– Разве у нас не может быть настоящего брака? – Ее глаза смотрели вдаль, как будто слова были написаны на небесах над темнеющими горами. – Я так устала от одиночества. Хочется, чтобы в моей жизни появилось веселье, довольство. Хочется просыпаться по утрам и знать, что тебя любят, и весь день улыбаться. Мне кажется, если мы постараемся, то у нас все получится.

Ее слова разрушали твердыню его решимости, предлагали солгать там, где он должен был говорить правду. И снова он проклял Джорджа, мечтая отомстить ему за каждую слезинку, пролитую Шарлоттой за эти пять лет. Однако боль, которую она испытает после его отъезда, станет лишь его бременем. Джордж будет здесь ни при чем.

Наступило время истины, и это убивало Диксона.

Шарлотта обернулась и посмотрела прямо ему в лицо.

– Я всю неделю ждала тебя в постели. Надеялась, ты придешь ко мне. Но ты не пришел.

Диксон смотрел на нее, сам не понимая, почему удивился ее резкой атаке. Прямота в характере этой женщины.

– Я не очень сильна в обольщении, но очень хочу попробовать. – И она начала снимать накидку. Диксон окаменел, наблюдая, как одна задругой расстегиваются пуговицы. На ней не оказалось удобного школьного платья, не оказалось и никакого другого.

– Ты голая, – в отупении произнес он.

– Вовсе нет, – поправила его Шарлотта. – На мне накидка.

– Накидка, – все так же тупо повторил Диксон.

Диксон. Он – Диксон Роберт Маккиннон из клана балфуринских Маккиннонов. Их род известен по крайней мере шесть столетий. Когда-то они были разбойниками и варварами.

Он из тех, с кем нужно считаться.

Тогда почему сейчас он чувствует себя как невинный юнец, никогда не видевший обнаженной женщины? Потому, что он действительно не видел, чтобы зимой в Шотландии обнаженная женщина стояла на краю вересковой пустоши, на холмах белели пятна снега, а над головой свистел холодный ветер. Никогда не видел, чтобы ему так улыбались и весело манили пальчиком.

– Зачем? – Вопрос был вполне уместен, ничего другого он все равно был не в состоянии выговорить. Его руки вцепились в ее плечи, еще закутанные тяжелой шерстяной тканью. Диксон не смел подумать, что в нескольких дюймах находится ее обнаженное тело. Вместо этого он постарался сосредоточиться на зелени ее глаз и лукавой улыбке губ. Кроме того, она вся дрожала. – Зачем? – повторил он. Шарлотта подняла руки, начала расстегивать его пальто, сунула ладони в открывшийся проем и прижала их к жилету Диксона. Как ни странно, но он кожей почувствовал жар ее рук.

– Ты же не хотел прийти ко мне в постель. А раз ты не хочешь ко мне приходить, значит, я должна тебя уговорить.

– Должна?

– Должна, – уверенно кивнула Шарлотта.

– Зачем? – в третий раз повторил Диксон.

– Мне понравилось заниматься с тобой любовью, – тихонько ответила она. – А тебе?

– Больше всего на свете.

– Тогда почему же ты не хочешь повторить?

– Я хочу. Но это будет неразумно. Ты не представляешь, как много ночей я провел, страстно желая прийти к тебе, и сколько раз сам себя останавливал. Бесчестье однажды – уже плохо, а так я не оправдался бы до конца моих дней.

Шарлотта прижала ладони к его груди с такой силой, словно хотела его оттолкнуть.

– Так ты действительно уезжаешь? И не хочешь обременять меня ребенком? По крайней мере на этот раз прояви мужество и предупреди меня. Или напиши записку. Не заставляй меня бесконечно ждать, как раньше, и гадать, какую из служанок ты прихватил с собой.

– Я никогда не убегу со служанкой, – с улыбкой заверил ее Диксон.

Внезапно она упала на колени и протянула к нему руки. Диксон был потрясен.

– Шарлотта!

– Не покидай меня, Джордж! Если ты оставишь меня и Балфурин еще раз, то можешь никогда не возвращаться.

Шарлотта смотрела на Диксона, не отрывая взгляда от его лица. Глаза у нее горели, губы улыбались. Будь он действительно Джорджем, ему и в голову бы не пришло оставить ее. Но он не был Джорджем, и у них не было будущего. В любой момент кузен может вернуться домой. Что он здесь обнаружит? Изменницу-жену и мужчину, который ее соблазнил?

Диксона, без сомнения, ждет проклятие в будущем за то, что он натворил в прошлом. В будущей жизни, если таковая существует, его наверняка призовут к ответу за совершенные им грехи. И на вопрос: «Что ты можешь сказать в свою защиту, чтобы спасти свою бессмертную душу?» – он ответит: «Я любил. Неразумно, но всей душой».

Тем временем Шарлотта раздвинула полы его плаща и начала с поразившей Диксона быстротой развязывать тесемки его панталон. Однако, возможно, она не так быстро действовала, просто Диксон слишком остро все воспринимал? Поистине, его соблазняли! Соблазняли самым настоящим образом. Вся его чувственная мощь ликовала! До самой смерти не забудет он этого дня.

Шарлотта помогла ему снять панталоны. Пальцы ее действовали не очень умело, но неловкость компенсировалась желанием.

Пряди ее волос рассыпались. Диксон погрузил пальцы в золотистую массу. Последние шпильки выскочили из прически и рассыпались по земле.

– Шарлотта, – прошептал он голосом, в котором слышалась мольба и восторг. Он даст себе волю в последний раз, а потом уедет.

Лицо Диксона пылало. Все тело горело. Желание становилось нестерпимым. Время для игр прошло. Шарлотта схватила Диксона за руку и просунула себе между ног.

– Посмотри, как сильно я тебя хочу.

Диксон сорвал с себя пальто, отбросил в сторону, потом быстро снял все остальное. Позже он побеспокоится о травяных пятнах и других красноречивых свидетельствах любовного свидания, сейчас же у него была лишь одна цель – стереть эту улыбку с лица Шарлотты и превратить этот резкий взгляд зеленых глаз в нечто разнеженное и благодарное.

Один раз. Один только раз, а потом он уедет из Балфурина.

Обнаженный, он бросился на Шарлотту и поцелуем заставил ее распластаться на земле. Потом стал губами прокладывать дорожку от ее шеи к одной дерзкой груди, которая выглядывала из-под кроваво-красной накидки.

– Что ты такое говоришь? – спросила Шарлотта между поцелуями.

– Это молитва, – признался Диксон. – Чтобы у меня хватило сил дать тебе удовлетворение.

Она рассмеялась теплым смехом, и он улыбнулся в ответ.

Внезапно мир изменился. Земля под ними заколыхалась и стала разверзаться. Диксон успел перекатить на себя Шарлотту и обхватить ее руками и ногами, а потом они куда-то рухнули. Диксон стукнулся о землю с такой силой, что у него перехватило дыхание, и он на мгновение потерял сознание. Казалось, прошла целая вечность, и тогда раздался голос Шарлотты:

– Ты ранен?

Диксон открыл глаза и улыбнулся ей.

– Наверное, у меня сломана рука, – ответил он, чувствуя, как боль пронзила его от кисти до плеча. – Впрочем, не рука – плечо. – Если он прав, там должно быть смещение. – А ты как? – вдруг забеспокоился Диксон.

– Со мной все в порядке. Ты смягчил удар своим телом.

Шарлотта помогла ему сесть. Диксон огляделся. Они оказались в усыпанной камнями пещере. Вершина холма, на которой они недавно стояли, служила ей потолком. Потолок провалился и теперь лежал в обломках на полу пещеры.

– Значит, это был вовсе не холм? – спросила Шарлотта. – Мы стояли на своде пещеры.

Диксон кивнул:

– Тяжесть снега ослабила его прочность.

– А остальное сделали мы, – добавила Шарлотта.

– Слава Богу, что сегодня солнечно, – заметил Диксон, – иначе мы бы здесь ничего не увидели.

Шарлотта опустилась рядом с ним на колени, отряхнула грязь с его плеча.

– Ты хоть понимаешь, что твоя одежда осталась там, наверху, а сам ты здесь?

– Хорошо, что хоть ты одета, – ответил Диксон. – Ну, частично одета, – поправился он, радуясь, что на Шарлотте осталась накидка. – Все равно это неподходящая экипировка, чтобы обследовать пещеру.

Диксон поднялся на ноги и протянул здоровую руку Шарлотте, чтобы помочь ей встать. Момент для веселья был неподходящий, но он улыбнулся напряженной улыбкой.

Пещера образовалась в боковом склоне холма. Там, где они стояли, была только земля, но дальше виднелся скальный грунт. На стенах и полу были заметны следы инструментов. Возможно, сама пещера была естественного происхождения, но человек, очевидно, тоже внес свою лепту.

Потолок имел форму перевернутой чаши. Пролом, в который они рухнули, находился в самой верхней части. Сейчас боковые своды выглядели так, словно могли обвалиться в любой момент.

– Тут должен быть выход, – задумчиво произнес Диксон, вглядываясь в темноту. Факела нет, зажечь нечего и нечем. Лампа лежала наверху в поклаже. У него остался только посох, сделанный им из толстой ветви. Диксон подобрал его, думая, что выглядит как древний человек – с палкой, обнаженный, даже без набедренной повязки.

Как там говорится в Библии? Уделом греха является смерть? Он не собирается умирать здесь. Он не верит в мстительность Всемогущего. Если бы Бог был расположен к подобным деяниям, то Диксон должен был погибнуть много лет тому назад, и даже за последний год ему выпала дюжина таких случаев.

В темноту уходили два коридора. Даже яркий солнечный свет не мог уничтожить мрак густых теней. Диксон скомандовал Шарлотте:

– Оставайся здесь. Я быстро.

– Джордж, я терпеть не могу, когда мной распоряжаются.

– Останься, пожалуйста. Я могу заблудиться, а твой голос меня выведет. – На самом деле он беспокоился о ее безопасности.

– Ну хорошо, – согласилась Шарлотта, но посмотрела так, что Диксон сразу понял, какого мнения она о его плане.

Диксон ушел, затылком ощущая ее взгляд. Странное чувство, однако не так уж неприятно знать, что тебе вслед смотрит женщина и, без сомнения, разглядывает каждый дюйм твоего тела.

Диксон с большой неохотой вышел из светлого круга и стал спускаться по коридору, вырубленному прямо в скале. Коридор сужался и вдруг резко уперся в стену. Здесь выхода не было.

Тогда Диксон развернулся и пошел по второму коридору, но он тоже не привел к выходу, закончившись огромным завалом из комьев земли и громадных булыжников. От завала слегка тянуло чем-то неприятным.

– Джордж!

– Сейчас вернусь, – отозвался он.

– Ну, пожалуйста, – позвала Шарлотта. Голос ее дрожал.

Диксон вернулся. За долгие годы на дне пещеры осел толстый слой пыли, теперь она кружилась в воздухе, образуя в солнечном свете светящийся нимб вокруг головы Шарлотты.

– Что случилось? – спросил он, заметив, что она отчаянно дрожит.

– Посмотри! – Шарлота указала в противоположную сторону, туда, где первый коридор упирался в скалу.

– Что там такое?

– Там. Посмотри. – У нее стучали зубы.

Диксон сразу не понял, на что она смотрит, но когда пыль немного осела, он осознал, что видит не выступ скалы, а что-то другое. Приблизившись на несколько шагов, он все понял еще раньше, чем разглядел скелет. Скелет мужчины с темными редеющими волосами, наполовину скрывавшими его голову.

Рядом со скелетом лежал бочонок монет и россыпь мелких самородков. От кисти руки откатился большой перстень с ониксом, на котором был высечен герб первого графа Марна. Диксон часто видел этот перстень на пальце своего дяди. Джордж. Горе обрушилось на него как лавина. Он покачнулся.

– Кто это?

Неужели она не узнает? И ничто ей не подсказывает ответа? Диксон поднял лицо к сияющему небу, словно ожидая увидеть там смеющееся лицо божества.

Обнаженный и беззащитный, Диксон повернулся к Шарлотте и сказал:

– Это Джордж.

Не сводя с нее глаз, он наблюдал, как изменились ее глаза, как по лицу медленно разливалось недоумение, потом, словно защищаясь, ее черты разгладились. Она посмотрела на скелет, потом перевела взгляд на него и сказала:

– Не понимаю. – Но это была последняя попытка противостоять очевидному. Лишь мгновение Шарлотта не позволяла себе поверить, но затем узнала Джорджа так же быстро, как сам Диксон. – Если это Джордж, то кто тогда ты? – Голос Шарлотты звучал так тихо, что Диксон ее почти не слышал, но слова были ему не нужны. – Кто ты такой?! – На этот раз она почти закричала.

– Меня зовут Диксон Роберт Маккиннон. Я кузен Джорджа. Некоторые называют меня безжалостным, и лишь немногие считают добрым. Я президент торгового дома Маккиннона и самый крупный землевладелец в Пинанге. В моем флоте более сорока судов. Мое состояние превосходит все мои юношеские надежды, но сейчас меня обуревает зависть, ревность и гнев.

Шарлотта туже завернулась в свою накидку, и этот жест сказал ему больше, чем слова.

– Зачем? – только и спросила она, а на ее лице возникло удивленное выражение.

Диксон с поразительной ясностью восприятия понимал, что она сейчас чувствует. Она едва могла говорить, слова не хотели слетать с ее губ, но душа была полна вопросов, возмущения, протеста. Сейчас она испытывала гнев и боль. И она задала вопрос, простой, понятный и такой невозможный: зачем?

Шарлотта молчала, застыв, как статуя, высеченная из скалы непрощения.