И вдруг и Диего, и Энди исчезли – их больше не было, они растворились, улетучились под напором той мощной лавины эмоций, которая теперь бушевала вокруг обеих женщин.

– Но что? – допытывалась Лой, с мольбой протягивая руки к Лили, в последние две недели этот жест должен был войти у нее в привычку. – Что? Скажи мне, Лили, умоляю тебя! Не оставляй ничего недосказанным, и так уже слишком много недосказанного между мною и тобою.

– Ирэн, – прошептала Лили. – Ирэн. – Имя это обжигало ей горло, от него саднило.

Ее трясло.

– Ирэн – это то, чего я не могу понять.

Лили смотрела куда-то вдаль, мимо Лой. Казалось, она вглядывалась в прошлое, пытаясь оживить его, сделать осязаемым, реальным.

– То, что я сейчас говорю – ужасно, ведь я предаю женщину, которую я всегда считала и теперь считаю своей матерью. Но разве вы не видите? Ведь все оказалось как нельзя лучше. Ирэн была для меня хорошей матерью во всех отношениях. Мне не в чем упрекнуть вас в этом смысле, но как вы могли знать тогда, как все обернется?

Несмотря на отчаянные попытки Лили сдержаться, голос ее становился громче, срывался почти на крик.

– Если взять вашу с ней судьбу, биографию, как, во имя Бога, как вы могли доверить ей растить вашего ребенка? Если вы любили меня, как вы могли так поступить?

Лой опустила голову. Ее дрожащие плечи говорили о том, что она плакала, хотя рыданий слышно не было. Диего подошел к ней, взял ее за подбородок и вытер платком струившиеся по ее щекам слезы.

– Не плачь, – успокаивал он. – Расскажи ей. Она должна знать обо всем, может быть тогда в ее сердце и твоем тоже наступит покой.


Англия, 1939 год.

Седьмого апреля в день Страстной пятницы единственный тусклый солнечный лучик коснулся напоенной влагой земли сада в одном из уголков Сассекса. И уже на ступеньках дома леди Суоннинг впервые этой весной услышала кукушку.

Дом безмолвствовал, как она и предполагала. В оружейной комнате она быстро нашла то, что ей требовалось, «маузер», который Эмери позаимствовал у плененного немецкого офицера во время войны. Прошлой ночью, когда муж спал, она обзавелась ключами от обставленного в духе времен царствования короля Иакова I кабинета, где ее супруг держал патроны. Это было несложно. Как несложно было и зарядить револьвер и спрятать его в кармане ее твидового жакета.

Аманда вернулась в длинный коридор, шаги ее заглушались плотным ковром восточной работы. Через несколько секунд она, уже стоя перед дверью кабинета, снова посмотрела на часы. Было два сорок пять.

Аманда пришла минута в минуту. Улыбнувшись про себя, она вошла в кабинет. Эмери стоял спиной к ней у балконных дверей, из которых открывался вид на розарий. Его высокая фигура застила тусклый свет пасмурного дня.

– Снова заладил окаянный дождь, – произнес он, не поворачиваясь.

– Да.

Аманда достала пистолет и сняла его с предохранителя. Щелчок был почти не слышен.

– Но, ничего не поделаешь – надо идти.

– Нет, – тихо молвила она. – Не думаю, чтобы мы пошли. Сегодня мы с тобой туда не пойдем.

– Не будь глупой. Мы же не можем…

С недовольным видом Эмери повернулся и остолбенел, заметив в ее руке револьвер.

– Зачем ты взяла пистолет?

Она не ответила. Незачем было отвечать, все и так было ясно. Ее намерения в объяснениях не нуждались.

Эмери и Аманда продолжали смотреть друг на друга. Часы с кукушкой, стоявшие на его вишневого дерева письменном столе, громко отсчитывали секунды.

– Ну, – в конце концов нарушил молчание Эмери, – стреляй, если ты собралась стрелять. Или все же не надо, лучше нам отправиться в церковь.

Маленькая ладошка Аманды изо всех сил сжала рукоятку пистолета. Она почувствовала, как ее указательный палец вот-вот должен был пройти мертвый ход, но она никак не могла заставить себя нажать на спусковой крючок.

– Ты сам во всем виноват – шептала она. – Я должна тебя убить, потому что ты всегда был и оставался дураком.

Эмери смог даже пожать плечами и едва заметно улыбнуться.

– Ну, знаешь, быть дураком – не такое уж и большое преступление, кроме того, я не считаю, что был дураком. А теперь, пожалуйста, отдай мне то, что у тебя в руке. Я думаю, так будет лучше для нас обоих. – И он протянул к ней руку.

Аманда неуверенно взглянула на мужа, а потом снова на пистолет. Вдруг на фоне балконной двери появился силуэт и она открылась. Аманда ахнула.

Эмери повернулся.

– Ирэн! Слава Богу! Пожалуйста, помоги мне убедить Аманду в том, что она совершает страшную глупость и, кроме того, подвергает себя огромному риску, не говоря уж обо мне.

Он по-прежнему оставался стоять у письменного стола. Ирэн обошла его, не спуская с него глаз.

Что-то похожее на страх появилось в его глазах.

– Ирэн, – снова произнес он. – Ирэн!

Ирэн прошла к Аманде, не глядя на нее, она протянула руку за пистолетом.

– Отдай мне револьвер, – потребовала она.

Аманда послушно отдала ей «маузер».

– Ты что, собираешься…

Ее слова оборвали два выстрела.

Тело Эмери отшвырнуло силой пуль, попавших в него. Хотя револьвер был небольшим, но двух выстрелов в упор было достаточно, чтобы он, повернувшись вокруг своей оси, рухнул на пол лицом вниз метрах в трех от письменного стола.

Ирэн застыла на месте с дымящимся пистолетом в руках. По телу Аманды прошли судороги, как будто стреляли и в нее. Всхлипывая, она опустилась у ног Ирэн на колени.

– Я не могла. Ох, Ирэн, я просто не могла. Пойми меня, Ирэн!

– Я предполагала, что именно так и произойдет. Поэтому я и решила остаться в саду. Поднимайся, тебе необходимо взять себя в руки, Аманда. Я сейчас исчезаю, а тебе нужно оставаться здесь и сделать вид, будто ты только что обнаружила тело.

Какое-то мгновение Аманда смотрела на свою старую дорогую подругу.

– Нет, – сказала она. – Я не выдержу. Я и этого не смогу выдержать. Они сразу же станут задавать мне все эти вопросы, я чувствую, что я на части развалюсь. Ведь я же соучастница.

Она поднялась с пола и оправила свой жакет, пригладила волосы. С момента выстрелов прошло не более двух минут. Времени у них оставалось очень мало. Аманда выхватила револьвер из рук Ирэн.

– Тебе надо уходить. Отправляйся в свою комнату и оставайся там, как было договорено.

Ирэн колебалась. Она услышала шаги слуг на лестнице. Шли секунды. Аманда смотрела на Ирэн, а та на нее. Торопливые шаги приближались. Ирэн открыла одну из дверей и проскользнула в полутемный коридор.

Аманда, бросив короткий взгляд на распростертое на ковре тело, бросилась к балконным дверям, ведущим в сад, где ее должна была ждать Шарлотта.

– Вот теперь это действительно все, – тихо сказала Лой. – Теперь тебе все известно.

Этот рассказ охладил ее. Она говорила очень тихо, без аффектации, почти буднично, что лишь усиливало ужас описываемых ею событий.

– Я, а не его жена застрелила Эмери Престона-Уайльда. Аманда не смогла этого сделать. В последний момент она испугалась. В ней всегда преобладали нежность и доброта. Она знала, что он был нацистом, и понимала, что совсем немного отделяло его от того, чтобы он стал предателем своей страны, как и то, чего это лично ей будет стоить, но в роли палача выступить не смогла.

Лили попыталась что-то сказать, но Лой остановила ее жестом руки.

– Подожди, дай мне закончить. Между мною и Амандой-Ирэн – огромная разница и разница эта присутствовала всегда. В своей основе она – человек добрый. Тогда, когда ей ничего не стоило закричать, призвать на помощь и обвинить меня в убийстве ее мужа, она этого не сделала. Вместо этого она предпочла исчезнуть вместе с Шарлоттой. И весь позор этого акта автоматически лег на нее, ведь меня лишь подозревали, в самом худшем случае. И поэтому, когда она пожелала стать Ирэн Пэтуорт, я не стала возражать. Уступить ей было моим долгом. Аманда имела все права на то, чтобы стать мною и претендовать на невиновность в глазах общества – ведь она была невиновна.

– И право на ребенка, – тихо добавил Энди, подходя к Лили и обнимая ее за плечи.

– Да, и это, – согласилась Лой. – Но не столько для своего блага, сколько для блага Лили. – Она повернулась к своей дочери, к своему единственному судье.

– Ты должна понять, ты обязана это понять. Я отдала тебя Ирэн потому, что никогда не сомневалась в правоте этого шага, а не потому, что я тебя не желала или не любила. Как бы это ни выглядело сейчас, какой бы Ирэн ни представлялась тебе, кем бы она ни была, она с этим делом справилась. Я – нет. Она заслужила тебя, а я заслужила боль от того, что отдала тебя ей, но, что гораздо более важно – ты не заслужила, чтобы твоя мать была бы убийцей.

Лой замолчала. Все было сказано, теперь она ждала слов Лили – обвинитель должен был вынести свой приговор.

За огромными окнами стали сгущаться сумерки, длинный день английского лета постепенно переходил в ночь. Где-то вдали запела птица. Лой встала. Она застыла в неподвижности, как изваяние, олицетворение несгибаемой силы, определившей всю ее жизнь, заковавшей ее в броню, защищавшей ее так же надежно, как заточившей ее.

Лили дрожала. Энди чувствовал, как содрогалось ее тело. Она взглянула на него, тихонько погладила его руку, потом очень аккуратно освободилась от его сильной, желавшей защитить ее, руки.

– Лой, – прошептала она, делая шаг вперед.

Пожилая женщина пыталась в сумеречном свете разглядеть лицо своей дочери, от которой она когда-то, так давно отказалась, пыталась прочесть на ее лице либо прощение, либо отказ и отвращение.

– Лой, – еще раз повторила Лили.

Она шагнула к Лой и обе женщины обнялись, их щеки прижались друг к другу. Обе тихо плакали. Так они стояли довольно долго. Каждая понимала, что прошлое нельзя устранить из жизни, просто забыв его. Они могли стать подругами, но матерью и дочерью – никогда. Лой заплатила за свое преступление и будет продолжать расплачиваться за него на протяжении всей своей жизни. Ее единственный ребенок не принадлежал ей и никогда принадлежать не будет. Этот единственный союз Лой разрушила собственными руками, и воссоздать его было теперь невозможно – но они будут заботиться друг о друге, пытаться сблизиться, ведь это им оставалось и они сумеют хоть отчасти понять друг друга. Уже одного этого было достаточно. Даже больше, чем достаточно.

Диего откашлялся. Лили повернулась к нему, вспомнив о его присутствии.

– Последний вопрос, – обратилась она к нему. – Когда Шарлотта привезла Аманду к вам, вам было сказано, что это Аманда застрелила своего мужа. А когда же вы узнали правду?

– Тогда, когда Аманда предложила это решение – обменяться личностями, я вначале подумал, что она сошла с ума. Я никогда бы не допустил, чтобы женщина, которую я люблю предстала бы передо мной в один прекрасный день с чужим лицом. А узнал я об этом, когда Ирэн рассказала мне всю правду.

Прошлое понемногу расставалось со всеми своими тайнами. Загадок больше не оставалось, неизвестность теперь принадлежала будущему.

В комнате стало совсем темно. Диего включил небольшую лампу и кружок желтоватого света выхватил из тьмы всех четверых.

– Послушайте меня, – произнес он, неотрывно глядя на залитое слезами лицо Лили, в каждом его слове ощущалась внутренняя сила.

– Волею судьбы получилось так, что я одарил тебя жизнью, не имея на то намерений и теперь уже поздно для меня разыгрывать роль твоего отца. Но, тем не менее, я хочу сейчас вручить тебе нечто. Я обсудил это с Марком и Мануэлем, и они оба согласились со мной, что все должно быть именно так, а не иначе.

Диего достал из кармана коробочку, обтянутую синим бархатом, уже однажды виденную Лили в кабинете Марка.

– Ты уже знаешь, что это такое, – продолжал он. – Это уникальная вещь – талисман Мендоза, символ принадлежности к дому, на протяжении многих столетий переходивший от отцов к сыновьям.

Открыв крышку, он вынул медальон. Теперь медальон изменился – он уже не состоял из отдельных кусочков, а был сплавлен воедино. Когда Диего надевал ей на шею цепочку, золото теперь уже законченного круга мягко поблескивало у нее на груди.

Диего соединил руки Энди и Лили.

– Будьте оба счастливы. Никогда не забывайте, что он означает, но и никогда не зацикливайтесь на пепле прошлого Мендоза. И не бойтесь его. Если учиться на ошибках прошлого, оно может стать для вас очень сильным союзником. А вам нужны сильные союзники, чтобы выстоять. – Он взглянул на Лой, – но больше всего на свете вам нужна любовь.

В следующее воскресенье Энди и Лили сели на самолет компании «Пан Америкэн», летевший прямым рейсом до Нью-Йорка. Лой уже улетела двумя днями раньше.

– Мне казалось, она должна была остаться с Диего, – недоумевал Энди.

Лили покачала головой.

– Нет. Да он и сам хотел, чтобы она уехала. Раньше он этого не хотел, а теперь понял, что к чему и решил, что ей лучше уехать. Ведь она решила быть с Питером. Она сама рассказала мне об этом, когда все улеглось.