Оливия Голдсмит - Опоздавшая

Она попыталась подавить обиду — разве он не мог посмотреть телепрограмму с ней вместе? Разве они не договаривались? Все вышло наперекосяк. И потом, было что-то такое в его тоне, что-то странное…

— Тебе не понравилась программа?

— Понравилась? Сорок две минуты я наблюдал тебя, и только три минуты они показывали меня. Остальные пятнадцать — остались для комментариев. Довольно честный дележ для двух партнеров, не так ли?

Карен села, ударила по подушке, и та упала на пол. Она не потянулась поднимать ее.

— Это был неплохой репортаж, Джефри.

— Я выглядел идиотски. Это из-за тебя я выглядел таким дураком.

— Джефри, не я делала эту программу, и не я ее редактор.

— Нет, конечно. Ты только сказала, что творческая часть дела остается за тобой, и объяснила им, что я лишь клерк с карандашиком, где-то там, в задних комнатах.

— Джефри, что ты мелешь?

Она попыталась в точности припомнить, что говорила о нем и как люди Эл Халл отредактировали ее ответы. Кончено, они с Дефиной выпили немного вина, но не столько же, чтобы захмелеть и пропустить сказанное. Шоу казалось очень приличным: они с Джефри выглядели неплохо.

Джефри вскочил на ноги. Он был настолько зол, что его глаза приняли стальной оттенок. Зрачки были сужены, и Карен бессознательно натянула одеяло на грудь, как будто его взгляд мог ранить ее.

— Вспомни, я был художником, Карен. Перри, Жордан и Сэм смотрели программу вместе со мной, и я знаю, что они думали. Они думали, что живу за твой счет. Ты ничего не рассказала Эл о том, как я достал у отца начальный капитал для нашей компании и что самая идея ее создания принадлежала мне. Зато ты объявила всем пятидесяти миллионам зрителей, что владеешь контрольным пакетом акций. Почему бы тебе попросту не кастрировать меня?

— Это нечестно, Джефри. Я им говорила о твоих заслугах, но они вырезали все, что им не понравилось.

— Конечно, конечно! Так же как ты вырезала меня. Ты подорвала доверие ко мне. Мы до сих пор не получили предложения от Norm Со, а если получим вообще, то надо производить очень хорошее впечатление, чтобы нам дали большой кредит. Ты думаешь, такая программа облегчит деловые переговоры?

Он повернулся и, шлепая босыми ногами, вышел из комнаты.

— Куда ты пошел? — окликнула его Карен. — Пройтись.

— Босиком? — спросила она, но Джефри не ответил.

Она была зла и злорадствовала, что он побежал от нее без ботинок. Это было просто нечестно! И так непохоже на него. Раньше он никогда не был завистливым нытиком. Эл Халл разбередила в нем все самое худшее. Или же Эл разглядела его потаенную суть и сконцентрировала внимание на том, что она в нем не замечала? Или не хотела замечать?

Она чувствовала себя разбитой и усталой и опасалась, что поспать сегодня не удастся. Но утром она должна работать над новой коллекцией. Должна. Иначе что они выставят на шоу в Париже?

Она выдвинула ящик тумбочки и достала упаковку со снотворным ксенокс. Сегодня будет двухтаблеточная ночь. И пошли они все… и Джефри, и мать, и Лиза… Она сунула пару таблеток в рот и запила их стаканом минеральной воды. На сегодня было достаточно.

Вместе с выпитым у Дефины вином таблетки должны будут действовать мгновенно, как только она выключит свет. И последней мыслью перед тем, как она заснет, будет мысль о Джефри, бредущим босиком по тротуарам Вэст-энд-авеню. Она надеялась, что начнет моросить дождь.

Карен лежала в кровати и уже засыпала, но возвращение Джефри разбудило ее. Снова надо будет стараться заснуть. Ей нужно выспаться. Но сколько не повторяй себе, что надо спать, так заснуть невозможно. Она лежала расслабленная, как размазанное по сковородке тесто на том дурацком званом завтраке для друзей и родных, несчастная и измотанная бессонницей.

Карен не была великим мыслителем и не обманывалась на этот счет. Не то чтобы она была тупицей, просто с годами она поняла, что строгое логическое мышление — не самая сильная ее способность. Она рассчитывала больше на интуицию, неясные ощущения, творчество. Карен жила глазами — то, что она видела, определяло ее мысли и чувства.

Вот и теперь, закрыв глаза, она перестала пытаться заснуть, а постаралась увидеть то, что ее беспокоит.

Первый образ, который непроизвольно возник перед ее закрытыми глазами, был образ Сильвии, умиленно взирающей на Джефри во время устроенного ею завтрака в Вестпорте. Образ был четким, как фотоснимок, и даже больше того — в своем воображении Карен могла рассмотреть сцену со всех сторон. Она могла видеть рикейлевское платье Сильвии со спины и то, с какой нежностью мать положила руку на спину сына, и цвет ее волос в контрасте с волосами Джефри. Она могла рассмотреть их в профиль. У Сильвии была та же аристократическая горбинка носа, что и у Джефри.

«Что было тогда? — размышляла Карен. — Что мне в этом не нравится? Или это и мое подспудное стремление иметь сына, которого я никогда не смогу зачать?» Нет, она не чувствовала такой тяги. Ей всегда хотелось иметь дочку. Она продолжала лежать с закрытыми глазами и удерживать образ. И вдруг она поняла, что она просто ревнует Джефри к Сильвии.

Даже здесь, в темноте, лежа в постели, она почувствовала, как краска стыда заливает ей щеки. Ревность — такое постыдное чувство. Слава Богу, Карен не часто его испытывала. Но она знала, когда оно приходит. Сейчас она ревновала. Боже, она не могла поверить, что она столь мелочна и завистлива. Она ревнива и эгоистична в отношении к Джефри.

К трем часам ночи она впала в беспокойный сон, но уже через час проснулась. Во сне, четком, как на фотографии, она была младенцем, лежащим в небольшой лодочке, почти корзинке, которую раскачивали пенистые волны моря. Сначала ей это нравилось, но потом захотелось есть, и она села и оглянулась. Все что она увидела — были седой океан вокруг и нависшее темное небо над головой.

Океан был белым, теплым, как молоко, и светился, но она ощущала, что вода остывает, становится все холоднее и холоднее. Она замерзла. Ей хотелось есть. Она заплакала тем мяучащим, жалобным плачем, которым плачут младенцы. Волна накатилась на нее и смешала соленые слезы на ее щеках с солью морской воды.

Настоящие слезы дрожали на ресницах Карен, разбуженной печальным сновидением, и сразу же в мозгу промелькнули две мысли.

Первая: она никогда раньше не видела черно-белых снов.

Вторая: она не ревновала Джефри к Сильвии, она ревновала Джефри за то, что у него была любящая родная мать.

Несмотря на то, что с утра ее подташнивало от выпитого накануне Мерло, Карен решила начать действовать. Скандал с Джефри, чувство разочарования от телепередачи Эл Халл и ее сновидение — все вело к одному и тому же: она попытается найти свою родную мать. Да, но как это сделать?

Ну а если нанять хорошего частного детектива? Ты можешь спросить про ортодонта, парикмахера, гинеколога, даже про хирурга, делающего пластические операции, но про частного детектива? У кого? У Джефри нельзя: он дал ясно понять, что не одобряет саму идею. Не позвонить ли Джун и спросить, не вела ли она слежку за Перри, добиваясь развода? Но она избегала общения с Джуной из-за того, что Джефри отказался взять ее в жены. Она могла бы позвонить Биллу Уолперу и спросить, нет ли у него детективной службы для проверки клиентов и служащих. Но осмелившись попросить его об услуге, сможет ли она потом отстаивать перед ним интересы своей компании?

Не найдя с кем бы посоветоваться, Карен заставила себя перелистать справочники и на желтых страницах «Телефонов Манхэттена» обнаружила десятки интересующих ее служб, которые, несмотря на манхэттенские номера, в большинстве своем имели конторы в Бруклине. Она пропустила объявление «АААА Инвестигейшн», выбрала несколько других наугад и позвонила по указанным телефонам. В первых четырех ей отвечали автоответчики, предлагая сказать свое имя, оставить краткое послание и номер домашнего телефона.

Как бы не так! Она набрала еще один номер, и ей ответил какой-то дяденька с Джей-стрит в Бруклине. Карен назначила встречу с мистером Центрилло, который уверял, что сможет «втиснуть» ее в список дел, запланированных на сегодня.

Когда они остановились около скромной двери конторы, зажатой между магазином товаров для полицейских и лавочкой третьесортных ювелирных изделий, Карен не смогла сдержать улыбки, глядя на добродушное лицо негра, сидящего за рулем лимузина. Его звали Корман. Ему случалось возить Карен и раньше.

— Я задержусь минут на пятнадцать, — сказала она, — ну самое большее — на полчаса. Если меня не будет к этому времени, то, пожалуйста, постучите в дверь комнаты двести один. Я не хочу сорвать мою следующую встречу.

Корман кивнул, но наморщил лоб.

— Трудно будет найти место для парковки. И в этом районе я бы не хотел оставлять автомобиль без присмотра. Впрочем, будем надеяться, что все обойдется.

— Спасибо, Корман, — сказала она с искренним чувством благодарности.

В контору Центрилло вела старая, обшарпанная деревянная лестница, ступеньки которой по краям были обиты железными полосами. Посередине ступеньки провисли, как от сильной усталости. Карен тоже чувствовала усталость, но не физическую, как у ступенек. Как же много у людей должно накопиться несчастий, чтобы так износить ступеньки, и какими тяжелыми должны быть эти несчастья! Если вы боитесь, что ваш партнер предает вас — потянет ли такая неприятность на пятьдесят фунтов? А если подозреваете в измене жену — это еще тяжелее? А когда вы разыскиваете мужа, оставившего вас с двумя детьми — потянет ли это на две тонны? А каков вес несчастья, которое она сама поднимает по этим ступенькам?

Контора занимала одно из двух крыльев второго этажа, и Карен с облегчением отметила, что она очень чистенькая, как и лестница, по которой она только что поднялась. Карен повернула круглую ручку дубовой двери и вошла в приемную размером с небольшую прихожую. Прыщавая девушка с громадной копной волос взглянула на нее и улыбнулась.

— Миссис Коган? — спросила она.

Карен заставила себя утвердительно кивнуть. Она не хотела называть свое настоящее имя. Но что если девушка смотрела шоу Эл Халл? Карен не была уверена, что дизайнеры считаются настолько важными, чтобы их портреты печатались в «Нейшенл Инквайер», но ей не хотелось бы экспериментировать на себе.

«В ПОИСКАХ БРОСИВШЕЙ ЕЕ МАТЕРИ. СТРАДАНИЯ ДИЗАЙНЕРА — ЛАУРЕАТА ПРИЗА ОУКЛИ:

СОБСТВЕННЫЙ РАССКАЗ КАРЕН КААН».

Карен передернуло от такой перспективы. Среди других объявлений только объявление об услугах Центрилло не упоминало о «конфиденциальности». Поэтому она и позвонила ему. Она считала, что конфиденциальность должна предполагаться, а не объявляться. Еще она надеялась на то, что не очень популярна в Бруклине. Здесь могли с готовностью выложить три сотни долларов на слоеный кашемировый костюм со свитером. Да и на ТВ она появляется отнюдь не ежедневно. Читает ли кто-нибудь на Джей-стрит столбец Сьюзи, и есть ли тут подписчики на «W»?

Она посмотрела на девушку, сидящую за узким конторским столиком. На ней была голубая с красным полистеровая курточка, которая сидела так, как будто она напялила на себя хозяйственную сумку. Вставки были вшиты слишком высоко и к тому же неровно. Сколько они содрали с нее — больше девятнадцати долларов и девяноста девяти центов? Напоминает продукцию Norm Со марки Бетт Мейер. Карен представила себе ощущение от контакта материи с кожей — в такой влажный день оно должно быть очень неприятно. Простая хлопковая рубашка за ту же цену смотрелась бы на девушке гораздо лучше. А цвета! Они боролись друг с другом, и ни один из них не мог победить. Расцветка была убийственной, особенно в сочетании с цветом волос и кожи девушки.

Карен вздохнула. Если она не хочет совсем свихнуться, то с анализом одежды на каждом встречном надо кончать. Неужели Джефри был прав, и все сводится только к самоконтролю? Или же прав ее школьный приятель, и у нее идет процесс неосознанного избегания мыслей, слишком болезненных, чтобы их спокойно продумать? Или «и то, и другое», как обычно говорила Белл?

— Садитесь, миста Центрилло щас примет вас, — сказала девушка с неподражаемым говором Норстрэнд-авеню.

«Боже, — подумала Карен, — неужели и я говорю с таким акцентом? Если бы не мой талант, то и я могла быть на ее месте за таким же конторским столиком. Носила бы такие же куртки…»

Карен испытывала острое сочувствие к бедной девушке. Она смотрела на секретаршу с состраданием. Затем велела себе успокоиться. Не слишком ли высокомерны все эти мысли с ее стороны? Ведь это ее жизнь пошла вразнос и вынудила прийти сюда, потому она и здесь. Причем как проситель, а не как работодатель. Несмотря на дряную кожу и отвратительную одежду, с яичниками девушки, наверное, все в порядке. А если на вещи посмотреть пошире, то паршивая кофточка вообще не имеет никакого значения.