Элизабет Лоуэлл - Осенний любовник

– Что, иначе меня уволят? – насмешливо спросил Хантер.

– Совершенно верно.

Хантер прищурился. Он, бывший офицер, отлично понимал мужчин, и, если бы Элисса была мужчиной, Хантер поверил бы ее словам. Но Хантер не слишком здорово разбирался в женщинах. И его женитьба на Белинде – тому доказательство.

– И из-за этого ты можешь пожертвовать ранчо?

– Ну и самомнение у тебя! Я вовсе не уверена, что ты можешь спасти ранчо.

– Мы заключим договор, Сэсси.

– Мне не нравится это прозвище.

– Я запомню.

– Но все равно будешь так называть?

– Возможно. И что, ты меня уволишь?

– Нет.

Хантер прищурился, снова удивившись.

– Мне кажется, ты сказал что-то про договор, – сказала Элисса. – Какой договор?

– Я стану перегонять скотчи лошадей, а ты перестанешь флиртовать с мужчинами. Это вопрос морали.

– Я никогда не флиртовала с Микки или с кем-то еще.

– Микки так не думает.

– Микки вообще не умеет думать!

Хантер нетерпеливо проговорил:

– Когда у мужчины кипит кровь, ему не до размышлений. Женщины это понимают и используют против мужчин.

– У тебя довольно кислый взгляд на женщин.

– Я бы назвал его реалистическим, – сказал он с иронией. – Я смотрю на прекрасный пол без иллюзий.

– Так же, как я на непрекрасный пол.

– Интересно послушать.

– Если мужчина хочет женщину, а она его не хочет, это ее ошибка. Если женщина хочет мужчину, а он ее не хочет, это тоже ее ошибка. Если мужчина женится не на той женщине, это ее ошибка. Если женщина выходит замуж не за того мужчину, это снова ее ошибка. Если мужчина бьет женщину, это ее ошибка. Если женщина…

Хантер поднял руки.

– Сдаюсь. – Он почти искренне улыбался

– Сомневаюсь.

Зародившаяся было улыбка на лице Хантера исчезла, точно ее никогда и не было.

– Ты права, Сэсси. Я больше не сдамся девице. Никогда. Слишком высока цена.

Откровенное презрение в голосе Хантера заставило ее вздрогнуть.

– Я не девочка и никогда не просила тебя… – начала она.

– Так что если ты намерена раскачивать бедрами, ожидая, что я приползу к тебе, не старайся, – прервал ее Хантер. – Скорее ад покроется льдом. Если уж я когда-то снова женюсь, то на женщине, а не на вертихвостке, которая сама не знает, чего хочет.

Слова Хантера звенели в голове у Элиссы, оглушая. Били прямо по мозгам!

«Если я когда-нибудь снова женюсь. Если женюсь. Снова».

– А ты что, женат? – поразилась Элисса,

– Больше нет. Она погибла.

– На войне?

– Почти.

Элисса открыла было рот спросить про детей. Но потом посмотрела на его туманный взгляд и решила вернуться к первоначальной теме.

– Тогда я лучше заплачу Микки и вытурю его с ранчо.

– Да перестань с ним флиртовать, и он уймется.

– Во-первых, я никогда не подогревала его, а во-вторых, сомневаюсь, что он успокоится.

То же самое думал и Хантер, но не видел смысла обсуждать это с Элиссой. Хантер насмотрелся на парней вроде Микки, когда воевал. Молодых, хамоватых, высокомерных. Таких скандалистов хорошо запускать в драку, но при этом – управлять ими.

А на Лэддер-Эс, кстати, предстояла еще какая драка!

– Если Микки не будет справляться с работой, я уволю его. А пока дорога каждая пара рук.

Элисса продолжала задумчиво потирать предплечье, за которое Микки схватил ее.

– Если он еще раз дотронется до меня, – проговорила она, – я не стану ждать, пока ты его уволишь. Сделаю это сама.

Хантер посмотрел на ее руку.

– Перестань его подзуживать, и он к тебе не прикоснется.

Элисса почувствовала, что ее терпению приходит конец. Да, Хантер ее допек. Вцепился, как ядовитый плющ.

– Да пошел ты к черту, Хантер!

– Что? – поразился он.

– Иди. К. Черту.

Каждое слово она произнесла отдельно, ледяным тоном.

– Если бы ты была мужчиной… – начал Хантер.

– Слава Богу, нет, – резко перебила его Элисса. – Мне осточертело их ребячество.

– Детка, а ты напрашиваешься, чтобы тебя проучили.

– Попробуй. Только потом больше не показывайся мне на глаза.

Хантер холодно и оценивающе посмотрел на Элиссу. У него хватило ума понять – она имела в виду именно то, что сказала.

"Белинда сейчас сопела бы и топала ногами вне себя от ярости, еще бы – задето ее драгоценнейшее самолюбие! Потом дулась бы несколько дней.

Боже мой! Как женщина порой утомляет мужчину! Интересно, а как держится Элисса, когда выходит из себя? Кричит, ругается, как извозчик?"

– Мы что же, обиделись? – спросил он едва ли не с улыбкой.

Посмотрев на Хантера, Элисса сразу вспомнила своих английских родственников – вот такие у них были лица, когда им казалось – все, достали ее. Довели. Ох, как она ненавидела такие физиономии.

– Мы? – спросила она наигранно-вежливо. – Да нет. Я-то совершенно спокойна. Спасибо. Что ж, может быть, обсудить твои обязанности утром, за завтраком. Может, к тому времени ты успокоишься и отойдешь от обиды.

И Элисса подняла юбки, чтобы не подметать шелком сарай, и, не оборачиваясь, пошла к выходу.

Хантер смотрел ей вслед. Кровь кипела в жилах, и он пытался убедить себя – это от злости. Но его тело не поддавалось обману. "Мягкая, тонкая, облегающая ткань… Да, надо запретить такие юбки. А девицам – вилять бедрами. И чтобы никаких глаз цвета моря и волос цвета луны.

Может, лучше вскочить на коня и убраться подальше отсюда?

Но нет, я не уеду. Я должен остаться здесь, я добуду всех этих убийц, Калпепперов. Если она раньше не уволит меня".

Хантер нахмурился. Если Элисса уволит его, он не сможет оставаться на Лэддер-Эс, а все окружающие должны думать, что он занимается только скотом, а вовсе не Калпепперами.

«Черт побери! Лучше пойду попытаюсь пригладить ее встрепанные перышки».

Но когда Хантер закрыл дверь, задул фонарь и поспешил во двор, Элисса уже исчезла.

– Элисса? – тихо позвал Хантер.

Тишина в ответ.

Потом он увидел полоску света – открылась дверь в дом. Полоска исчезла – с легким стуком дверь закрылась.

Что ж, придется отложить до утра.

Утром, Элисса встала задолго до зари и уже работала на кухне – отмеряла муку для хлеба. Фартук из мешковины прикрывал перед еще одного английского платья.

И тоже шелковое, цвета морской волны, ирландские кружева обрамляли глубокий вырез. Когда-то такие роскошные кружева украшали и манжеты, но Элиссе пришлось их спороть – однажды огонь печи лизнул их, едва не спалив само платье и ее вместе с ним.

Тихо напевая вальс, Элисса просеивала и отмеряла муку, двигаясь ритмично и грациозно. Юбка, щедро усеянная красными шелковыми розетками, слегка раскачивалась у бедер, а между пышными сборками проглядывала алая, в цвет розеток, нижняя юбка.

Английские кузины Элиссы были бы потрясены, узнав, что она надевает всего одну нижнюю юбку, а не кринолин. Но обручи кринолина, как и тонкие ирландские кружева, мешали бы работать на ранчо. Все в ней ужасало высокомерных кузин. Мэри-Элизабет чуть не хлопнулась в обморок, когда нашла Элиссу в огороде собирающей травы, а не цветы. А уж когда узнала, что американская родственница намерена добавить их в хлеб, который собственноручно решила испечь, она просто завопила.

«Крику было бы меньше, если бы они нашли меня голую с конюхом на сеновале».

Услышав стук двери спальни, расположенной рядом с кухней, Элисса подняла глаза. Через минуту появилась Пенни. Платье, как и сама Пенни, было выцветшее и поношенное, зато чистое и аккуратное.

Она торопливо потянулась за фартуком и, надевая его, сказала:

– Извини, я проспала.

– Все нормально. Ты еще слабая после болезни. Сваришь сама себе кофе? Я никак не могу угадать, сколько положить, чтобы он был черным, как смоль.

Улыбаясь, Пенни потянулась и жестянке с кофейными зернами. Она насыпала горсть в мельницу и стала крутить ручкой. Уютный утренний шум заполнил кухню.

Как и положено, на плите булькал горшок с фасолью – ею кормили рабочих на всех ранчо. Но на Лэддер-Эс еда отличалась от других, и потому на сковороде громко шипел бекон, вился парок от варившихся сухих фруктов, поспевали свежие бисквиты и хлеб.

У Элиссы был огород, где она выращивала разные травы – предмет зависти многих соседей, – и еда, приправленная ими, имела совершенно особый вкус. Некоторые пастухи, может, и не вникали в такие тонкости и не слишком-то их ценили, но Элисса упорно продолжала делать по-своему.

Мурлыкая себе под нос, она отломила веточку розмарина и кинула в тесто. Хорошо вымесила и выложила на доску, посыпанную мукой.

– Какая приятная мелодия, – сказала Пенни, когда девушка умолкла. – Что это?

– Да просто какой-то вальс, я его слышала в Англии. Даже названия не помню, но утром, как только проснулась, напеваю.

– А тебе не хочется снова оказаться в Лондоне, на балах, на чаепитиях?

– Нет, – сказала Элисса, – это не для меня.

– Иногда мне кажется, что Глория очень скучала без этого.

– Мама родилась там, а я – здесь.

– Ты очень похожа на нее.

– Да не очень, – Элисса продолжала возиться с тестом. – По крайней мере если и похожа, то только на первый взгляд.

– Ну, во всяком случае, этого достаточно, чтобы привлечь внимание каждого мужчины, – усмехнулась Пенни с легкой завистью.

– Нет, не каждого, – сказала Элисса, вспомнив о Хантере. – Особенно если иметь в виду стоящих.

Пенни помотала головой, не соглашаясь, поджала губы и больше ничего не добавила. Она вытряхнула из цилиндра кофемолки молотый кофе в горшок, насыпала еще зерен и стала снова крутить ручку.

Элисса месила тесто быстро, но плавно. Когда оно стало тугое и ровное, совершенно готовое для батонов, Пенни крутила уже третью порцию зерен, искоса поглядывая на Элиссу, точно ожидая, когда та заговорит. Наконец Пенни не вытерпела.

– Мне кажется, вчера вечером кто-то приехал, – сказала она слегка напряженным голосом. – Это был не…

– Нет, это Хантер. Наш новый десятник, – сообщила Элисса, продолжая заниматься хлебом.

– Правда? – спросила Пенни. – Он нам поможет?

– Если я его не прибью раньше времени.

Пенни отвела взгляд от печи, глаза ее стали совершенно круглыми.

– Как ты сказала?

– Да уж очень грубый тип.

– А тогда почему ты его наняла?

– А как ты думаешь, почему? – сказала Элисса, сражаясь с тестом.

– Он нам нужен. Если бы только Билл…

Пенни поджала губы и умолкла.

– Если бы да кабы да во рту росли грибы, – проворчала Элисса.

Пенни посмотрела на печь и ничего не ответила.

– Ужасный грубиян, – продолжала Элисса. А потом добавила:

– Извини. Я не хотела тебя обижать. – Элисса отошла от печи и обняла Пенни. – Просто Билл сейчас не в силах помочь даже самому себе, – тихо добавила она. – Я знаю, тебе тяжело видеть старого друга совершенно спившимся.

Пенни кивнула и шмыгнула носом. Блестящие каштановые кудряшки выбились из-под шапочки и прилипли к щекам, глаза наполнились слезами.

Элисса внезапно почувствовала невероятную нежность к этой женщине, обычно стойкой, как камень. Но чем больше Билл пил, тем напряженнее становилась Пенни. А потом еще болезнь, от которой бедняжка никак не могла оправиться.

И ко всему прочему – эти Калпепперы, стервятники, кружат над умирающим ранчо Лэддер-Эс.

«Прочь эти мысли, – сказала себе Элисса. – Я не могу справиться с Калпепперами, но могу успокоить Пенни, которая тоже много чего натерпелась».

– Ну успокойся, все уладится. Если Билли не появляется здесь, это вовсе не значит, что он мертвецки пьян.

Пенни молча кивнула.

Элисса заботливо промокнула глаза Пенни уголком фартука.

– О дорогая, я запачкала твои щеки мукой! – засмеялась Элисса.

Пенни на секунду закрыла глаза, потом судорожно вздохнула и обняла Элиссу.

– Может, мука припорошит веснушки, – сказала Пенни.

– Тогда я немедленно сотру все следы от муки, потому что я люблю твои веснушки.

– Потому, что у тебя самой они не вылезают. Даже когда выходишь на солнце без шляпы.

– Ну еще бы, – фыркнула Элисса, – от солнца я становлюсь, как жареный лобстер.

– У тебя такая красивая кожа. – Пенни с завистью посмотрела на девушку. – Прямо кровь с молоком, точно как у твоей матери. И волосы цвета льна. А зелено-голубые глаза – настоящие драгоценные камни. Тоже как у нее.

– Да это ты так говоришь. Я-то думаю совсем по-другому. Моя мама была необыкновенно красивая. И мне до нее далеко.

– Ну мужчины так не считают.

– Сказала бы ты это английским лордам. Они смотрели на меня как на какой-то прыщ.

Пенни покачала головой.

– Я знаю, какие женщины нравятся мужчинам.

И печально добавила:

– И знаю, какие не нравятся.

Она произнесла таким тоном, что было ясно: себя она считает совершенно неинтересной женщиной.