Не прошло и недели, а я уже знаю, с кем она встречалась за последние три года, с кем встречается сейчас. Знаю все сплетни про ее коллег, хотя представления не имею о тех людях, которых она упоминает. Вряд ли Андреа понравилось бы, что Марго посвящает меня в ее финансовые проблемы; вряд ли Эрик захотел бы, чтобы я знала, что его подружка наставляет ему рога; а Келли пришла бы в ужас, узнав, что мне известно про ее биполярное аффективное расстройство и про то, какие лекарства она принимает. Но своей болтовней Марго разряжает атмосферу неловкости за столом, возникающую из-за моего молчания. Да и я сама предпочитаю разговоры о людях, до которых мне нет дела. Хуже, когда она заводит речь о моих родных, потому что я не хочу говорить о них и не могу сказать ей, чтобы она заткнулась.

После ужина Марго спешит в душ, чтобы смыть пот и масло для загара, а я убираю контейнеры с остатками еды и жду, когда скроется солнце, чтобы отправиться на пробежку.

Из дома мне выйти так и не удается, потому что еще до захода солнца небо чернеет и начинает лить как из ведра. Я спокойно бегаю под дождем, но такой ливень — это слишком даже для меня: видимость почти нулевая, услышать что-то вообще невозможно. Выглянув на улицу через стеклянные раздвижные двери, выходящие на задний двор, я вижу, что струи падают почти горизонтально, да еще молнии сверкают. Не в таком уж я отчаянии — обойдусь. Снимаю кеды, сажусь, потом встаю, снова сажусь, опять встаю. Голова идет кругом.

«Беговой дорожки» здесь нет, поэтому я подпрыгиваю на месте: ноги врозь, хлопки в ладоши над головой. Когда это упражнение надоедает, перехожу к другим: попеременно разрабатываю грудные мышцы и делаю «альпиниста», потом приседания с грузом и выпады, потом отжимания — до тех пор, пока руки не подкашиваются и я не утыкаюсь лицом в ковер. Я предпочла бы более изнуряющую физическую нагрузку, но на сегодня и так сойдет.

Готовлю одежду на завтра, все подписанные Марго документы убираю снова в рюкзак. Жаль, что на дом ничего не задали. Я слоняюсь по гостиной. Мой взгляд падает на кипу газет, которые Марго складывает у входной двери, и я вспоминаю, что почти две недели не просматривала объявления о рождении детей.

Я хватаю газеты, листаю их, пока не нахожу нужную полосу. Данный раздел в первой газете вызывает разочарование. Ничего нового. Сплошь традиционная «классика» и новомодный бред: я бы кошку так не назвала, не то что ребенка. Моего имени, конечно, там нет, но я ищу не свое имя. Я просмотрела четыре газеты: три Александра, четыре Эммы, две Сары, куча имен, оканчивающихся на «ден» (Джейден, Кейден, Брейден — брр!), еще куча таких, что вообще не отложились в памяти, и одно, достойное висеть на моей стене. Я вырезаю его из газеты и хватаю свой лэптоп. Подключаюсь к Интернету, жду, когда загрузится стартовая страница. Через несколько секунд я уже смотрю на оформленный в розово-голубых тонах очаровательный сайт детских имен, который приветствует меня каждый раз, когда я выхожу в сеть.

В поисковой строке печатаю только что найденное новое имя — Пааво. Оказывается, это финский вариант имени Пол. Разочарование.

Мне нравятся имена. Я коллекционирую их: имена, их происхождение, значение. Имена коллекционировать просто. Они ничего не стоят, не занимают пространства. Мне нравится смотреть на них, воображая, что в них заложен какой-то смысл. Может, смысла в них нет, но мне приятно думать, что есть. Большинство из этих имен висят на стене в моей комнате дома. Дома — это там, где я раньше жила. Я коллекционирую только те имена, которые о чем-то напоминают. Хорошие имена, со значением. Не ту ерунду, что сейчас в популяре. Мне также нравятся иностранные имена; необычные имена, которые редко встречаются. Будь у меня ребенок, я выбрала бы для него одно из таких имен, но детей я не предвижу в своем будущем, даже самом отдаленном.

Я складываю газеты, убираю их на место, напоследок бросаю взгляд на кипу. Краем глаза выхватываю со страницы имя «Сара» и улыбаюсь, ибо мне сразу вспоминается один забавный случай, свидетелем которого я стала сегодня.

Между уроками я бежала к своему шкафчику, и мне пришлось спрятаться за углом, потому что я увидела Дрю и «Барби». Они о чем-то жарко спорили, стоя через два шкафчика от моего. Я решила из двух зол выбрать меньшее: лучше уж опоздать на урок, чем помешать их словесной перепалке. Мне ничего не стоит уклониться от его приставаний и толстых намеков, когда я сталкиваюсь с ним один на один, но мне совершенно не хотелось выслушивать непристойные предложения Дрю в присутствии его подружки. Это определенно новый пункт в моем вечно удлиняющемся списке ненужностей. Поэтому я прислонилась к стене и стала ждать, когда они уйдут.

— Дай мне двадцать баксов, — потребовал у нее Дрю.

— Зачем? — Очевидно, недовольство — единственная интонация, присущая ее голосу.

— Потому что мне нужны двадцать баксов. — Его тон подразумевал, что это вполне веская причина.

— Нет. — Раздался стук. Должно быть, она захлопнула дверцу шкафчика. Со всей силы.

— Я же отдам. — Нет, не отдашь.

— Не отдашь. — Умная девочка.

— Ну да, твоя взяла. Не отдам. — Выглянув из-за угла, я увидела, как он нахально улыбается ей. — Что? Я же честно признался.

— Иди у шлюх своих проси. — Ни фига себе.

— Ни одна из них не любит меня сильнее, чем ты.

— Не старайся. На меня, как ты знаешь, твоя идиотская улыбка, в отличие от всех остальных девчонок и женщин в школе, не действует. Так что забудь.

— Сара, ну чего ты ерепенишься? Все равно ведь дашь.

Сара. Я улыбнулась. Идеальное имечко: пресное, традиционное, абсолютно неоригинальное. А главное — оно означает «принцесса».

Сара шумно выдохнула, и я увидела, как она копается в сумочке. Серьезно? Неужели даст? Выходит, я его недооценила. А ее, пожалуй, переоценила. Не скажу, что у меня особо развито чувство собственного достоинства, но у нее самоуважения вообще ни на грош. Она достала двадцатку и сунула ему.

— Держи. Только оставь меня в покое. — Дрю схватил деньги и пошел прочь. — Не вернешь, маме скажу! — крикнула она ему вслед.

Маме? О.

Это маленькое открытие меня развеселило, но заставило усомниться в своих наблюдательских способностях. Как же я так опростоволосилась? Мы с моим братом Ашером тоже были горазды пререкаться, но наш порог враждебности находился на три уровня ниже, чем их.

Я бросила последнюю газету на громоздившуюся у двери кипу и вернулась к своему компьютеру, пытаясь придумать, что бы такое еще посмотреть в Интернете, чтобы убить время. В социальных сетях я больше не зарегистрирована, поэтому входить в них нет смысла. Можно, конечно, помучить себя: под именем и паролем Ашера залезть в сеть и справиться о людях, с которыми я некогда дружила. Нет, пожалуй, не стоит. Ничего не хочу о них знать.

За окном беспрерывно сверкают молнии, каждая вспышка, озаряющая небо, словно дразнит меня. Мой телефон на кровати, шепчет мне на ухо, будто бутылка виски завязавшему алкоголику. А дождь через окно продолжает насмехаться надо мной. Меня душит отчаяние, я готова выскочить и под ливень. Мне просто необходимо пробежаться.

Снова прыжки на месте: ноги врозь, хлопки в ладоши над головой. Упражнения с гантелями. Отжимания. Снова подъем груза. Допустим, «беговую дорожку» я здесь и не поставлю, но что-нибудь вроде боксерской груши приобрести можно, пусть даже портативное. Вряд ли Марго позволит мне повесить в гостиной громоздкий мешок, но я не привередлива. Соглашусь на любой снаряд, по которому можно бить.

Печенье. Нужно испечь печенье. Это самое лучшее средство от безысходности, не считая бега. Не совсем, конечно, но я люблю печенье и ненавижу то дерьмо, что продается в пачках — как раз его покупает Марго. «Орео»[1] вполне подойдет. Потому что это — «Орео», и, как бы вы ни старались, воспроизвести его нельзя. Чистую правду говорю. Я не один день провела на кухне, пытаясь испечь «Орео». Ни разу не получилось. В общем, «Орео» в самый раз, а вот фабричное печенье с шоколадной крошкой со сроком хранения шесть месяцев — это совсем другая история. Жизнь и так слишком коротка. Поверьте, я знаю, о чем говорю.

Я роюсь на кухне Марго. Сама не понимаю, почему меня удивляет, что у нее нет ни муки, не пищевой соды, ни ванилина, ни вообще каких-либо ингредиентов, необходимых для печива. Правда, сахар и соль я нахожу, а также — о чудо из чудес! — набор мерных стаканов, но мне это мало что дает. В эти же выходные зайду в гастроном, решаю я. Без печенья — или без торта — я долго не протяну.

Смирившись, я съела полпакета «желейных бобов». Шоколадные оставила: они противные на вкус. Потом пошла в душ, чтобы смыть с себя дерьмо минувшего дня. Ожидая, когда кондиционер впитается в волосы, веду сама с собой увлекательную беседу. Делюсь впечатлениями о дурацком расписании уроков. О музыкальном классе, в который я угодила по жестокой иронии судьбы. Интересно, по нелепости он превосходит класс риторики? Вслух спрашиваю себя, есть ли в школе хоть одна особа женского пола, будь то школьница или преподаватель, невосприимчивая к чарам некоего блондина по имени Дрю. И отвечаю: Я. Ну и Сара, конечно, хотя ему, похоже, удается ею манипулировать.

Периодически я разговариваю сама с собой, дабы убедиться, что у меня все еще есть голос, — на тот случай, если захочу снова им воспользоваться. Я всегда планировала однажды вернуться в речевой мир, но порой сомневаюсь, что это когда-нибудь произойдет. Обычно у меня не бывает волнующих новостей, поэтому я просто повторяю имена или случайные слова, но сегодняшний день заслуживает внимания, и я прибегаю к полноценным предложениям. Иногда я даже пою, но это в те дни, когда особенно сильно ненавижу себя и хочу причинить себе боль.

Я залезаю в постель. Одеяло серовато-зеленое, с цветочным узором — точно такое, каким я укрывалась дома. Скорее всего, мама постаралась, а не Марго. Думаю, она никак не может понять, что я стремлюсь забыть ту свою комнату, а не таскать ее с собой. Я приподнимаю матрас, вытаскиваю спрятанную под ним толстую тетрадь. Скоро придется подыскать для нее более надежный тайник. Остальные тетради из этой серии лежат в глубине шкафа, в коробке, под потрепанными книжками в мягкой обложке и ежегодниками за предыдущие классы. У этой, что у меня в руках, черно-белая обложка, на которой красным маркером выведено: «Тригонометрия». Как и во всех остальных, первые несколько страниц — якобы школьные записи. Я беру ручку и начинаю писать. Заполнив три с половиной страницы, убираю тетрадь в тайник и выключаю свет. Интересно, какой новый ад готовит мне завтрашний день?

Глава 5

Настя

Я живу в мире, где нет ни магии, ни чудес. Где нет провидцев, оборотней, ангелов и суперменов, которые спасли бы тебя. Где люди умирают, музыка распадается на отдельные звуки и вообще все сплошь одно дерьмо. Я так сильно придавлена к земле грузом действительности, что порой и сама не понимаю, как мне еще удается переставлять ноги.


В пятницу утром я первым делом забираю из методкабинета свое подкорректированное расписание. Мисс Макаллистер назначила меня помощником учителя на пятый урок, и теперь я официально избавлена от посещения класса музыки. Это значит, что весь пятый урок я буду делать ксерокопии и раздавать учебные материалы, а не изнывать от отчаяния на ненавистном занятии, думая о том, что лучше б мне истечь кровью.

Я уже гораздо лучше хожу на своих шпильках, хотя туфли слишком тесны в носах, и, когда я надеваю их, мои пальцы на ногах разражаются несусветной бранью. Для сегодняшнего испытания выбираю очередной ужасающий наряд, жутко мрачный — страшнее остался только один. С другой стороны, это все, что у меня есть. Глаза подвожу черным, губы крашу алым, на ногтях — черный лак. Шпильки, как всегда, подчеркивают эксцентричную уродливость моего внешнего вида, отстукивают: «Отвратительно!» Я являю собой безобразное зрелище: мерзопакостная шлюха, да и только. Я думаю о перламутровых пуговицах и белых юбках с кружевными оборками. Интересно, что надела бы Эмилия, будь она сегодня жива?

Всю неделю во время обеденных перерывов мне удавалось благополучно прятаться в коридорах и туалетах. Взъерошенный парень-художник, которого, как я выяснила, — незаметно глянув на обложку его альбома, — зовут Клэй, по доброте душевной выдал мне целый список мест, где можно побыть в одиночестве, когда во второй учебный день увидел, что я вновь ломлюсь в дверь здания английского языка. Я проверила почти все. Дайте мне еще несколько дней, и я, пожалуй, сумею нарисовать карту лучших убежищ в школе. Потом смогу продавать ее таким же неудачникам, как я сама.

Ежедневно шагая через школьный двор, я вижу одну и ту же картину. Можно подумать, что за каждым здесь закреплено определенное место, потому что все сидят или стоят там же, где находились в обеденный перерыв предыдущим днем. Теперь я замечаю больше знакомых лиц, но даже те, кого узнаю, смотрят на меня как на пустое место. Я пребываю в благословенном одиночестве. Меня сторонятся, потому что своим внешним видом я отпугиваю, оскорбляю или внушаю чувство неловкости. Цель достигнута. Ради этого стоит потерпеть даже неудобство моих пыточных шпилек. Так будет и впредь, если правильно себя вести.