Джен Алин - Охота на наследника

Пока они ехали в Портсмут Бренсона разбирало нетерпение, и он то и дело сжимал руку жены, целуя ее пальцы, не зная куда деть одолевавшие его эмоции.

– Думаешь, он будет рад? – с волнением спрашивал, и сам же отвечал, – может и будет. Точно будет! Но этот чёртов плен, он мог сломать его. Это же, наверно, адское место. Я сам никогда ничего подобного не испытывал, отец считал, армия не для меня, боялся, я опозорю его и там… странно ведь, да? Не думаю, что там я стал бы хуже… хотя, тут я своему родителю, наверное, благодарен. Презираю все правительственное… да и служить никому не люблю…– Джулия только улыбнулась, блеснув любящим взглядом. – Ну разве, что тебе, моя милая.

Нетерпеливо поцеловав жену, он громко выдохнул.

– Приехали!

И вот, спустя время, они стоят разочарованные, как и следовало ожидать. Естественно их ожидания – скверные ожидания –оправдались.

Высокий человек стоящий перед ними был очень худ, нелюдим, смотрел шарахающимся взглядом, то и дело невольно от чего–то содрогаясь. Хоть и был одет в форму, опрятно вычищенную, а все же так выглядел, как будто не привык к одежде; постоянно одергивал воротник своего мундира и невольно, сжимал руки в области бедер, опустив голову. Говорил скованно, очень боязно. Слова подбирал с трудом, пытаясь быть вежливым. Очевидно его готовили к встрече, но видно времени со дня освобождения прошло не так много, чтоб человек полностью освоился с мыслью, что он больше не раб, что больше его не будут приковывать на ночь, как собаку и что свобода существует. Потому что за почти два года истязаний, он и позабыл даже о таком слове.

Обо всем этом предупредил все тот же офицер, которому и было поручено освободить пленника.

Это было вообще чудо, что этот человек выжил, обращение там очень жестокое, особенно для цивилизованного человека.

Волосы у мужчины были длинные, чёрные, и немного спутанные. Борода, густая неаккуратная, скрывала почти все лицо. Глаза (темно-карие) смотрели больше в землю. Когда его рука потянулась, отвечая на приветствие Бренсона, Джулия невольно ужаснулась – такой худой она была, вся покрыта шрамами и небольшими свежими ранками, скорее всего от клопов или блох. На кораблях, особенно военных, этого добра хватает.

Джулия видела Ричарда Уэлсєра несколько раз. Он был высок, как и младший брат, строен, темноволосый. Но глядя на этого человека, она не могла с уверенностью сказать – он ли это.

Сжимая руку мужа, она с болью наблюдала, как он мужественно пожал руку человеку, без лишней брезгливости и отвращения.

– Благодарю, – произнес мужчина каким–то неживым сухим голосом, и потупившись, стал искать глазами офицера, освободившего его, как пес ищет хозяина. Очевидно он к нему привязался после всего, еще не смысля себя без надзирателя сбоку.

Увидев того, отошел от Бренсона.

Да уж, на Редингтона было больно смотреть в эту минуту. Не будь он мужчиной, точно бы разрыдался.

– Простите его, – подойдя сказал офицер. – Ему очень трудно, с ним ужасно обращались. Мы пытались побрить его, немного подстричь, но он не дался. Еле натянули мундир, он едва помнил, что как одевать. Говорит, жалеет, что так долго протянул, потому что не знает, как теперь жить после всего… но будем надеяться время и вправду лечит. Вы так много сделали и конечно ожидали большего…

– Нет, все хорошо, я рад, что он на свободе и будем надеяться он сможет обрести себя и вернуться к обычной жизни. В любом случае вы оказали мне неоценимую услугу, я перед вами в долгу.

Офицер засмущался, граф и без того потратил на все это немало, считать его должником было бы просто бесчестно.

– Вы благородный и добрый человек и ничего мне не должны! И если в будущем смогу вам услужить, не стесняясь обращайтесь. Я всегда приду к вам на выручку. А сейчас простите, нас ждут в штабе. Бюрократия никуда не делась, освободили его вашими заслугами, а теперь они еще и хотят, чтоб я дал отчет обо всем этом. Так что…

– Да я понимаю, – голос Бренсона слегка заскрежетал, он боролся с подступившими эмоциями, но все же говорил, что полагается.

Быстро простившись, сжимая руку жены он направился с ней к их экипажу.

Джулия каждой клеточкой чувствовала состояние любимого и очень хотела ему помочь.

Они уселись на места, дверца захлопнулась, карета тронулась. Сначала он сидел неподвижно, весь напряжённый, ничего не говоря. Жена все ждала, как выплеснется душившее его отчаяние, очень волновалась. Глаза его поблескивали, и вдруг эмоции прорвало. Бренсон не выдержал, внезапно двинулся вперед и несколько раз с рыком ударил кулаком по стенке кареты, да так яростно, что из костяшек пальцев заструилась кровь, а потом вдруг согнулся и из его горла послышались сдавленные рыдания.

Сердце Джулии обливалось кровью, ей было безмерно его жаль, и она тоже заплакала, обняв его за плечи и положив себе на колени.

– Это не он, – прорывались сквозь отчаяние, слова. – не он, он мертв…

– Все будет хорошо, мой любимый, ты все вынесешь, я с тобой, – плача с ним в унисон, утешала жена. Не было в его горе ничего постыдного, он оплакивал брата, в смерть которого не верил до последнего. А теперь это стало реальностью и ему было горько осознать правду.

Через несколько минут сердце Бренсона стало принимать эту ужасную истину и неметь. В такие моменты все немеет, наш мозг блокирует все чувства, чтоб мы не сошли с ума от горя.

Затихнув на коленях жены, он впал в некий ступор. А выходя из кареты выглядел как призрак.

Это было трудно, но Джулия знала, нельзя ему быть в таком состоянии долго.

Бренсон сразу поднялся в свою спальню, отказавшись от ужина. Хотел побыть один. Просил его не беспокоить.

Джулия поужинала в компании тети Бет. Рассказала ей как все прошло.

– Бедный мальчик, как он его любил… как, любил… – и она тоже заплакала.

Слез на один день выдалось немало. Проведав малышей и убедившись, что с ними все в порядке, Джулия пожелала спокойной ночи тете и направилась в покои к мужу.

После родов они еще не имели близости, ее тело не сразу пришло в прежнюю форму. Но сейчас она выглядела и чувствовала себя так же, как и прежде. Разве что обычное месячное расстройство еще не восстановилось (ей объяснили, что это нормально, организм женщины блокирует способность нового зачатия, чтоб женщина восстановилась) да и грудь была больше, хотя кормить она малышей уже почти перестала. Как и полагается у людей их сословия, малышам была найдена кормилица. В этом не было ничего зазорного, хотя Джулия и пыталась немного протестовать по этому поводу. Однако тетя Бет убедила, что нельзя ни в коем случае нарушать эту традицию, скоро бал при дворе; кто будет кормить малышей, пока Джулия будет сопровождать Бренсона целый сезон? Пришлось согласиться, ведь отказываться от приглашения королевского двора ни при каких обстоятельствах нельзя.

Прежде чем пойти к мужу, жена направилась в свои покои. С помощью Аннет освежилась и надела легкий пеньюар, накинув сверху мантию.

Спальни были смежные, и целый месяц после родов разделяли супругов.

Впрочем, Бренсон все равно большую часть времени провел подле жены. В первые дни ночевал на кресле рядом, потом тихонько ложился рядом, когда Аннет заканчивала прибирать хозяйку ко сну. Но ничего такого он не требовал, просто хотел быть рядом и надо признать, Джулия была ему за это благодарна. Так как истинное физическое влечение к мужу, стала испытывать совсем недавно, правда стеснялась ему об этом сказать.

Но не сегодня. Сегодня она ему нужна и знала это.

Он лежал на кровати, даже не раздевшись, уставившись в потолок отсутствующим взглядом.

Как же она его любила в эту минуту, отдала бы все на свете, только бы унять его боль.

Свет горел в канделябрах, озаряя комнату неярким светом. Застыв над ним она секунду подумала, а потом просто взяла и скинув с себя все, тихонько легла рядом.

Сначала он ничего не замечал, но когда жена призывно глянула в лицо и потянула его руку, сама поставив себе ее чуть ниже талии, мужчина в нем проснулся.

Словно через пелену он смотрел на нее, и она казалось какой–то нереальной, нереальной, но чертовски сексуальной.

Ее волосы разметались по голым плечам, а глаза влажно поблескивали и когда ее губы коснулись его губ – чувства стали оттаивать.

Да, это было как глоток чистой воды, умирающему от жажды, да именно это ему сейчас нужно, чтоб не сойти сума.

Боже, как она прекрасна!

Бренсон немного отстранился, посмотрел на жену: она так страстна, взывает к нему, глядит с любовью, и очевидно очень хочет. Такая юная и такая взрослая в одночасье. Горе отступило, уступив место страсти.

Не ожидая, пока он станет раздеваться, жена своими тонкими пальчиками расстёгивала пуговицы и снимала с мужа вещь за вещью. А когда пальцы коснулись гладкой рельефной поверхности груди, она с наслаждением выдохнула и припала к его телу губами. Она сама хотела его ласкать, хотела его успокоить, показать, как сильно любит и желает.

Кровь забурлила, наполняя тело жаром, ее осторожные откровенные касания вызывали целый сумбур чувств. Это было прекрасно! Бренсон быстро ожил и теперь уже сам хотел касаться губами любимых изгибов. Боже, как давно это было! Он и забыл, какая она сладкая на вкус.

Стараниями жены одежда исчезла с его тела и после ее будоражащих смелых ласк и касаний, хотелось поскорее окунуться в жаркие, мягкие глубины, которые призывно оросились и только и жаждали, когда в них вторгнуться. Неистово скользнул до самой основы, он почувствовал приятную свободу, свободу от мыслей, горя и смерти. Вторгаясь в эту, святую для него, обитель, тело испытывало невероятный восторг. Теперь это его истинный оплот от жизненных невзгод, тайное убежище, единственное место где можно укрыться, утешиться и набраться сил. Хотелось любить, жить, упиться ею, забыв обо всем.

– Люблю тебя, – шептал он, – люблю, люблю…

А она могла только издавать невнятные стоны, почти теряя связь с реальностью от блаженства. Глаза невольно закрывались, а тело плыло на потоках наслаждения, разрешая ему проникать в себя так глубоко, как это только возможно.

Жар сплетенных тел, окутал их легкой дымкой. Капли пота выступали и стекали, помогая плавно скользить к надвигающемуся, как лавина, экстазу.

Он вторгался все с большим и большим напором, отзываясь на ее призыв и двигался все быстрее, и стремительнее. Желание росло и росло, поцелуи переросли в непрерывное слияние губ и дыханий. И так длилось до самого пика наслаждения.

– О, Бренсон!!! – вырвался у Джулии громкий возглас упоения, и она обомлела в его руках, содрогаясь импульсами невероятного блаженства.

Этот возглас и его заставил пролиться с такой силой, что все тело задрожало, и конвульсивно сжалось.

– Божееее…– непроизвольно прорвался из его горла стон, и достигнув апогея, обезволенное тело рухнуло без сил на любимую.

Кажется, он только умер и снова возродился на свет. Эта женщина… она все… все в ней… жизнь и смерть, все! Все!

Да она смогла! Вдохнула в него силу двигаться дальше, хотя ему уже казалось горе окончательно раздавило. Но нет, пока она рядом, он всегда имеет ради чего жить.

Целуя ее, немного очнувшись от пережитого, Бренсон прошептал:

– Спасибо! – лаская губы губами, произносил он. – Спасибо, спасибо, что ты есть… – скользя к уху, потом по шее, по плечам, продолжал он любить свою нимфу. Было и вправду что–то волшебное в ней, по крайней мере для него…

И не собирался прекращать, опять увлек ее в сладострастный водоворот страсти и любви, чувствуя ответный зов. В их телах накопилось достаточно желания чтоб сегодня не спешить останавливаться…

Она тоже не хотела прерывать это блаженство, не хотела разжимать объятия, не хотела перестать чувствовать его всем своим телом. Прижималась к мужу, любила, принимала его в себя, еще и еще, охотно и жарко…

Как же чудно это было.

Эта ночь с горестной, стала наполненной страстью и восторгом и потихоньку раны в сердце Бренсона стали затягиваться, а мир снова обретал смысл. Да, утраты были велики и ничто никогда не восполнит их до конца. Но забрав так много, жизнь и дала немало. Ему есть за что благодарить судьбу. Ведь у него есть не одна и не две – а целых три веских причин, чтоб жить и радоваться каждому следующему дню.

Прожить жизнь так, чтоб его дети познали всю ту заботу и тепло, что не досталась ему самому. Любить так, чтоб во всем, чего он касался это было видно.

Жить достойно не только ради тех, кто жив, но и ради тех, кто умер. Ведь правду говорят: самые лучшие святые, выходят из самых больших грешников. Не тот свят, кто не пал, а тот, кто встал после своего падения и узрел истину.

– Я очень счастлив за вас, друг мой. Идите, вы это заслужили! – герцог одобрительно потрепал Редингтона за плечо. Тот встал и направился по длинному проходу между рядами сидящих офицеров, в праздничной, но важной атмосфере зала военного министерства.