И вот теперь она стояла перед деревянной дверью с надписью, сделанной золотыми буквами. Она подождала немного. Сердце страшно колотилось. Казалось, что даже кожа вздрагивает от его ударов. Карен прижала руку к груди, стараясь успокоиться, но ей не удавалось: ведь за дверью ее ожидало раскрытие тайны — она узнает, кто ее мать, узнает, кто она сама. Нет, она не могла успокоиться. Сердце продолжало бешено колотиться. Карен отняла руку от груди и открыла дверь.

В маленькой прихожей сидела все та же девица с высокой прической. Девица углубилась в чтение учебника, край которого высовывался из-за конторки. Оторвав глаза от книги, она не успела даже поздороваться с Карен, как открылась дверь и Центрилло сказал:

— Входите, пожалуйста, миссис Коган.

В его кабинете как всегда было чисто и уютно. В дубовом кресле напротив письменного стола Центрилло сидел маленький человечек. Карен бросились в глаза его длинные ногти. В облике человечка было что-то крысиное: узкий и длинный нос, близко посаженные глаза, выглядывавшие из-под костистого лба… На нем была серая рубашка, размера на два больше необходимого. Из-под крупного кадыка свешивался дешевый галстук. Карен взглянула на Центрилло. По сравнению с крысоподобным человечком, сидевшим напротив, вид этого плотного и аккуратно одетого мужчины подействовал на нее успокаивающе. Центрилло отодвинул предназначавшийся ей стул подальше от агента, как будто боялся, что тот может заразить Карен.

— Миссис Коган, — сказал он, — это мистер Пейдж, который произвел очень удачное расследование для вас.

— Вы действительно думаете, что нашли мою родную мать? — спросила Карен.

Агент вытащил смятый конверт.

— У меня товар, — сказал он, — который продается только за наличные.

Она кивнула.

— Я покажу свое, когда вы покажете ваше.

Центрилло слегка передернуло, и он перебил агента:

— Мистер Пейдж использовал свои методы, не всегда действуя по принятым правилам.

— С каких это пор взятка стала необычным делом? Какие еще правила я нарушил? Я и раньше так работал. «Договариваешься» с судом. Получаешь разрешение, а тут выбирай: поболтать с кем-нибудь, кто знает дело, либо потратить несколько баксов, чтобы разрешили взглянуть на документы, на которые смотреть не положено. Я сделал и то, и другое — получил товар и связался с людьми, которые дали мне нужный материал. Теперь они ждут платы.

Центрилло перегнулся через стол.

— Зачем говорить таким тоном, здесь никто тебя не обижает, — сказал он.

Центрилло явно покровительствовал Карен, и хотя это выглядело смешно, но она была тронута и благодарна ему за это. Тип, сидящий напротив, казался очень ненадежным малым, можно ли верить его словам? Она засунула руку в сумку и вытащила конверт с вложенными в него деньгами. Карен протянула конверт Центрилло, а не Миносу. Центрилло, извиняясь, пожал плечами, раскрыл конверт и разложил семь тысяч долларов на столе в семь аккуратных пачек, по тысяче долларов в каждой.

— Посмотрим теперь, что есть у вас, — сказал он.

Минос раскрыл конверт. Сначала он вытащил какие-то фотографии.

— Сперва я нашел миссис Талмидж. Она живет в доме Святого Августина для престарелых. Здесь я мало что узнал. Она запомнила только имя, да и то потому, что были какие-то неприятности с удочерением. Пришлось внедриться в дом и притвориться, что я хочу с ней встречаться. Ну, знаете, за это надо платить. Пришлось также просмотреть всю ее коллекцию фотографий, но это далеко не все, что она могла показать мне. Ну, так или иначе, но я заполучил-таки название агентства. Понял, с кем надо встретиться. Поехал в Чикаго. Использовал обычный прием — с подставным лицом. Пришлось трудновато. Папки были уже отосланы в архив.

Он показал на фотокопию.

— Вот фотография места и дома, где вы жили.

Карен взглянула на снимок. Чикаго, улица Фредерикстон, дом номер 2881. Тот же, что на фото из альбома Белл. Минос вытащил другую маленькую черно-белую фотографию. Девочка Карен стоит перед домом. Ей захотелось выхватить снимок из его рук. Минос достал еще одну фотографию — современную, цветную, на глянцевой бумаге.

— Видите: тот же дом, тот же кирпич и тот же номер. — Он протянул ей оба снимка, чтобы Карен могла сличить их. Оба номера были одинаковы, расположены на одном уровне, на той же кирпичной стене. Более поздний номер был перекрашен. Теперь он был виден не на черном, а на белом фоне. Стена была вымазана белым как раз в том месте, где находилась голова Карен на другом, черно-белом снимке. Пейдж протянул ей и еще одну фотографию — снимок всего дома.

— Мария и Альфредо Ботеглиа, — сказал он.

Карен перевернула фотографию и увидела эти имена, написанные на оборотной стороне снимка. У нее задрожали руки.

— Он умер, — сказал Пейдж. — Она — вдова. Живет одна. Я поговорил с соседкой. Та помнит, что у них когда-то был ребенок, но потом он исчез.

Он протянул Карен следующий снимок. Фотография была неясная: женщина стоит перед магазином с коляской для покупок. Она была небольшого роста, полная, с седыми волосами. Ее лицо было трудно рассмотреть, потому что на него падала тень от столба. Пейдж показал еще одну фотографию той же самой женщины, на которой она была снята в профиль, в момент, когда укладывала покупки в голубой понтиак. В профиль она была совсем непохожа на Карен, хотя нос был довольно крупным. Карен внимательно вглядывалась в лицо своей родной матери.

Пейдж дал ей фотокопию некролога Альфредо Ботеглиа. Он умер всего два года назад. Они были католиками. «Значит, я тоже католичка, — с удивлением подумала Карен. — Я — американская итальянка?» — Но может быть, она не была дочерью Альфредо. Она повернулась к Пейджу.

— Вы с ней разговаривали? — спросила она.

— Меня предупредили, чтобы я не входил в контакты, — ответил Пейдж. — Я думаю предоставить это вам.

Карен кивнула. От волнения у нее перехватило дыхание. Она опять взяла фотоснимок Марии Ботеглиа. Остальные бумаги она передала Центрилло. Тот начал их внимательно разглядывать. Но Карен уже знала его ответ. Она не нуждалась в подтверждении Центрилло, все было правильно. С трудом оторвав глаза от фотографии Марии, она повернулась к Пейджу.

— Спасибо, — сказала она.

Это было все, что она смогла произнести.

36. Две матери

Карен стояла на тротуаре напротив дома 2881, расплачиваясь с таксистом. Она приехала прямо из конторы Центрилло в Лагардию и вскочила в двухчасовой самолет на Чикаго. Учитывая разницу во времени, сейчас было только три тридцать, а ей казалось, что за эти два часа она прожила целую жизнь.

Район, в котором она оказалась, был вполне приличным рабочим районом. Все дома были послевоенной постройки. Дом-ранчо, принадлежавший семье Ботеглиа, стоял между двумя другими домиками. Рядом был припаркован голубой понтиак. Она запомнила машину, которую видела еще на фотографии. Карен решила соблюдать предосторожности и позвонила по номеру, который ей дал Минос Пейдж. Она собрала все свое мужество, чтобы позвать к телефону Марию, и когда женский голос ответил: «Мария у телефона» — Карен сразу повесила трубку.

Карен казалось невероятным, что она услышала голос своей матери. Она держала в руке фотографию, ту, которую дал ей Минос, с трещинкой посередине. Трещинка проходила по зимнему костюмчику на уровне колен Карен. Она посмотрела на свое детское личико на фотографии, а потом взглянула на номер дома над головой.

Ее охватило странное чувство. Карен знала, что нельзя много ожидать от встречи с Марией, которая сейчас, ничего не подозревая, занимается своими делами там, за дверью дома номер 2881. Иногда женщины не хотят говорить о прошлом, не хотят иметь никаких контактов с ним. Может быть, Мария тоже не захочет ее принять, не захочет признать родства. Размышляя об этом, Карен испытывала горькое чувство. Она была истерзана своим одиночеством, от которого страдала столько лет, которое убивало ее сейчас. Ей казалось, что она оторвана от всех, что никто ей не поможет, что любой может нанести ей какую угодно рану, ибо она беззащитна. Карен всегда, всегда была одинокой, а сейчас бремя этого одиночества сотрясало ее. Разве расставание с матерью не было первой травмой, первой карой? Разве не было иронии в том, что Белл, наказывая Карен, запирала ее в чулан, а Карен чувствовала себя там не более одинокой, чем в любом другом месте? Уже тогда!

Затем она почувствовала, что тяжесть спадает с нее: сейчас она стоит в нескольких метрах от родной матери. Уж это одно может разбить ту стеклянную стену, которая отгораживала ее от других людей: от Белл, которая никогда не была ей матерью, от Лизы — «настоящей» дочери, от друзей, которые всегда были милы, но не близки с ней, от Арнольда, далекого ей, от Джефри, который смотрел на нее сверху вниз, и от всех людей, которых она наняла на работу. Сейчас ее оторванность ото всех, казалось, растворялась в этом воздухе родного дома. Она готова была громко рассмеяться. Ее одиночество было мучительным, но она всегда знала, что сможет почувствовать себя по-другому. Она знала, что настанет момент, когда это совершится. Теперь она нашла в себе мужество пройти по асфальтированной дорожке к двери дома с номером 2881.

Перед ней была светящаяся кнопка электрического звонка. Над кнопкой аккуратными, но выцветшими буквами была написана фамилия: миссис и мистер Альфредо Ботеглиа. Карен нажала на кнопку.

Мария Ботеглиа была очень маленького роста. Она рывком открыла дверь и взглянула снизу вверх на Карен, которая была выше ее по крайней мере дюймов на восемь. Мария выглядела моложе и красивее, чем на фотографии. Ее волосы были зачесаны назад и собраны в конский хвост. Лицо было приятным и почти без морщин. Мария посмотрела на Карен.

— Да? Что вам надо? — спросила она.

— Меня зовут Карен Каан, — сказала Карен.

Она протянула Марии фотографию.

— Я хотела бы знать, знакома ли вам эта фотография? — спросила она.

Мария нахмурилась, но сообразив, что здесь нет никакого подвоха, взяла фотографию из протянутой руки Карен. Когда Карен почувствовала, что пальцы Марии коснулись ее руки, возникло ощущение электрошока. Она коснулась своей матери. Она видит и слышит ее.

Мария нащупала очки, висящие у нее на шее, и даже не потрудившись полностью нацепить их на нос, взглянула на фотографию. Лицо ее побледнело. Она взглянула на Карен, потом снова на фотографию.

— Моя детка? — спросила она.

Карен кивнула. Мария раскрыла объятья.

— Моя детка! — сказала она.

Карен почувствовала, что у нее больше нет проблем и потерь.


Конечно, обе расплакались. Потом Карен стала объяснять, как нашла мать. А Мария только утирала слезы и повторяла:

— Даже не верится, что это ты.

Она все время старалась коснуться Карен, взять ее за руку или погладить. Они сидели рядом на маленьком диванчике в полутемной комнате. Невольно Карен вспоминала, что Белл редко притрагивалась к ней, а вот Мария все время гладила и целовала ее, повторяя одни и те же слова:

— Я не могу поверить, что ты меня отыскала. Я чуть не умерла от радости.

Наконец она встала и принесла кофейник и вазочку с печеньем.

— Только это, — сказала она извиняющимся тоном. — Я ведь не знала, что ты приедешь.

Они сидели на кухне и пили кофе. Мария принесла семейный фотоальбом и показала фотографии, снятые, очевидно, в тот же день, что и фотографии, которые были у Карен. Карен была в том же зимнем костюмчике и сидела у стены. В ногах лежала собака.

— Костюмчик был голубым, правда? — спросила Карен.

Мария кивнула. Карен показала на фотографию.

— Это твоя собака? Я что-то ее не помню.

— Нет. Это сестрина.

Она перевернула страницу альбома. Мария была очень эмоциональна. Ей все время хотелось ласкать и гладить Карен. И Карен это нравилось. Она была совсем не против, чтобы Мария гладила ее, как гладят кошку. Они продолжали рассматривать альбом. Вот, другая фотография: Карен на руках у высокого мужчины в темном пальто.

— Это Альфредо, — сказала Мария, — он умер.

— Я знаю, детектив рассказал мне.

Карен взяла руку Марии в свою. Ей не хотелось задавать лишние вопросы. Был ли Альфредо ее отцом? Почему они отдали ее на удочерение? Переживала ли это Мария? Было ли у нее чувство вины перед Карен? Пыталась ли она найти дочь? Так тяжело говорить об этом! А Карен сейчас было очень хорошо. Ей не хотелось ни о чем расспрашивать.

— Ты помнишь его? — спросила Мария.

— Нет, — честно призналась Карен.

Карен стала разглядывать фотографию, и на секунду ей показалось, что она ощущает грубую ткань его пальто и чувствует сильный сигарный запах.