– Что? – спрашивает Клэр. Она не способна уследить за нитью его рассуждений, разобраться в смысле этих странных слов.

Пип сидит молча, словно застыв, он оставил в покое руки Марчи. Клэр не нравится его румянец и лихорадочный блеск в глазах.

– Как еще это можно назвать? Абсурдность этого… я испытывал лишь презрение к людям, нанимавшим меня для подобных дел: кто они все, если не трусы? Лицемеры, не желающие марать рук. Бойд был самым дрянным из всех, слабаком. Когда он разыскал меня, то дрожал как лист и за все время разговора не мог посмотреть мне в глаза, пока я не спросил его почему. Я спросил его, что она сделала? И тут он вдруг делается совершенно спокойным и со всей убежденностью говорит, что его жена совершеннейший ангел. – Леандро качает головой. – Говорит это так, словно мой вопрос прозвучал для него оскорбительно. Поэтому первый раз я дал ему отворот, не думал, что он говорит серьезно; не думал, что он знает, чего хочет. Но он предлагал мне все больше и больше денег, и в конце концов я согласился. И раскаиваюсь, Бог видит, что я раскаиваюсь. Но тогда я согласился, а сделанного не воротишь.

Постепенно рассказ Леандро начинает просачиваться в сознание Клэр. Она хмурится, не веря своим ушам, глядя на скрючившегося Бойда, ожидая его реакции, словно тот может встать и опровергнуть все обвинения. Но он остается недвижимым. Она вспоминает черное дуло, звук осечки после того, как он нажал на курок.

– Нет. Нет… Эмма заболела и умерла. Она умерла от лихорадки. Это всем известно, все так говорили. Да и как может быть, чтобы об убийстве никто не узнал? Это абсурд.

– Нью-йоркские газеты об этом писали, – пожимает плечами Леандро. – Но конечно, не на первых полосах. Бойд никогда не был в числе подозреваемых: полагаю, полицейским не было известно об изменах Эммы, а Бойд прекрасно разыграл убитого горем супруга. Они решили, что это уличное ограбление. Затем Бойд уехал в Англию, обзавелся новыми друзьями и сочинил более благовидную историю – чтобы не травмировать ребенка, как мог он ответить тому, кто о чем-то слышал. К тому же вы, британцы, слишком вежливы, чтобы задавать лишние вопросы. Но поверь мне, она была убита. Кому, как не мне, это знать.

– Вы говорите… вы говорите, что вы наемный убийца, мистер Кардетта? – спрашивает Клэр.

– Да, был. С этого я начинал. Убивал людей за деньги. Все благополучие – он разводит руками, показывая на прекрасную обстановку комнаты, на массерию, на земли вокруг, – построено на этом. Так ты по-прежнему считаешь меня хорошим человеком, Кьярина? – Клэр нечего ему ответить. – Но Эмма Кингсли была одной из моих последних жертв. Видишь ли, в тот момент я понял, что потерял душу, – продолжает он, и слова эти звучат горестно и смущенно. – Помнишь, я тебе говорил? Так вот, я потерял душу, убив ту миловидную женщину. Убив ее за деньги, а вся ее вина заключалась в том, что она влюбилась. Я знал, что это неправильно, но сказал себе, что бизнес есть бизнес и это не имеет значения. Да, это был бизнес, но значение это все же имело. Эта несправедливость засела во мне, засела… как болезнь. Она не давала мне покоя. И еще мне не давало покоя то, что он, казалось, ничего подобного не чувствовал. – Леандро указывает пальцем на Бойда. – Может, я решил, что мы оба должны быть наказаны. Не знаю. Но он не шел у меня из головы в течение всех этих лет. Это как-то связало нас. Мы были соучастниками, он и я.

Клэр сидит молча, пытаясь осмыслить услышанное. Она соображает медленно, все кажется ей далеким, нереальным, словно происходящим где-то в подводном мире. В то время, как она явилась из другой стихии, чуждой этим глубинам. Она пытается прокрутить свои воспоминания назад, сосредоточиться на реальности, и неожиданно у нее мелькает догадка.

– Ему это тоже не давало покоя. Он боялся. Он всегда боялся, – произносит она без всякого выражения. – После того, как вы наведались к нему в Нью-Йорке семь лет назад… после того, как вы его разыскали, он пытался… пытался покончить с собой.

– Правда? – Леандро хмыкает и кивает. – Что ж, страх подобен болезни, он может свести человека с ума. Я бы мог на этом остановиться, если бы он не сказал, что ты «совершеннейший ангел». Если бы он не сказал этого, я не полез бы в вашу жизнь.

– Зачем вы его наняли? Зачем вам понадобились его проекты?

– Я сам этого до конца не знаю, честно говоря. Есть такие моменты в жизни – поворотные моменты, когда ты сходишь с проторенного пути и делаешь шаг в сторону, – это ключевые точки. И наша встреча была одной из этих ключевых точек. Он оказался ответственным за поворотный момент в моей судьбе, и потому я не мог его забыть. И после этих долгих лет мне захотелось… мне захотелось увидеть его снова. Мне захотелось понять, как это наше общее бремя повлияло на его жизнь. Повлияло ли оно на него так же, как на меня. – Он пожимает плечами. – Я не в силах был побороть желания разыскать его. И когда он заговорил о тебе так же, как он говорил о ней… Я не мог оставить этого так. Мне нужно было знать, изменился ли он, или история повторяется.

– Но как вы собирались помочь мне? – Клэр по-прежнему пребывает в замешательстве, пытаясь разобраться в том, что на нее обрушилось.

– Едва ли я это знал. Мне хотелось предостеречь тебя. Или как следует напугать Бойда, чтобы он боялся и пальцем тебя тронуть, страшась последствий. Или просто уговорить его отпустить тебя, если до этого дойдет. И что же ты сделала, когда приехала сюда? Ты ему изменила! Влюбилась в Этторе – и дала ему чертовски веский повод убить тебя! Ха! – Еще глоток, и Леандро кусает губы, пока бренди протекает в желудок. – Было что-то в этом синеглазом полукровке, это точно. Моя жена влюбилась в него так же, как ты, когда он гостил здесь прошлой зимой, но, насколько мне известно, парень устоял. Хоть в этом он проявил ко мне уважение. – Он остановил на Марчи взгляд, исполненный тихой ярости. – Все эти уроки английского, суета и хлопанье крыльями вокруг больного, бесконечные просьбы уговорить его погостить подольше.

Наконец Марчи перестает плакать, и лицо ее делается испуганным.

– Ты знал? – спрашивает она.

– Милая моя, я люблю тебя, но должен сказать: ты плохая актриса. На самом деле плохая. – Леандро проводит пальцами по волосам и лицу, словно стряхивая что-то. – Все пошло не так, как я планировал, – произносит он, не обращаясь ни к кому в отдельности.

На какое-то время воцаряется тишина, затем Марчи берет платок и начинает механически приводить в порядок лицо. Она выпрямляется, приглаживает волосы, и Пип следит за каждым ее движением, словно ищет какие-то зацепки или подсказки. Его глаза полны слез, и они начинают течь по щекам.

– Пип, – говорит Клэр. Внезапно она совершенно отчетливо видит, как он стоит, весь дрожащий, целясь в Этторе, и спускает курок. Она закрывает глаза. – Пип, иди сюда, сядь ко мне, – просит она, протягивая к нему руку; но Пип не реагирует на ее слова, словно вовсе не слышит их. Он медленно поворачивает голову к Бойду:

– Отец… ведь это ложь? Скажи им, что это неправда. Моя мама заболела и умерла. Просто скажи им! – Голос Пипа срывается на пронзительный крик.

Бойд подает какие-то признаки жизни, дрожь волной пробегает по его телу, но он не поднимает головы и не отвечает.

– Это не ложь, Филиппо. Мне очень жаль, и мне жаль, что тебе пришлось это услышать, но так надо. Твоя мать не заслуживала такой участи, влюбиться – это не преступление. Обманутый муж может впасть в ярость, да, – говорит Леандро, бросая взгляд на Бойда, у которого не дрогнул ни один мускул. – Ну так разведись с ней, брось ее, но прими это. Такова жизнь, таково сердце. Такое случается, и мы ничего не можем с этим поделать. Я не понимаю, почему мы ждем, что женщины способны противиться подобным чувствам сильнее, чем мужчины. – Он снова пристально смотрит на свою жену. – Но соблазнить мальчишку, почти ребенка, просто назло? Сделать это хладнокровно, чтобы уязвить меня? – Его голос переходит в рев; Марчи вздрагивает. – Это низко.

– Я не хотела причинять тебе боль, Леандро, клянусь. Я хотела… – произносит она и умолкает, метнув злобный взгляд на Клэр.

– Ты сделала это, чтобы ранить Клэр? Почему? А… понимаю. Потому что Этторе влюбился в нее, не в тебя. – Леандро кивает. – И все же это подло.

– Вы заставили Пипа сказать вам? Обо мне и Этторе? – спрашивает Клэр.

Марчи поднимает на нее глаза:

– Дура, я знала об этом уже несколько недель. Я видела вас вместе – я видела, как ты входила в его комнату ночью, в сорочке. Прежде чем он успел закрыть ставни! Я знала все это время.

– Вы видели меня в окно? Но… окна вашей комнаты выходят в другую сторону.

– Я была не в своей комнате, я… – Марчи снова умолкает, поджимая губы.

– Заглядывала в его спальню из окна верхнего этажа? – тихо заканчивает Леандро. Щеки Марчи заливает румянец. – Как влюбленная школьница? – Он задумчиво качает головой. – А ведь было время, когда ты любила меня, Марчи. Ты хоть помнишь это?

– Ты привез меня сюда и оставил тут гнить, – говорит она, и ее голос дрожит.

– Я привез тебя сюда для того, чтобы ты любила и поддерживала меня! Чтобы ты была моей женой! – кричит он. – Женщина, ты разрываешь мне сердце.

Издав какой-то надрывный звук, Марчи закрывает руками глаза. Ее губы плотно сжаты, и рот превратился в ровную линию. Она больше не плачет. Клэр вспоминает совет, который она дала Пипу: «Если это тебя расстраивает, не смотри». Ей хочется оторвать руки Марчи от ее лица, заставить открыть глаза. Но она не в силах даже пошевелиться.

Леандро встает и обходит всех с бутылкой бренди, наполняя бокалы. Только у Бойда нет ничего в руках.

– Пейте, все. Нам всем здесь не помешает немного чертова благоразумия.

– Вы… вы убили мою мать? – спрашивает Пип, его губы стали пепельно-серыми, а кожа вокруг них отливает синевой.

– Выпей бренди, Филипп. Ты выглядишь так, словно вот-вот умрешь от страха, – говорит Леандро. – Да, я убил ее. Одним выстрелом в голову, когда она как-то ночью возвращалась из дома своего любовника, я убил и его тоже, сразу после нее. За это заплатил мне твой отец. Если я был револьвером, из которого застрелили твою мать, то твой отец был тем, кто навел его и спустил курок.

– Леандро, хватит, – просит Клэр.

Пип часто дышит, слишком часто, и она даже не может вообразить, что он сейчас чувствует. Она не пытается разобраться в том, что чувствует сама. Единственное, в чем она уверена, если к ней снова вернется способность чувствовать, то она этому не обрадуется. Глядя на скрюченную фигуру своего мужа, она понимает, что не напрасно терзалась сомнениями все это время. Она совершенно его не знает.

– Что ж, все секреты уже раскрыты. – Пожимает плечами Леандро. – И раз моя жена целый месяц была занята тем, что делала из мальчишки мужчину, полагаю, он достаточно взрослый, чтобы услышать правду.

Но Клэр знает, что это не так. Пип рыдает, как ребенок, не в силах вместить всего этого. Клэр тоже не способна это вместить.

Входят двое молодых людей в темной форме и фуражках карабинеров. В некотором замешательстве они обводят взглядом странное общество, собравшееся в гостиной.

– Вы всех задержали?

– Да, синьор Кардетта.

– Сколько убитых?

– Семеро. И двадцать один раненый.

– А моя племянница?

– Цела и невредима. Ее доставить в участок с остальными?

– Нет, пусть мои люди пока поместят ее где-нибудь здесь под надзором.

– Паола? – спрашивает Клэр. Какая-то мысль крутится у нее в голове, не давая покоя. – Как же… ребенок? Ее нужно отпустить к ребенку.

– В свое время, – отвечает Леандро тоном, не терпящим возражений. – Сначала я должен поговорить с ней. И заберите вот этого. – Он указывает на Бойда. – Карабинеры переглядываются. – Да, да, – уведите его! Он застрелил моего племянника, Этторе Тарано, хладнокровно, из мести. Мы все свидетели. Его нужно взять под стражу и отправить в Бари, чтобы отдать под суд.

– Да, мистер Кардетта.

– Пожалуйста, пошлите кого-нибудь за ребенком Паолы. Он не может оставаться один, он слишком мал, – говорит Клэр.

– Может, ей стоило подумать об этом прежде, чем она пришла сюда грабить меня! – Все вздрагивают от его внезапного возгласа, но глаза Леандро предательски поблескивают. Он устремляет их на Клэр, но она выдерживает его взгляд. Этторе мертв, и больше ей нечего бояться. Леандро смягчается. – Ладно. Отправьте кого-нибудь на Вико Иовия, Тарано снимают там комнату во дворе. Возьмите ребенка и принесите сюда. – Карабинеры кивают. – Ты что-нибудь хочешь сказать мужу, прежде чем его уведут? – спрашивает он Клэр.

Два офицера поднимают Бойда на ноги, и он устремляет на нее взгляд. Его лицо осунулось и блестит от испарины, он бледен, словно сыворотка, длинное тело плохо его слушается. Он смотрит на нее пустыми глазами.

– Ты была совершенством, – говорит он. Голос у него не просто безучастный, а совершенно бесцветный, замогильный. – Ты была совершенством. Ни один мужчина не прикасался к тебе, пока… пока ты не отдалась этому… крестьянину… – Он судорожно сглатывает, словно его мутит от одной этой мысли. И тут она слышит в его голосе презрение, даже отвращение: – Ни один мужчина никогда не прикасался к тебе. Ты была чиста. – Бойд встряхивает головой, и она понимает, что он имеет в виду. Еще раньше ей казалось, что они никогда по-настоящему не занимались любовью, всегда отгораживались друг от друга. И теперь она знает, что это и была его цель – сохранить ее в неприкосновенности. Та сука – называл он маленькую Кристину Хаверз после их романа. Та шлюха.