Он поставил блюдо на стол, принес несколько тарелок и сел напротив нее. Взяв половник, он наполнил ее тарелку.

— Ешь! — велел Карл. — Ты должна набраться сил, чтобы донести такую кучу денег до банка.

— Но я не хочу продавать свою компанию, — попыталась объяснить Карен. — У нас возникли трудности с выплатой долга, но ведь это в порядке вещей — задержки в кассовых поступлениях. Да я и не знаю, что делать с такой уймой денег, которые нам предлагают, разве что увеличить пенсионный фонд. У меня уже есть два дома. Мы не голодаем, не бездомны, и нам не кормить детей.

Карл поднял на нее глаза.

— Как насчет ребенка?

— Забудь об этом. Вообще позабудь. Никакого ребенка не будет. Последняя сенсация, извини за напыщенность выражения: я не могу зачать, а значит, и выносить младенца. Джефри же не хочет и слышать о приемном ребенке.

Она перевела дыхание и подробно рассказала Карлу про доктора Голдмана.

— Но если детей не будет, то какой смысл продавать свое дело? — закончила она.

— Прости меня, но не вижу связи между двумя проблемами. Ясно одно — ты не согласна с Джефри по обоим вопросам.

Карен вздохнула. Как всегда, Карл все понял.

— Точно. Он хочет продать, а я нет. Я хочу ребенка, а он нет. И если этого мало, то Белл сводит меня с ума, и обе мои племянницы выкобениваются как могут. Одна ни о чем не хочет думать, кроме еды, другая вяжется с какими-то подонками.

— Не ты одна в трудном положении, — осторожно сказал Карл.

— Может быть, я просто переработала, — ответила она. — О Боже, Карл, трудно поверить, но сейчас я загружена много больше, чем раньше. На меня работает целая команда на бридж-линии, и это убивает меня. Я готовлю презентацию в Париже и только что закончила разработку моделей нарядов к свадьбе Элизы Эллиот. Странно, но чем больше я делаю, тем больше остается работы.

— Твои трудности мне кажутся классическими проблемами. Трудными, но все же классическими. Все, за исключением вопроса о младенце и Джефри. — Он помедлил и вдруг просиял. — Ты уже встречалась с Элизой Эллиот? На что она похожа?

Карен закатила глаза.

— Она похожа на очень богатую и очень красивую клиентку. Как я могу знать, на что она похожа? Если ты интересуешься тем, как она выглядит в примерочной, то могу рассказать.

— Ты вращаешься в таких высоких сферах! — сказал Карл. — Карен Каан — путь к звездам. Приглашение на свадьбу?

Карен кивнула.

— Думаешь, что Джеки Онасис будет там?

Карен сделала глубокий вздох. Если Карл соскользнет на свой конек о семействе Кеннеди, то она с визгом бросится из окна на Монтегю-стрит.

— Думаю, что я просто сойду с ума, — сказала Карен. — Я и так не понимаю, почему я делаю все то, что делаю.

Она опять вздохнула.

— И знаешь, что я задумала? — спросила она.

Карл жестом показал, что не догадывается. Она рассказала ему о своем стремлении найти родную мать и о том, что не может отделаться от этого желания. Она рассказывала. Карл ел. Все было очень спокойно. Как будто ничего не изменилось, и им было по шестнадцать лет.

— Знаешь, что самое грустное?

Он отрицательно покачал головой.

— Я здорово расстроилась из-за ребенка и расстраиваюсь все больше и больше. Я думала, что Приз Оукли будет преддверьем к родильному дому. Я хочу ребенка. Все время обдумываю то, что никогда не смогу сделать покупку первых туфелек, первой выходной одежды и тому подобное. И знаешь, мне жутко обидно, что никогда не буду носить размахайку.

— Что? — спросил Карл с набитым ртом.

— Размахайку. Знаешь, такая стеганая атласная одежда, которую в старых фильмах носят женщины в больнице после родов. Даже не знаю, шьет ли их кто-нибудь теперь. И что, черт возьми, бабы надевают под них? Может быть, ниже пояса на них вообще ничего нет? Не знаю, почему это меня так заботит, но очень хочется поносить размахайку. Мне кажется, это очень важная часть женского опыта.

— Как эпиляция?

Карен улыбнулась, но улыбка получилась кислой.

— Трудно отказаться от размахайки…

Карл кивнул.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь?

Карл прекратил жевать и тщательно вытер рот.

— Дорогая, я думаю, что, как всегда, ты просто переработала. У тебя нет времени разобраться в своих чувствах. А еще я думаю, что ты столкнулась с самыми трудными проблемами семейной жизни; впрочем, кто их не имел? Я люблю тебя и поддержу во всех твоих решениях. Но, Карен, душенька, что ты надеешься получить, разыскав родную мать?

— Мою родную мать! — ответила она с вызовом.

— И чему это поможет? Что изменится? Пойми меня правильно: я считаю, что ты должна продолжить поиски. Поиски любых корней, кроме, может быть, корней волос, сейчас очень модны. Все только этим и заняты. Хотя меня, например, знание моих корней слегка угнетает.

Карл вырос в мясном магазине Пфафф Порк Стор, которым владел его отец в Рокуил Центре. Все детство его дразнили жирным поросенком. Он и сейчас живет над магазином и выглядит слегка похожим на поросенка, но потерял контакты с семьей и стал убежденным вегетарианцем. Да, кое-что изменилось.

Карл взглянул на Карен и продолжил:

— А что, если обнаружишь, что твоя мать торгует за прилавком в Пфафф Порк Стор или что она алкоголичка, живущая на дотации в ночлежках Куинза? С другой стороны, посмотри на всех родственников клана Кеннеди. Никто из них не стал счастливее от своего родства. Подумай о всех семейных трагедиях людей, которые купились на ложь, что кровь гуще, чем водица. А что их так привлекает в густоте? Густа грязь. Моя мать жива и здорова, но это мне ничем не помогло.

Он опустил брови. Голос его стал доверительным, и коснувшись руки Карен, он спросил:

— Дорогая, я надеюсь, ты не ожидаешь найти горшочек любви на краю радуги, нет?

Карен тряхнула головой.

— Нет, я не ожидаю ничего особенного, я просто думала об этом. — Она вздохнула. — Хотя — кто знает?

Карен взглянула на круглое лицо Карла. Оно выражало озабоченность. Карл закатил глаза.

— Перейдем на более веселую тональность. Как твоя сексуальная жизнь?

Карен фыркнула.

— Что такое секс? Мы почти не видим друг друга, а когда наконец встречаемся, то оказываемся измотанными до предела. Не знаю, может быть, сексом называются все те специальные упражнения, которые мы должны были выполнять для того, чтобы зачать ребенка. Вроде стойки на голове в ожидании, когда сперма найдет дорогу к моей яйцеклетке. В этом не было ничего естественного и привлекательного. Скорее всего, это полностью отвратило Джефри от меня.

— Может быть, он обозлен? Я всегда уклонялся от ухаживаний Томаса, когда злился на него, применяя известную пассивно-агрессивную стратегию.

— На что он может злиться?

— О Карен, уволь! Он мог взбеситься из-за того, что ты плохо готовишь, или из-за того, что не родила ему сына, или потому, что его папенька не любил его. Наконец, из-за того, что ты босс, а он нет.

— Но ведь это он — настоящий босс. Он ответствен за все финансы компании. И всегда был им.

— Да перестань! Собаке брошена кость! Компания — это Карен Каан, это ты, а не Джефри Каан.

— Каан — это его имя. Он сам выбрал свою роль в нашей фирме и сделал это давным-давно.

— Понял. — Карл помедлил какое-то время. — Послушай, что я знаю. Однажды я не разговаривал с Томасом в течение двух недель из-за того, что он купил Миракл-Уип вместо келлменовского Мейо. Я думал, если он действительно любит меня, то должен знать, как я ненавижу Миракл-Уип.

Карл отвернулся к окну. Свет с улицы слепил глаза, и он их слегка прикрыл.

— В те две недели я был готов покончить с собой.

Он снова помолчал и тихо добавил:

— Знаешь, Вилли Артеч умер.

Карен кивнула. Бедный Вилли. Бедный Томас. Бедный Карл. Как, наверное, тяжело пережить смерть друга, а самому продолжать жить. Карен представила себе это состояние и содрогнулась. Она так сочувствовала Карлу. Какая большая часть его жизни оборвалась и безвозвратно ушла в прошлое со смертью Томаса!

«Что бы я делала без Джефри?» Она задумалась, и хотя в комнате было тепло, ее пробил озноб. А ведь и правда, у нее не было других мужчин. Ее жизнь — это школа, Джефри, работа и снова Джефри. Она повзрослела вместе с ним. Да, она действует независимо, путешествует самостоятельно, имеет собственных друзей и собственную жизнь, но знает, что всегда вернется к Джефри — и в этом вся разница. Она не представляет себе возвращения в пустой дом. Бедняжка Карл! Ей было жаль его. В конце концов он прав. Джефри и она здоровы, до сих пор женаты, и худший сценарий, по которому развернется их судьба, — это то, что они получат много миллионов долларов. Карл потерял свой шанс в жизни, а она плачется ему в жилетку.

— Прости меня, Карл, — пробормотала она.

Карл снова повернулся к ней.

— Да не за что. — Он опять пристально посмотрел на нее. — Ничего еще не упущено. Секс всем хорош, но помни, это несерьезно.

Карен засмеялась. Карл подмигнул ей, но лицо его приняло грустное выражение.

— Знаешь, мы не молоды. Не хотелось бы говорить этого, но мы пожилые люди. После смерти Томаса я это почувствовал в полную силу. Я постарел. Нет, не годы состарили меня, а огорчения. Молодые могут их вынести или забыть о них. Но огорчения начинают накапливаться, собираются вместе все потери, неловкости, разочарования. И, скопившись, сокрушают нашу надежду. Уже не могу сосчитать, на скольких похоронах я побывал. Я сломлен. Трудно жить без надежды, что утро вечера мудренее и все станет лучше. Я думаю, что пожилой возраст начинается с опасений за завтрашний день.

Карен кивнула.

— Так вот что с тобой случилось, — сказала она.

— Со мной все в порядке. — Он улыбнулся, но улыбка получилась жалкой.

— Не надо ли тебе отдохнуть, Карл?

— О да. Но после смерти Томаса, кто присмотрит за салоном? Вы знаете, как пишется слово «воровать», ребятки? Я возвращаюсь и обнаруживаю только счета и никаких поступлений в кассу. Нет, дорогая, в советах нуждаешься ты, а не я. — Он улыбнулся ей. — Я знаю, что ты любишь Джефри и у вас все как-нибудь образуется. — Он вздохнул. — Я погружаюсь в Бруклин, вы всплываете в лучшем обществе Манхэттена. Так уж получилось, что я поплыл не в ту сторону.

— Значит, вот что тебе хочется — жить в Манхэттене?

— Да, мне надо было жить в Манхэттене с самого начала. Но тогда мы с Томасом всего боялись, а сейчас уже поздно.

— А может быть, и нет? Ты талантливый.

Карл пожал плечами.

— Может быть, — сказал он. — Но у меня нет таких денег, чтобы начать свой бизнес на Мэдисон-авеню, а путешествовать по квартирам с ножницами в сумке и стричь на дому я не собираюсь.

— И сколько тебе надо, чтобы начать новое дело? Если наш контракт выгорит, мы сможем поддержать тебя.

Карл улыбнулся ей.

— Иногда очень трудно быть твоим другом, Карен. Ты всегда была такой талантливой, смелой, знала, чего ты хочешь. Я понял это еще в Рокуил Центре. Ты должна была прорваться. У меня же не было ни твоей энергии, ни твоего таланта. Я всего боялся и действовал надежно. Нет, я не буду занимать деньги для того, чтобы начать дело в Манхэттене. Я буду праздновать труса. Я всегда был вроде Джефри: боялся потерпеть неудачу и цеплялся за тебя как за восходящую звезду.

Карен напряглась.

— Джефри не боялся! Он отказался от своей карьеры, чтобы помочь мне. Я бы не справилась без его помощи и без денег его родителей. Они сняли с моих плеч основной груз. И если Джефри в обиде на меня, то из-за того, что отказался от карьеры художника в мою пользу.

Карл откинулся в кресле.

— Хм… — сказал он.

— Ты невыносим! Всегда на моей стороне.

— И всегда буду на твоей стороне. Для этого друзья и существуют. — Карл еще раз хмыкнул. — Подавай на меня в суд, но ты сильно ошибаешься, если думаешь, что не добилась бы успеха собственными силами. Твоя проблема в том, что ты не умеешь разделять на черное и белое. У тебя все в серых тонах. Дорогая, послушай меня. Ничто не может быть более ясным: талант — это ты! Можешь сожалеть о своем талантливом одиночестве. Не тем, так другим путем — ты бы все равно добилась успеха. Никто ничего тебе не давал. Ты всего добилась сама… И если не хочешь — не продавай свою компанию. Она твоя. Ты ее сделала. Если кто-то говорит другое, то врет или пытается обмануть тебя.

Карл с трудом выгрузил себя из кресла и собрал тарелки со стола.

— Поговорим о чем-нибудь более важном, — предложил он. — Как насчет десерта?

— Только не для меня, — вздохнула она.