Элеонора Мюррей. – Чарльз мельком взглянул на жену, прежде чем продолжить: – Мы планируем провести в замке несколько дней, отметить бракосочетание, а потом вернемся в Лондон.

Дворецкий почтительно поклонился.

– Одну минуту, ваша светлость, я сообщу его сиятельству.

Элеонора едва не открыла рот от удивления. Она прошла вслед за Чарльзом с залитого солнцем крыльца в просторный холл, показавшийся темным и мрачным.

Дворецкий удалился, и она повернулась к мужу:

– Чарльз, что это значит? Кто-то выдает себя за Эвандера?

Муж не ответил ей, лишь недоуменно поднял брови. Они молчали, размышляя, до самого появления слуги.

– Прошу, граф Вестикс вас ожидает.

Элеонора с трудом сдерживалась, чтобы вести себя как благовоспитанная дама, а не побежать, как девочка, чтобы скорее увидеть пропавшего брата.

Если он действительно скрывался здесь, она позволит Чарльзу убить его на дуэли. Нет, она сама прикончит его. В душе бушевал гнев, пришлось сжать зубы, чтобы не выдать своих чувств.

Дворецкий распахнул перед ними двери, и Элеонора едва успела прижать ладонь ко рту, чтобы сдержать возглас: ведь прямо перед ней стоял высокий и стройный молодой мужчина, он был таким же красивым, как в день отъезда, – Эвандер Мюррей, граф Вестикс.

Элеонора не могла отвести взгляд от брата, а он смотрел на нее так, будто они расстались совсем недавно. Будто он не пропадал на несколько лет.

А потом улыбнулся.

– Ах, Эвандер… – Она закрыла рот ладонью, на ее глазах выступили слезы. – Неужели это ты?

– Элеонора, – кивнул он. – Дворецкий сообщил, что вы молодожены. Примите мои поздравления. – Он мельком оглядел Чарльза.

– Мы с мамой думали, что ты погиб! – Она пошатнулась и едва не упала. Эвандер вовремя ее подхватил.

– Откуда такие мысли?

Элеонора оттолкнула его руку, теперь силы ей придавал гнев.

– Откуда? Ты несколько лет не давал о себе знать.

Брат нахмурился:

– Я, конечно, не писал так часто, как следовало, но два письма ты должна была получить.

– Два письма? За четыре года?

– Я так понимаю, они не дошли?

– Ты был здесь все это время?

– Нет. – Он печально покачал головой.

Только сейчас Элеонора заметила, что комната заставлена ящиками. Похоже, их недавно начали разбирать, часть предметов искусства из дальних стран уже были распакованы. Она огляделась и поняла, что помещение использовали не по назначению, а скорее для их хранения.

– Не стоит сейчас обсуждать семейные проблемы, сестра. – Он покосился на Чарльза, давая понять, что не хочет говорить при нем.

Элеонора перевела взгляд с брата на мужа. Узнали мужчины друг друга? Поняли, что они сыновья враждовавших людей? По их лицам она ничего не смогла понять.

– Ты имеешь в виду наше плачевное финансовое положение? Ты же по этой причине уехал?

Эвандер внимательно посмотрел на Чарльза, и в его глазах вспыхнул огонь. Возможно, он узнал сына врага своего отца.

– Э-э-э… я надеялся потратить на странствия несколько месяцев, а вышло несколько лет. – Он весело усмехнулся. – Отцы немало рассказывали нам о путешествиях, но опускали самое главное.

Чарльз поспешил отвернуться.

– О чем ты? – растерянно спросила Элеонора.

– Они прощали себе несоблюдение правил. Будь я так же беспринципен, как они, в присвоении чужого, был бы дома через шесть месяцев.

Он подошел к столику и налил в стакан янтарный напиток.

– Но если ты был здесь… – Горло Элеоноры словно сжалось, и она замолчала, не закончив.

– Я недавно вернулся, сестра. Признаюсь, так увлекся продажей привезенных вещей, стремясь увеличить наше состояние, что не хотел прерываться. Думал, сообщу, когда все закончу, предыдущие письма должны были вас успокоить. Теперь ясно, что я ошибался.

Гнев отступал, но появилась боль, сердечная боль, она становилась сильнее и заполняла ее изнутри.

– Можно было все продать в Лондоне.

Эвандер сделал глоток.

– Ты же знаешь, с какой скоростью там распространяются слухи. Быстрее огня. Я решил, что в Комлонгоне будет безопаснее, раз сюда больше никто не приезжает. Прежде всего я думал о тебе и о маме.

Он повернулся к Чарльзу и поднял бокал:

– Выпьете?

– О да, – оживился Чарльз.

Элеонора прошла и встала рядом с братом у невысокого столика, уставленного хрустальными штофами.

– Думаю, я к вам присоединюсь, – решительно произнесла она.

Эвандер кивнул, наполнил два бокала и передал один Чарльзу. Элеонора прижала ладони к прохладному стеклу и выдохнула.

– Мы с матушкой думали, ты… – она перевела дыхание, – ты погиб. Полагаешь, для нас богатство важнее любви?