Джулия повзрослела за последние несколько месяцев и даже не повзрослела, а постарела душой. Она стала замкнутой и нелюдимой больше чем раньше. Много размышляя и сожалея, неустанно корила себя. В ее глазах, появилось не свойственное ее возрасту выражение безнадежности. Теперь там скрывался жизненный опыт, след от горя и любви. Девичья беззаботность ушла в прошлое, глаза больше не искрились счастьем и весельем. Теперь в них была постоянная тревога и тайная боль.

Что ж, решила она, если сегодня двери его дома останутся закрыты, пусть такими остаются и вовеки. Значит, так решила судьба, а узнает ли он, что она молила впустить ее на его пороге или нет – это уже не ей решать.

В этот раз другой возница взял с нее очень умеренную плату. Отсутствие дождя и наличие конкурентов делало этих людей более сговорчивыми.

В кебе сильно трясло, а может это Джулии так казалось, поскольку ее продолжало знобить. Голову наполняла пелена непонятной тяжести, тело все так же ломило.

Оказавшись опять перед теми самими дверьми, девушка снова почувствовала, как ноги подкосились, а глаза зажгло слезами само по себе. Веки тяжело опускались и поднимались, пытаясь смахнуть слезы и сделать свой вид не таким жалким. Мешкать времени не было, поэтому поставив саквояж, она вытерла легонько глаза и, вдохнув несколько раз, легонько пощипала щечки. Они и так горели от жара, но Джулия уже этого не понимала. И когда после касания к дверному звонку перед ней возник все тот же дворецкий, она увидела его словно в тумане.

Глава 20

Бренсон читал утреннюю газету, только недавно спустившись в обеденный зал. Сопроводив Жанин домой после театра, вчера он задержался до полуночи в компании Каненсдейла. Они немного поболтали и сыграли несколько партий на бильярде.

Походу герцог сообщил, что вскоре знатная компания опять соберётся и на этот раз будут все. Намек был ясен. Лорд-канцлер тоже явит свою особу взору этого отборного общества. Это очень заинтриговало Бренсона, его подмыло немого поспрашивать, что собой представляет эта личность. Каненсдейл рассказывал все без утайки.

– Прежде чем подозревать кого–то из них, вам стоит подумать, Редингтон. Это грозит не только вам, но и вашим друзьям и близким.

– Здесь только вам я доверяю, Каненсдейл, а относительно близких – то у меня их нет, – коротко отрезал Бренсон.

– Совсем никого о ком стоило бы беспокоиться?

– Абсолютно, если я и рискую, то только своей шкурой, а она мне не так уж дорога. Так что…

– Однако все же задумайтесь. Мало ли кого вы заденете. Не скажу, что мне больно комфортно среди них. Наши дни в Париже мне нравились куда больше. Я скоро собираюсь туда, надо навестить «старых знакомых», – подмигнул он Бренсону.

– Понимаю, но меня что-то в последнее время не тянет к нашим «старым знакомым», да и новых заводить неохота. Это дело, единственное, что меня сейчас занимает. Если решу эту головоломку и останусь цел и невредим, может, тогда я вновь обрету… дружелюбие.

Каненсдейл добродушно рассмеялся в ответ.


Дочитав газету и закончив поздний завтрак, Бренсон собирался немного посидеть за бумагами в кабинете. Он вышел из-за стола, окрикнув дворецкого, чтоб тот принес ему почту, но тот не отозвался. Лакеи тихо убирали со стола и ответили, что тот занят выпроваживанием, какой-то попрошайки. Не придав этому значения, Бренсон передал свою просьбу относительно почты и направился в кабинет. Однако услышав возню в вестибюле, он решил заглянуть, кого это так долго и шумно выпроваживают из его дома.

– Лорд Редингтон не принимает особ, которые не называются. Уходите и больше не являйтесь без карточки.

Бренсон улыбнулся, этот слуга был более убедительным, нежели тот, который служил у него в Париже. Прищелкнув от забавного инцидента языком, он повернулся на носках и собирался уйти, когда вдруг голос гостя, добивавшегося принять его, пригвоздил его к месту.

– Вы не понимаете, – произнес мелодичный, расстроенный голос, – это очень важно. Если я назовусь…, он может…

– Не захотеть видеть вас? Тогда уж точно проваливайте, откуда пришли.

Все внутри Бренсона перевернулось. Он так удивился, что не сразу смог поверить в реальность происходящего. Трудно было сказать, готов ли он ее сейчас увидеть. Какие силы могли привести эту женщину в его дом, когда она совершенно ясно дала понять, что не желает его знать?

И все же, несмотря на внутренний гнев, грубость дворецкого по отношению к Джулии пробудила такую ярость, что кажется, он был готов убить этого человека.

– Вы не понимаете, – вновь замолила она, – я долго решалась, чтоб сюда прийти и если уйду, то и в самом деле уже никогда не вернусь. Неужели вы не можете просто спросить примет ли он меня просто сейчас?

– Мисс, я вам еще раз повторяю! Вы хоть понимаете, в какое положение ставите себя и моего хозяина, придя сюда одна…

Дворецкий опять собирался повторить выдворительную речь, но его остановил повелительный голос, эхом пронесшись по вестибюлю:

– Редкинс, впустите ее.

На несколько секунд от неожиданности слугу и гостью сковало молчанием. Джулия испугалась его голоса не меньше, чем слуга.

– Слушаюсь сэр, просто она не хотела назваться и без сопровождения…, – отворяя дверь пошире, пробормотал в оправдание дворецкий, не зная что это нашло на хозяина.

Когда она вошла, сердце в его груди предательски сжалось от счастья. На минуту все стало легко и на душе посветлело. Она была здесь! Смотрела большими невинными глазами, такая реальная и, черт возьми, по–прежнему желанная.

И вдруг память быстро вернула его в реальность. Она жестоко оборвала их отношения, использовала в своих целях и выбросила, растоптав чувства своей маленькой изящной ножкой. Душа больно сжалась. Эта видимая невинность беспощадна. Бренсон быстро вспомнил кто перед ним. Счастье сменилось гневом.

И как эта особа набралась дерзости явиться после всего в его дом?!

И все же неволей заметив волосы, выбившиеся из–под поношенной шляпки, он мог думать только о чарующем аромате цветов, жившем в них. Глаза ее искрились, щеки горели румянцем, глаза блестели. Он решил, что она пришла показать, как хорошо ей без него. Если не считать ужасного серого дорожного платья, выглядела она прекрасно.

Черт бы побрал плутовку! Зачем она пришла? Неужели ей захотелось еще немного потерзать его?

Все трое застыли в неловкости на несколько минут. Гостья смотрела на хозяина дома с непонятным вожделением, он на нее с гневом, дворецкий переводил взгляд с одного на другого. Постояв последний, решил закрыть дверь и стал ждать приказаний.

– Лорд Редингтон, – дрожащим голосом выдавила Джулия, совершенно забыв, что следует говорить дальше. Ничего не придумав, она сделала книксен.

Бренсон глядя на эту жеманность, от злости стиснул зубы. Она так себя вела, словно их совершенно ничего не связывало, словно она дебютантка на первом балу. Словно это не он как мальчишка твердил ей о любви, сжимая в горячих объятьях.

– Проводите мисс в мой кабинет, – ледяным тоном прозвучал приказ.

Джулия на подкашивающихся ногах последовала за дворецким. Редингтон не последовал за ними. Он не был рад ее видеть – это без труда читалось на его лице. Чем она думала, придя сюда, как сможет сказать хоть что–то, когда во рту пересохло, а в голове постелился туман? Вяло разглядывая дорогу и картины на стенах плывущие в ее глазах, она проследовала в кабинет. Там ее оставили одну.

Сильная слабость заставила присесть на софу. Минуты шли – его не было. Время дало возможность немного взять себя в руки и сосредоточится. Ей даже удалось оценить роскошь и красоту комнаты, где она находилась. Пытаясь отвлечься, глаза пробежались по книжным полкам, позолоченным канделябрам, лакированной поверхности стола и большого стула, обшитого черной кожей. Изысканно и строго – мир достатка и влияния. И она могла быть хозяйкой этого мира и того строгого человека, что вот–вот войдет сюда. И когда он успел так измениться? Раньше он казался беззаботным и веселым. Неужели это она такое с ним сделала, отвергнув его любовь?

Джулия закрыла глаза и тихо помолилась: «Боже, дай силы сказать все, что нужно, не причинив большего вреда, нежели уже».

Нервы больно натянулись, когда открылась дверь, явив его высокую статную фигуру. Он прошествовал мимо, остановился у стола, сложив руки за спину, и вопросительно глянул на свою незваную посетительницу.

Там за дверью он несколько минут боролся с собой, чтоб казаться сейчас сдержанным. Эта маленькая колдунья вызывает в нем целый вихрь чувств и не все они сейчас ему подвластны. В первую очередь, конечно в нем кипел гнев и обида, что, вряд ли можно погасить словами… любыми словами.

– Чем обязан? – наконец холодно поинтересовался Бренсон.

В ответ Джулия подняла на него глаза, невольно наполнившиеся слезами, реакция на явно враждебный тон.

Это было выше его сил. В своей жизни, он видел много женских слёз, но почему именно эти трогают больше прочих? И это после всего! Нервно оттолкнувшись от стола, он отвернулся и направился к окну, на ходу бросив ей на подол платок.


– К чему это представление? Если вас мучит совесть или еще что–то, то бросьте все это. Мне не нужны извинения. Все в прошлом. Вам не следовало приходить…

Глядя ему в спину, Джулия невольно еще сильнее всхлипнула, приложив к глазам его платок. Она понимала, надо взять и просто все сказать. Однако видя его сейчас, после столь длительной разлуки, могла думать лишь о том, что скоро его снова не станет в ее жизни и все закончится. А он так ненавидит ее сейчас, что сердце разрывается.

Он замолчал, давая, возможность ей успокоится. Наконец немного совладав с собой, Джулия, опустив глаза, тихо произнесла:

– Я пришла сказать вам кое-что очень важное.

Он резко повернулся и устремил на нее безразличный взгляд, как будто заявляя, ничего важного для него из ее уст слететь не может.

Джулия опять пришла в смятение, этот взгляд темно–синих мрачных озер его глаз, лишил ее минутной храбрости.

– Можно мне воды? – жар похоже усиливался, потому что тело еще сильнее заломило, а внутри все знобило и пульсировало. Лишь бы суметь произнести это, думала она, всего лишь два слова и все.

– Разумеется, – он позвал лакея. – Продолжайте. У вас там что-то очень важное для меня. Хотя сомневаюсь, что вы сможете меня удивить. Может вы пришли пригласить меня на свою свадьбу? Помниться вы знаете, как заполучить нужный трофей, – с явным сарказмом съязвил Бренсон. Ему хотелось уязвить ее, причинить хоть каплю той муки, что причинила ему она. – Ну что? Рассказывайте!

Джулия каким–то потерянным взглядом посмотрела в ответ и, придерживаясь за спинку софы, встала. В этот момент она показалась такой уязвимой и хрупкой, что он вновь в который раз отругал себя, что не может устоять против этих чар. Он язвил, а сам мечтал коснуться ее. Прильнуть к губам, пройтись пальцами по нежной шее, вдохнуть аромат волос…

Нет! Выкинуть это все из головы, вот единственное спасение, еще сильнее нахмурившись, прервал он свои мысли.

– Я в положении, – произнесла она так тихо, что голос прозвучал едва уловимо. Руками она коснулась живота, словно под грубой тканью ее дорожного платья возможно было разглядеть доказательства этого обстоятельства.

Бренсон сначала слегка растерялся, а потом недоверчиво глянул на туго обтянутую фигуру девушки.

«Вот дурак! И как он сразу не понял, причину ее визита. Он был так поглощен своими переживаниями, что ни разу не подумал о таком исходе их близости. Да уж! Раньше он таких ошибок не допускал.»

И в то же время, с Джулией он это допустил, лишь потому, что был уверен, она станет его женой. Кто бы мог предположить, что девчонка может его бросить. А потом, когда это произошло, он был так обижен и зол, что совершенно забыл о столь очевидном факте, как возможность зачатия ребенка.

Не произнося ни звука, он наблюдал, как Джулия, засмущавшись лакея со стаканом воды, быстро расправила платье. Она как раз собиралась сделать глоток, как вдруг Бренсон наконец нашел что сказать. Хотя вероятность была мала, следовало уточнить детали. После всего он не слишком ей доверял.

Она глянула на него в ответ непонимающим взглядом, щеки ее вдруг побледнели, рука задрожала, выпустив стакан – тот упал к ее ногам. Губы девушки дрогнули в попытке что-то сказать, но слов не последовало. Глаза плавно закатились, и девушка рухнула без чувств.

Бренсон моментально бросился к ней. Сердце ушло куда-то в пятки, когда его глаза впились в мертвенно-бледные губы и лицо Джулии. Сначала он подумал, она просто играет, но вблизи так не казалось.

– Доктора, сюда! Немедленно!

Положив обмякшее тело девушки на диван, Бренсон попытался привести ее в чувства, слегка сбрызнув водой на лицо, но эффекта не было. Если сразу казалось обморок результат волнения, то теперь стало ясно это не так. Лицо ее пылало, но это был не следствие хорошего здравия, как сразу подумал Бренсон – она пылала в жару. Как она в таком состоянии вообще решилась прийти сюда, подвергнув себя риску заболеть еще больше?