Вдобавок к десятидолларовой купюре, которую она взяла из кошелька отца, у нее еще оставалось двадцать восемь сэкономленных долларов из денег на школьные завтраки. Тифф знала, что если отец и обнаружит пропажу денег, то он обвинит в этом мать. Он никогда не подумает на нее. О ней вообще никогда никто не думал…

Тифф потрогала рукой шею и сквозь фланель ковбойки нащупала подаренное Карен жемчужное ожерелье. Тифф вынуждена была признать, что тетя Карен заботится о ней, но сейчас она пристроила к себе на работу эту сучку Стефани. Дело в том, что Стефани стала работать, а она еще нет. Стефи была тупицей, ее переход в вечернюю рабочую школу был тому доказательством. А вот то, что она будет проводить все дни в обществе Карен, злило Тиффани по-настоящему. Она сняла руку с шеи и пересекла мощенную плиткой дорогу, направляясь к магазину «Продукты миссис Филд». Первым делом она потратит пять долларов на слоистые пирожки с белой шоколадной начинкой, а потом пройдется по другим магазинам.

Тифф презирала специализированные магазины, такие как «Лимитед», «Беннетон» или «Энн Тейлор». Ничего из их барахла ей не годилось. Она недолюбливала и департаментские магазины среднего рынка. С точки зрения Тифф, вся эта ерунда была сшита для птичек. Она была очень определенной в своих вкусах, которые не имели ничего общего с марочным товаром «истинный Мейс». С полным ртом, набитым горячим пирожком, и с еще одним припасенным пирожком, который таял в сумке, Тифф направилась к Саксам, в отдел дизайнерской продукции. Потому что, если уж дело доходит до покупок, то надо покупать все самое лучшее.


Примерно в то время, когда Тифф поедала пирожки миссис Филд, Стефани сидела в небольшой белой комнате, отведенной для ланчей и кофе служащих компании К. К Inc., и смотрела через широкие столешницы двух столов стиля Формика на Тангелу. Тангела разговаривала с матерью или, точнее, Дефина разговаривала с дочерью. Дефина говорила ровным голосом, но Стефани распознала в нем интонации рассерженной матери.

— Проколола ли ты уши еще раз? — спрашивала Дефина.

Тангела что-то ответила, но Стефани расслышала только то, что та попросила у матери взаймы денег.

— Зачем тебе деньги? — спросила Дефина.

— Купить сумку Гермес, — ответила дочь скучающим тоном.

— Тангела, — со вздохом поправила ее мать, — в слове «Гермес» «Г» не произносят, говорят «Эрмез».

— Почему?

— Это французское слово.

— Но мы не французы.

— Так его произносят.

Тангела пожала плечами.

— Только белые.

В комнату вошла Карен.

— Когда французы упускают h, то это классика. Только подумай…

Карен отошла от них, наполнив чашку кофе; Стефани не услышала, чем Дефина закончила фразу. Тангела снова повела плечами. Дефина повысила голос:

— Думаешь, что это ниже твоего достоинства — работать примерочной моделью? Если так, то и не подряжайся на работу. А если уж взялась, то будь добра и работай, как все остальные девушки.

Тангела снова пожала плечами, а Дефина покачала головой и вышла из комнаты.

Стефи считала себя красивой, она также считала себя стройной, но, встретив Тангелу, усомнилась и в том, и в другом. Тангела заставила ее пересмотреть свои понятия о красоте и стройности фигуры. Кожа Тангелы была светло-коричневого оттенка, как у шоколадного мороженого, а ее носик более изящен, чем у нее самой. Исподтишка Стефани наблюдала, как в процессе чтения статьи из модного журнала у Тангелы подергивались от презрения ее прекрасные ноздри. Тангела не разговаривала с ней ни теперь на работе, ни на званом завтраке ее тетки и, по-видимому, совсем не собиралась заводить с ней дружбу. «Она бы не игнорировала меня, будь я стройнее и красивей. Да к тому же она старше, вот и считает меня малолеткой, школьницей и сопливым младенцем, — думала Стефи. — Ведь только по блату, благодаря тетушке, мне позволяют работать моделью».

Стефи хорошо понимала, что увлечена Тангелой.

Собрав всю свою отвагу, Стефани взяла бутерброд с яйцом и салатом, стакан диетического пепси и подошла к столику, за которым одиноко сидела Тангела.

— Не хочешь бутерброд? — осмелилась предложить ей Стефи.

Тангела снова раздула ноздри и посмотрела на нее, как на насекомое.

— Ты бы еще спросила меня, не хочу ли я сделать свои ляжки жирными.

— Но это диетический хлеб, — поспешно возразила Стефани. Ей не надо объяснять, что такое диета. Она следила за своим весом с девяти лет и придерживается строгой диеты.

— И майонез обезжиренный, — добавила она.

— Ага, значит, у тебя все-таки есть что-то обезжиренное! — сказала Тангела и подождала, пока смысл сказанного дойдет до Стефани. — Послушай, из того, что ты племянница Карен, еще не следует, что я должна нянчиться с тобой, — продолжала она. — И никакая ты не модель, а богатенькая девочка из пригорода, играющая в работу. Играй одна.

Тангела встала, подобрала с пола невероятных размеров сумку с лямкой через плечо и вышла из комнаты.

Стефани села и какое-то время так и сидела, ошарашенная случившимся. Последний раз ей так доставалось только в начальной школе Инвуда, в третьем классе, от Линды Бартон. Она проморгала накатившиеся слезы и оглянулась, не увидел ли кто ее унижения. Но присутствующие женщины — в большинстве своем из тех, кто занят окончательной доводкой моделей одежды, — были поглощены собственными разговорами. Стефани поникла головой. Недоеденный бутерброд с яйцом и салатом казался немым упреком. От его запаха ей вдруг стало плохо. Одним движением она встала и выбросила бутерброд в урну. Она не будет есть свой ланч, может быть — и обед. Она вообще ничего не будет есть.

* * *

Подобно дочери, Лиза тоже почти ничего не ела за ланчем. Было так интересно поехать в Манхэттен на завтрак со сказочно прекрасным мужчиной в одном из лучших заведений города и при этом чувствовать себя хорошо одетой.

Постоянным занятием Лизы было то, что она называла Игрой. Будучи привлекательной смолоду и под бдительным присмотром Белл, всегда безукоризненно одетой, она стала все больше и больше интересоваться тем, какое впечатление производит на других людей. В школьные годы и в единственный год ее колледжа ее внимание концентрировалось на том, как реагируют на нее молодые люди. Но последние лет пятнадцать интерес к реакции мужчин на ее внешность стал постоянно ослабевать. Как и большинство женщин, Лиза одевалась теперь, чтобы произвести впечатление на других женщин.

Конечно, не на любую женщину. Лизе было наплевать, что думает уборщица о достоинствах ее гардероба. По правде говоря, ей было безразлично мнение кого угодно в Инвуде. Лиза была более амбициозна. Она хотела потрясти настоящих шикарных модниц, с которыми ей удалось бы встретиться.

Проблема была в том, что таких модниц в ее краях было мало. Поэтому, потратив уйму времени на одевания и прочие приготовления к выходу, Лиза направлялась в те места, где собирались ценители моды Лонг-Айленда. В Лонг-Айленде имелось по парочке департаментских магазинов и ресторанов, которые привлекали покупательниц нужного ей ранга. Лиза часто ходила и на модную аллею. Но беда в том, что женщины, занятые покупками, редко обращают внимание на других женщин. За ланчем они могут оценить одежду незнакомки, по всегда будут чувствовать свое превосходство перед ней, если та сидит за столиком в одиночестве. Лизе нужно было не восхищение ее нарядами, а зависть к тому, как она одета. Она очень хорошо знала тот оценивающий взгляд, часто скрываемый за солнцезащитными очками с громадными стеклами или как бы невзначай брошенный при повороте головы, — если вы действительно хорошо одеты, то другая хорошо одетая женщина не сможет удержаться от оценивающего взгляда. Игра Лизы состояла в том, чтобы спровоцировать такой взгляд и перехватить его. И если это удавалось, то в виде награды за свою победу она посылала проигравшей мимолетную улыбку превосходства.

В этой Игре она стала экспертом. Она могла одеваться не только по последней моде, но и по последнему ее писку. К своему наряду она добавляла либо необычный пояс, либо антикварный шарф, либо заколку, которую невозможно скопировать. Однажды в чайной комнате второго этажа в Манхэттене, у Бенделя, одна из женщин пялилась на ее сумочку в течение всего ланча. Закончив еду, она не могла удержаться и подошла спросить, где Лизе удалось приобрести такую замечательную вещь. «Я заказала ее в Италии», — с высокомерным холодком отвечала Лиза.

Это не добавляло очков в ее Игре, потому что, разрушив невидимую границу и заговорив с ней, женщина показала себя недостойной высокого уровня Игры. У нее не хватало самоконтроля и самообладания. Поэтому признание превосходства Лизы не принесло ожидаемого удовлетворения.

Манхэттен — лучшее поле для Игры, хотя и с более трудными соперниками. Сегодня она подготовилась правильно. Он прошла по вестибюлю Сент-Ригаса и без труда заставила повернуть к ней головы двух бизнесменов. Хороший знак, но очки не зачитываются. Она вошла в ресторан, и метрдотель осмотрел ее с одобрением, что прибавило ей уверенности в себе. Затем надо было пройти по прекрасно оформленному залу к угловому столику, из-за которого поднялся Джефри, приветствуя ее появление. Он был последним аксессуаром, последним штрихом, которого не доставало, чтобы превратить все в волшебную сказку. Две женщины, разделяющие завтрак за одним столиком, при всем их старании не подавать виду не могли оторвать от нее своих глаз. Они проиграли. Лиза торжествовала, как хищник, только что убивший свою жертву.

Она обменялась с Джефри приветствиями. Они заказали вино, а потом… Потом Лиза не знала, что сказать. Но ей хотелось продлить этот момент. Что происходит в жизни Карен теперь?

— Ты уже встречался с Эл Халл? — спросила она, повышая голос в надежде, что женщина за другим столиком услышат ее вопрос.

— Я — с ней? У меня такое ощущение, что это она наехала на меня и отняла несколько часов моего времени, — пожаловался Джефри.

Лиза была в таком возбуждении, что не знала, что и думать о беседе с Джефри. Он говорил что-то о Стефани и ее работе интерном и потом долго рассказывал о деловой стороне работы компании. Лиза никогда не понимала, зачем мужчины это делают. Леонард становился смертельно скучным, как только он принимался рассказывать о своей врачебной практике. Но слушая Джефри, она улыбалась, кивала головой и старалась вставить оживленные реплики, с тем чтобы все могли видеть, как хорошо она сейчас проводит время. Поэтому она растерялась — почти впала в транс, — когда Джефри вдруг склонился к ней и взял ее за руку. Подобно матери, Лиза не выносила физических контактов. На мгновение она подумала, не пытается ли он приударить за ней. Ужасная мысль, но необоснованная: его лицо носило не похотливое, а озабоченное выражение. Однако он что-то хочет от нее. Она сосредоточилась на том, что он говорил.

— Ты можешь понять мое беспокойство? — говорил он ей. — Я боюсь, что не смогу больше удерживать мяч в игре.

Лиза заморгала, не понимая, когда это он успел переключиться от деловых вопросов и перейти к спорту.

— Она даже не подозревает, в каком критическом состоянии находятся ее дела. Мне иногда кажется, что она насмерть замучает себя работой.

Лиза сообразила, о ком идет речь, понимающе закивала головой и приняла озабоченный вид.

— Ты знаешь, не так давно она высказала странную мысль. Она сказала, что хочет найти свою родную мать. Это ненормально, не так ли? Я имею в виду, что такое может прийти в голову только от перенапряжения.

Джефри наконец завладел ее вниманием.

— Карен хочет сделать… что? — спросила Лиза.

За все годы совместной жизни, с самого раннего детства, никто из сестер не вспоминал, что Карен была приемной дочерью. Никто в семье даже не упоминал об этом. Даже думать об этом казалось неприличным.

— То, что я сказал. Но это не самое худшее. Она начала хлопотать о собственном приемном ребенке. Можешь себе представить такое?

Лиза вытаращила глаза.

— Вы что, отказались от попыток зачать собственного младенца?

Джефри помедлил. Разговор принимал неприятный оборот.

— Разве она не говорила тебе? — спросил он.

— Не говорила о чем?

На этот раз пауза затянулась дольше.

— Она прошла последние анализы у доктора Голдмана, и результаты оказались плохими. Она не может иметь ребенка. Никаким образом. Я думаю, все дело в этом. Ей-Богу, Лиза, она поступает неразумно. Вот почему я хочу, чтобы ты поговорила с ней. Может быть, она тебя послушается.

Лиза была настолько ошарашена, что не могла в должной мере порадоваться оказанному ей доверию. Ее сестра не упоминала о результатах анализов у доктора Голдмана. Лиза не могла поверить в это. Пусть Карен действительно очень занята последнее время, но ведь они всегда были откровенны друг с другом. Обиженная ее недоверием, Лиза пыталась не показать это Джефри. Но почему он думает, что Карен послушает ее, если она не считается с ней настолько, что даже не сообщила о своем бесплодии?