Айвэн глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки.

– Если вы не собираетесь ехать в деревню, я буду жить у Блэкберна.

Антония надменно подняла брови.

– Неплохо. У незаконнорожденного принца?

Айвэн холодно улыбнулся:

– Мы, незаконнорожденные, крепко держимся друг друга. Мы слишком хорошо помним, как с нами обошлись наши семьи.

На лице леди Уэсткотт отразилось негодование.

– А как я с тобой обошлась? Не будь меня, ты был бы сейчас жалким конокрадом! И если бы еще не умер где-нибудь под забором, то прозябал бы в тюрьме.

Айвэн сжал зубы. Он не мог не признать, что это горькая правда. Каким бы жалким ни было его детство, сверстникам из табора было гораздо хуже. Ему так и не удалось отыскать никого. Но это никоим образом не оправдывает старуху!

Он плеснул себе виски, залпом выпил, даже не почувствовав приятного жгучего тепла в горле, и со стуком поставил бокал на стол.

– Я уезжаю. Если вы все-таки соберетесь в деревню, сообщите Блэкберну на Комптон-сквер.

– Я не намерена покидать свой дом, – ледяным тоном ответила леди Уэсткотт.

Айвэн задержался в дверях. Двадцать лет назад она лишила его дома, который он уже начал считать своим. И тогда, несмотря ни на что, он ждал ее, он тосковал по ней… Боже, как ему хотелось верить, что скоро она приедет за ним! Но двадцать лет назад эта женщина бросила его, насмерть перепуганного мальчишку, один на один с жестокими нравами Берфорд-Холла, с пьяницей директором и его женой-садисткой, со злобными мальчишками, где хорошо жили только хулиганы, а слабые были вынуждены подчиняться.

Как бы то ни было, в Берфорд-Холле он познал, что сила всегда права. И до сих пор живет по этому принципу.

Теперь сила у него. У него титул и состояние, оставленное отцом. Следовательно, он имеет право делать то, что ему вздумается.

Айвэн вперил в старуху холодный взгляд. Очевидно, она многое отдала бы сейчас за то, чтобы он простил ее. Но поздно. Ей больше нет места в его жизни. Слишком поздно. А то, что она ценит превыше всего – положение в обществе и продолжение рода, – для него не значит ровным счетом ничего.

– Вы бессильны против меня, бабушка, – сказал он, насмешливо растягивая слова. – Оставайтесь, если таково ваше желание. Но предупреждаю: вы пожалеете об этом. В деревне, в окружении родных, вам будет лучше. А впрочем, родных-то ведь у вас не осталось, не правда ли? По крайней мере, ни одного более или менее сносного типа. Что же, может, слуги скрасят ваши последние годы.

Айвэн развернулся на каблуках и твердой походкой вышел из гостиной через огромные двери. Он пересек холл и сбежал по гранитным ступеням крыльца, которые помнили поступь графов Уэсткоттов на протяжении почти четырех сотен лет. Но для Айвэна этот титул был лишь орудием мести. Положение в свете и деньги имели для него ценность только в той степени, в какой все это позволит ему нанести ответный удар тем, кто когда-то заставил его страдать.

Он не хотел признаваться самому себе в том, что месть эта доставляла ему мало удовольствия. Ведь если он отступит от задачи унизить всех тех, кто когда-то смотрел на него сверху вниз, то что тогда ему делать со своей жизнью?..

2

Хьютон-Мейнор,

близ Веллингтона,

Сомерсет, май 1829

Люси Драйсдейл услышала вопль одного из племянников в соседней комнате, но предпочла не обращать на него внимания. Сидя спиной к двери в малую столовую, она перечитывала только что полученное письмо:


«…буду читать лекции в Фатьюэлль-Холле в течение всего сезона. Если вам случится быть в это время в Лондоне, настоятельно советую посетить их. Надеюсь, вас заинтересует моя концепция воспитания детей.

До встречи, искренне ваш,

сэр Джеймс Моби,

бакалавр гуманитарных наук».


Прижав письмо к груди, Люси вздохнула. «Искренне ваш»… Да, конечно, это самая обыкновенная вежливая фраза, но так хочется верить, что за ней стоит нечто большее!

Сэр Джеймс Моби принадлежал к той редкой категории мужчин, которые привлекали Люси. Более того, он представлялся ей единственным мужчиной, чьи интересы не сводятся к охоте, игре в карты и лошадям. Единственным мужчиной, с которым она чувствовала духовную близость. Первая же статья Джеймса Моби вызвала у Люси искренний восторг, и с тех пор она не пропускала ни одной.

Эти статьи поражали ее своей глубиной и широтой. Но самое главное – в них Люси находила подтверждение своим еще не вполне оформившимся мыслям. В один прекрасный день она решилась написать ему, и он ответил, тут же заполучив в ее лице преданнейшую поклонницу. За первым письмом последовали другие, но Люси и не надеялась на встречу с ним. И вдруг…

Но разве можно на что-то надеяться, имея такого брата? Грэхем скуп до предела. К тому же ее стремление к знаниям вызывало в нем презрение. Он и слышать не хотел о женщинах, отваживающихся посещать университет. Уговаривать его было просто бессмысленно. «Ты и так знаешь больше, чем приличествует даме», – тупо твердил он, как только об этом заходила речь. Грэхем был глубоко уверен в том, что библиотеки, собранной их отцом, вполне достаточно, дабы удовлетворить интеллектуальные запросы сестры, а положение воспитательницы его детей – самое подходящее для нее. Глупо надеяться, что он даст ей денег на поездку в Лондон.

А между тем Люси задыхалась в этой затхлой атмосфере. Библиотеку она знала едва ли не наизусть, а дети… Детей она обожала, воспитание их считала своим призванием, но ей хотелось по-настоящему глубоко изучить эту проблему. А кроме того, дети никак не могли заменить взрослого человека с широким кругом интересов. Такого блестящего человека, как сэр Джеймс Моби…

Люси рассеянно разглаживала письмо, мечтая о невозможном. О том, что ей каким-то чудом удалось добраться до Лондона и даже встретиться с сэром Джеймсом. А что, если у него нет спутницы жизни? Тогда между ними может возникнуть взаимный интерес… Легкомысленный мимолетный роман его, разумеется, не привлечет: сэр Джеймс для этого слишком серьезен. В любовную романтику он, конечно, не верит, как, впрочем, и она. Но взаимное уважение вполне может перерасти в любовь… Почему бы и нет?

Люси вздрогнула и смущенно оглянулась, как будто кто-то мог подслушать ее мысли. Ей было неловко перед самой собой. Но она понимала, что если в ближайшее время не вырвется из сонной деревенской паутины Сомерсета, то ум ее зачахнет и иссохнет.

До ушей ее снова донесся детский вопль. Очевидно, это Стенли, старший из племянников, – сущее чудовище, когда не спит. Он будущий наследник, и к нему относятся соответственно. Люси иногда казалось, что родители мальчика поставили себе задачей испортить ему жизнь за то, что он родился первым. Взяв на себя обязанности воспитательницы пятерых детей Грэхема, Люси пыталась научить их кое-каким манерам, привить представления о добре и зле, но ее усилий было явно недостаточно.

Под вопли маленьких мучителей она вздохнула и спрятала письмо сэра Джеймса в карман. Надо идти восстанавливать мир. А ведь она уже дала утренний урок старшим детям Грэхема и сводила на прогулку самых маленьких. Неужели она хотя бы изредка не имеет права на отдых, как все нормальные люди?! Может, и имеет, но только не сегодня…

Что-то с грохотом повалилось на мраморный пол, и Люси бросилась на шум.

– Стенли! Дерек!

Мальчики отскочили друг от друга. Девятилетний Дерек был всего на год моложе брата и очень походил на него – не только чертами лица, но и характером. Впрочем, так считала только Люси.

– Он обозвал меня вонючкой!

– А он меня – лошадиной задницей!

Про себя она согласилась с обоими утверждениями.

Из дверей, как мышки из норки, выглядывали три девочки. Двенадцатилетняя Пруденс была намного мудрее своих братьев, но не настолько, чтобы не поиздеваться над ними:

– Вот те раз! Вы опять что-то не поделили, дети?

– Заткнись, Пру!

– Сам заткнись!

В этот момент в столовой появилась мама Гортензия.

– Что здесь… – начала она, но не закончила, увидев на узорчатом полу осколки китайской вазы. – Боже мой! Боже мой! – запричитала она, прижимая к груди руки. – Папа будет очень недоволен! Страшно недоволен! – Затем Гортензия перевела взгляд на золовку: – Ах, Люси! Как это могло случиться?!

Люси обычно относилась к своей экзальтированной невестке с определенной симпатией, принимая во внимание, что бедное создание замужем за Грэхемом, а это само по себе – тяжелый крест. Но на сей раз она даже не удостоила ее вниманием.

– Пруденс, отведи Черити и Грейс в розарий. Без разговоров! – добавила она, когда девочка собралась ей возразить. – Гортензия, предоставь это мне, – натянуто улыбнулась она невестке.

– Да, конечно, но… Как же ваза?

– Пусть Лидия подметет.

– Да, но… Что скажет Грэхем? Я о вазе… Он обязательно заметит. Сколько я себя помню в Хьютон-Мейноре, он всегда садится на это место, а впервые я появилась здесь… Ах! Как давно это было! Я была еще совсем юной!

– Прошу тебя, Гортензия… – оборвала ее причитания Люси.

– Да, да, конечно, – тут же согласилась Гортензия, почувствовав раздражение золовки.

Гортензия явно не состоялась ни как жена, ни как мать. Зато она была отличной производительницей, а именно это и требовалось Грэхему, как и большинству мужчин. «Даже эти два маленьких хулигана, когда подрастут, захотят себе такую же жену. Чтобы она рожала без лишних разговоров и ни о чем не задумывалась», – с грустью подумала Люси и строго посмотрела на озорников.

– Рассказывайте все по порядку.

– Это все он!

– Нет, это он начал!

– Я сказала, по порядку, – напомнила Люси. – Если вы немедленно не расскажете мне всю правду, то до самого ужина будете зубрить генеалогическое древо.

Братья испуганно переглянулись, и Люси удовлетворенно улыбнулась. Она всегда старалась выбирать наказание соответственно проступку и временами прибегала к благородной традиции переписки текстов. Только вместо библейских она использовала геральдические, стремясь вызвать в детях ненависть к застывшим социальным догмам. Особенно в Стенли.

– Дерек кормил Санни, – начал Стенли, – а я не разрешаю ему этого делать.

– Подумаешь, одно яблочко!

– Санни моя лошадь, а не твоя!

– А дальше? – тут же вмешалась Люси.

– Он меня толкнул, – пожаловался Дерек.

– А чего он бросил в меня глиной?!

– Это уже после того, как ты меня толкнул!

– Так тебе и надо!

– Это тебе надо!

– Тихо, дети! – попыталась перекричать их Люси, но мальчишки не обращали на нее внимания.

– Мало тебе? Сейчас еще получишь!

– Это тебе мало!

– Прекратите сейчас же! Объясните лучше, как вы разбили вазу?

– Я бежал от Стенли.

– От самых конюшен? И конечно, не подумал вытереть ноги?

Дерек нахмурился.

– Мне было не до того. Он же бежал за мной…

– Я даже не заметил, как она упала, – вздохнул Стенли, и братья виновато посмотрели на рассерженную воспитательницу.

В общем-то они были неплохие мальчики, и в глубине души Люси даже обрадовалась тому, что эта отвратительная старая ваза разбилась. Но дело было не в этом, а в том, что братья стали все чаще ссориться. Неужели в их семье младший брат, лишенный наследства, со временем начнет ненавидеть старшего, а тот, в свою очередь, будет жить в ожидании смерти отца?! И виной всему – устаревший закон первородства.

– Значит, так, Стенли. Я должна еще раз напомнить тебе, что настанет день, когда конюшни Хьютонов перейдут в твое владение. И если ты хочешь быть хорошим хозяином, то тебе следует одинаково хорошо относиться ко всем лошадям. А кроме того…

– Я и так их всех люблю! Это кто угодно скажет!

– Не перебивай, это невежливо. Никто и не сомневается в том, что ты любишь лошадей. Но твоя ответственность будет распространяться и на тех, кто за этими лошадьми ухаживает. Ты должен поощрять всякую любовь к лошадям, и Дерека тоже. И вместо того, чтобы сердиться и ругаться, ты должен радоваться тому, что он угощает Санни яблоком. Ты меня понимаешь?

Стенли недовольно кивнул. Люси понимала, что он пока меньше всего думает о наследстве, и это крайне раздражало его отца. Люси же хотела одного – воспитать в Стенли хоть какое-то чувство ответственности.

– Что до тебя, Дерек, то позволь спросить: а другие лошади, кроме Санни, тебя не интересуют?

Мальчик опустил глаза.

– Да у меня на всех лошадей яблок не хватит!

– Конечно, не хватит. И потому ты выбрал именно Санни? Ты же знаешь, что Стенли это злит.

Дерек обиженно посмотрел на Люси, но ничего не сказал. Люси глубоко вздохнула. Не будь разбитой вазы, этот случай не стоил бы выеденного яйца. Но брат наверняка потребует наказания, и если сейчас она не накажет обоих, то достанется прежде всего Дереку.