Митчел всегда говорил, что внутренняя сила человека – это то, чего никому не отнять. Он, разумеется, был прав, но… Но почему же тогда его, такого сильного, волевого и упорного, все-таки убили?

Вилли открыл дверь, потоптался немного на пороге, словно не решаясь оставить девушку одну, и наконец сочувственно сказал:

– Не переживайте так, мэм. Они за все поплатятся, вот увидите. Наш шериф шутить не любит.

Он исчез, но не прошло и минуты, как снова вернулся, прижимая к себе доверху полную воды деревянную бадью. Водрузив свою ношу на стол, старик махнул в сторону плиты:

– Там найдете ковшик и тряпицу, чтобы обтереться. Выбирайте почище, не стесняйтесь, возле печки много всякого барахла, но что-то да сгодится, это наверняка.

Она кивнула и, едва за ним затворилась дверь, принялась расстегивать пуговицы платья.

Внезапно память вернула ее к тому дню, когда она надела его впервые. Эндрю пригласил ее прогуляться в парк, и они долго шли по берегу реки. Порыв ветра растрепал ей волосы, и Эндрю, аккуратно поправив их – он всегда все делал аккуратно, – снова поймал ее взгляд. Он любил ее, и она знала это, но так и не смогла ответить ему тем же. Ей порой казалось, что она тщетно пытается найти в этом мужчине нечто такое, чего в нем никогда и не было: искру спонтанного веселья, проблеск импровизации – короче говоря, хоть что-то живое, искреннее, никак не зависящее от мнения «нужных людей» или от того, «как это может отразиться на последующих событиях». Нет, в его просчитанном до мелочей будущем не было места даже простым случайностям, не говоря уж о «безумствах». Впрочем, это лишь сближало Эндрю с ее отцом, на которого он работал. И когда «старик Фоллон» отойдет от дел, Эндрю скорее всего возглавит предприятие. А в свете того, как любил изъясняться один их знакомый адвокат, что единственный прямой наследник мужского пола погиб, было бы неразумно доверять столь ответственный пост не члену семьи…

Итак, родители строили на ее счет совершенно определенные планы, но Десса их не разделяла. В этом году, когда ей исполнилось восемнадцать, она провела все лето в кругу веселых молодых людей, оставив Эндрю, так сказать, в подвешенном состоянии, где он пребывал и поныне. Десса поймала себя на том, что лишь сейчас, впервые после отъезда из Канзас-Сити, вообще вспомнила о нем. Нет, о любви к Эндрю не может быть и речи!

Синяки и царапины все еще напоминали о себе, и Десса, морщась от боли, медленно обнажила сначала одно, а затем и другое плечо. Когда она вернется домой, то непременно скажет Эндрю, что не выйдет за него замуж, что никогда не станет той женщиной в свадебном платье, которую он перенесет через порог своего роскошного дома над рекой. Это будет ударом, причем не только для него, но и для родителей, которые давно уже лелеяли мечту о внуках, резвящихся под сенью старых раскидистых дубов в их поместье. Среди них им наверняка виделся и темноволосый малыш, пришедший в этот мир, чтобы согреть своим смехом холодную пустоту их сердец, заменив им Митчела.

Платье скользнуло вниз, обнажая ее до пояса. Девушка плеснула в таз с холодной водой немного кипятка из заранее снятого с плиты черного от копоти котелка, намочила импровизированную тряпичную мочалку и рьяно принялась за дело. Наконец с верхней частью туловища было покончено; она высоко подняла подол платья, поставила одну ногу на стул и уже приготовилась придать ей надлежащий вид, когда, бросив случайный взгляд в окно, увидела Бена Пула, подъезжавшего на уже отремонтированной повозке к дому.

Он остановился у самого крыльца, ловко закрепил вожжи на тормозном рычаге и спрыгнул с козел на землю. Десса невольно залюбовалась его уверенными, точными движениями, даже и не подумав о том, что он может войти. Когда же дверь распахнулась и она внезапно оказалась с ним лицом к лицу, думать о чем-либо подобном было уже слишком поздно.

Бен застыл на пороге, ошеломленный открывшейся ему картиной: лужи воды на полу, полупустой таз, дымящийся котелок, а посреди всего этого – практически обнаженная девушка с мокрой тряпкой в руке, опирающаяся на стул ногой, открытой – о боже! – до самых ягодиц.

Десса поспешно прикрыла грудь скрещенными руками, но он все же успел разглядеть розовые соски, окруженные, как ореолом, влажным блеском нежной кожи. Бен ожидал, что она отвернется, но девушка словно окаменела, и он смотрел на нее во все глаза. Казалось, что их обоих заморозил в одно мгновение порыв ледяного ветра, внезапно слетевшего с заснеженных вершин гор Монтаны, и что они просто обречены вот так стоять, не сводя друг с друга глаз, пока жар солнечных лучей не вернет им способность двигаться.

Она облизнула пересохшие губы. Все ее тело напряглось, с ним происходило что-то странное, заставляющее забыть о ноющих ссадинах и ушибах, бросающее то в жар, то в холод, туманящее разум и заставляющее сердце то сладостно замирать, то биться чаще.

Бен лихорадочно подыскивал какую-нибудь уместную фразу, способную разрядить атмосферу, уже изрядно пропитавшуюся электричеством, обратить все в шутку и вывести их обоих из глупого положения. Но в голову, как назло, ничего подходящего не приходило. Впрочем, красноречие никогда не было его сильной стороной. Ему оставалось только стоять и смотреть на ее стройные длинные ноги, красота которых несколько пострадала от царапин и синяков. На внутренней стороне одного бедра красовался багровый кровоподтек величиной с его кулак, и Бен даже зубами скрипнул от желания свернуть шею негодяю, посмевшему так с ней поступить. Теперь он уже жалел, что не может сполна насладится зрелищем ее груди. Вот Мегги, например, и в голову бы не пришло закрываться, а ей пришло…

Десса стояла и смотрела на него, как лесной зверек, решивший, что нашел наконец безопасное убежище, и тут же затигнутый врасплох.

Он внезапно подумал о том, каково было бы полюбить ее. Эта мысль и будоражила, и пугала. Что хорошего может ждать мужчину, влюбленного в такую красавицу? Что он может дать ей? Нет, надо немедленно убираться отсюда! Повернуться, выйти и плотно затворить за собой дверь, что может быть проще? Он попытался сдвинуться с места, но ноги точно приросли к полу. Господи, как же она хороша!

– Бен Пул, да ты совсем спятил! – раздался возмущенный возглас Вилли, появившегося на пороге за его спиной. Старик сорвал с головы свою засаленную шляпу и с силой хлестнул ею Бена по заду. – Что ты тут забыл? Немедленно прекрати пялиться на бедную девочку! Это уж ни в какие ворота не лезет! Тебя что, парень, и впрямь в лесу воспитывали? Ну-ка быстро проваливай отсюда, а то я вытолкаю тебя взашей!

Чары рассеялись, странное оцепенение прошло, и Десса не смогла удержаться от смеха, глядя, как низкорослый Вилли Мосс наскакивает на покрасневшего до корней волос белокурого гиганта, который, не зная, куда деваться от стыда, лишь слабо отмахивался от хлестких ударов шляпы старика.

Сколько Десса ни ломала голову, она так и не смогла понять, что это на нее нашло, почему она позволила Бену так себя разглядывать и, что самое главное, почему ей самой это нравилось ничуть не меньше, чем ему? Да, здесь было над чем призадуматься. Впрочем, раз общество Бена ей не неприятно – в чем она уже не сомневалась, – то из этого можно извлечь определенную пользу. Бен вполне может скрасить скуку тех двух-трех недель, что она будет вынуждена провести в этой богом забытой дыре под названием Виргиния-Сити. И она снова недоуменно покачала головой, в который уже раз задавая себе один и тот же вопрос: почему, во имя всего святого, ее отец решил открыть торговлю в каком-то обреченном на исчезновение, отрезанном от всего внешнего мира городишке?

Вскоре ее мысли переключились на скорую встречу с родителями, и впечатления от недавнего происшествия, главными действующими лицами которого были они с Беном, отошли на второй план. Кроме того, езда на тряской повозке доставляла столько мучений избитому и измученному телу, что требовала от девушки постоянных усилий, чтобы держать себя достойно перед мужчинами и не показывать им своих страданий.


Они приехали в Виргиния-Сити около полудня. Вконец изнуренная болью и голодом, Десса не могла дождаться того момента, когда окажется наконец в квартире своих родителей на втором этаже того же здания, где помещался магазин, сорвет с себя опостылевшую грязную одежду и окунется в горячую ванну. А потом она будет есть. Что бы такое заказать? Пожалуй, огромный сочный бифштекс с жареной картошкой и свежими овощами… если, конечно, в этой глухомани вообще знают, что такое свежие овощи.

Бен за всю дорогу не произнес и двух слов, Вилли же, наоборот, не закрывал рта, болтая о чем угодно: то строил догадки, не был ли он знаком с несчастными, погибшими при ограблении дилижанса, и, если да, кто бы это мог быть, то проклинал скрипучую повозку и шумно сожалел, что они и так потеряли уйму времени и не могут позволить себе остановиться на часок-другой и передохнуть.

Он подъехал прямо к товарному складу, где помещалась также контора агента по перевозкам грузов, и остановил лошадей.

– Большой Бен доставит тебя, детка, в целости и сохранности прямехонько к дому родителей, – сказал старик Дессе и, окинув своего приятеля сердитым взглядом, добавил: – А вам, молодой человек, я бы посоветовал не слишком пялиться на то, что не про вас, и не распускать руки. Пора бы уж видеть разницу между юной леди и девчонкой из деревенского салуна.

– Хватит меня воспитывать, – вспыхнул Бен, – сам знаю, не маленький. Проводи ее сам, а я поговорю с Бенноном.

– Да ты в своем уме? Ей же парни прохода не дадут! А если с ней будешь ты, им придется хорошенько подумать, прежде чем начать приставать. Нет уж, делай как я сказал. Отвези девочку домой, пусть хорошенько отдохнет, а я закончу наши дела и потолкую с шерифом Муном.

С этими словами Вилли спрыгнул с повозки и направился к дверям конторы.

– Старый упрямец, – проворчал Бен. – Вечно поворачивает все по-своему.

– Если уж вам так не терпится от меня избавиться, – сухо заметила Десса, – я могу добраться и сама, пешком. – Она встала, намереваясь спрыгнуть на землю.

Ее тон задел Бена за живое. Что такого он сделал? Чем заслужил этот упрек?

– Я отвезу вас, – буркнул он и хлестнул вожжами лошадей. Повозка рванулась с места, и Десса опрокинулась назад.

Немного оглушенная падением, она с трудом села, поправила платье и разразилась гневной тирадой:

– Да что это вы себе позволяете?! Знаете, мистер Мосс был совершенно прав, вы просто неотесанный грубиян! И недостаток воспитания вас ни в коей мере не извиняет. Впрочем, я не удивлюсь, если в этой глуши никто и понятия не имеет о хороших манерах.

Бен покраснел.

– С моими манерами все в порядке, маленькая Мисс Стройные Ножки. Вы так важничаете и задаетесь лишь потому, что приехали из большого города, а это глупо. Большой город еще не все.

На лоб девушке упала прядь волос, и она сердито сдула ее.

– Что ж, Канзас-Сити действительно большой город, уж по крайней мере побольше этой… этой крысиной норы, где люди промышляют разбоем и настолько тупы и ленивы, что мирятся с грязью. О, теперь-то я отлично понимаю, почему вы так грубы: живя среди подобного убожества, просто невозможно оставаться человеком!

Еле сдерживая закипающий гнев, Бен сильно хлестнул лошадей.

– Если вы будете продолжать в том же духе, вам здесь придется несладко. Люди начнут вас избегать как чумы, и кончится тем, что вам не с кем будет словом перемолвиться. Так и будете жить одна, без друзей.

Десса с презрением посмотрела по сторонам.

– А кто вам сказал, что я собираюсь здесь заводить себе друзей? Нам с вами, во всяком случае, друзьями точно не…

Она так и не успела закончить фразу: Бен внезапно вскочил с места и резко натянул поводья; его красивое лицо исказилось от ужаса.

– Боже милосердный! – выдохнул он.

На месте магазина Юза высилась бесформенная груда обгоревших бревен, над которыми еще курился дымок.

– Что… Что это? – удивленно спросила Десса.

– Вы сказали, что ваши старики купили магазин Юза? Это точно? Вы не ошиблись? Быть может, какой-нибудь другой?

Не сводя глаз с пожарища, девушка медленно покачала головой.

– Так это… – только и смогла пролепетать она.

Бен уже собирался свернуть в сторону, чтобы увезти ее отсюда, но было уже слишком поздно: лошади вынесли их прямо к обугленным руинам, бывшим когда-то красивым двухэтажным зданием. Девушка сдавленно вскрикнула, и он почувствовал острое желание обнять ее, утешить, закрыть собой от всех бед и напастей… но не воспримет ли она это как новое оскорбление?

Десса спрыгнула с повозки на землю и медленно пошла к тому, что осталось от сгоревшего дома.

– Мама… папа… – всхлипывала она, – где вы? Как это произошло? О боже! Что же мне делать? Нам… Нам обязательно надо их найти!

В ее голосе звучало такое отчаяние, что сердце Бена болезненно сжалось, и он наконец решился. Соскочив с повозки, он подошел и обнял ее; она дрожала как в лихорадке, и вскоре его рубашка была мокра от слез. Бен коснулся губами ее волос и закрыл глаза.