— Почему ты так упорствуешь? Дело не в окружающем мире и не во мне. Причина в тебе, Лейн. Ты не хочешь расстаться с тем, что придумала, хотя легко можешь это сделать.

— Я не уверена, — сказала она жалобно.

— Значит, со временем это пройдет, вот и все, — заверил он ее.

— Фергюс?

— Что?

— Ты поможешь мне дойти до туалета?

— Вот видишь, какой прозаической ты можешь быть.


В отеле, где они остановились по дороге, Фергюса все знали. Он постоянно ночевал здесь, проезжая с юга в Нортамберленд. Помимо любопытства, которое вызывала у служащих отеля сопровождавшая его женщина, они были поражены тем, что он нес ее на руках, несмотря на бурные протесты и заявления, что она и сама могла бы замечательно допрыгать.

В номере Лейн стала распекать его:

— Ты не должен был так поступать. Я чувствовала себя полной идиоткой!

— Представь себе, что я символически перенес тебя через порог, — посоветовал Фергюс, включая чайник.

Обернувшись и посмотрев на нее, он засунул руки в карманы и сказал:

— Нет смысла оставаться здесь и на вторую ночь. Тебе это не пойдет на пользу. — Он присел на кровать рядом с ней. — Что ты скажешь, если мы завтра поднажмем и доберемся до места? Отсюда не так далеко. Я позвоню матери.

— Извини, я испортила нашу поездку.

— А я думал, виноват Джон со своими ступеньками и я со своим гудком.

— Ну… у меня есть привычка винить во всех несчастьях других, — призналась Лейн. — А теперь я ни на что не гожусь.

Он привлек ее к себе и погладил по голове.

— Ничего, мы что-нибудь придумаем.

— По-моему, мне надо принять ванну, Фергюс, если не возражаешь.

Фергюс встал, чтобы включить чайник, и предложил:

— Я приготовлю тебе ванну и закажу ужин в номер.

Лейн легла на спину, стараясь не обращать внимания на боль в ноге.

— Скажи, я и вправду на седьмом небе?

— Ты сказал бы йоркширец, — согласился Фергюс.

Когда Фергюс наполнил ванну, Лейн доковыляла туда и была потрясена ее размерами.

— Ты только посмотри! — крикнула она Фергюсу. — Здесь так просторно, что танцевать можно, а ванна!..

— Вот почему мне здесь нравится. В этой старомодной ванне можно вытянуться во весь рост, не опасаясь, что твои пальцы будут торчать на кранах.

Лейн села на бортик ванны, развела пену и приготовила зеленую губку. Она собиралась сбросить халат, когда увидела в дверях абсолютно голого Фергюса.

— Что ты собираешься делать?

— Принять ванну.

— Я первая сказала, — твердо заявила Лейн.

— Ну и что? Будем мыться вместе.

— Нет, хочу одна.

Слабея, она смотрела, как он приближается.

— Одна не справишься. Как ты собираешься залезать и вылезать?

Увидев пену, он возмутился.

— Что ты туда насыпала?

— Мне нравится, когда от меня приятно пахнет.

— Приятно? Да от тебя будет разить, как от турецкой проститутки, а заодно и от меня. Хуже нет, чем вместе принимать ванну. — Сняв с нее халат, он взял ее под мышки. — Ложись на меня и не держись. Я держу. Тебе не будет больно.

— Не утопи меня, — предупредила Лейн.

— Не утоплю, глупышка, только не делай большой волны.

— Я не гиппопотам, — проворчала Лейн.

— Ну вот, теперь все чудесно.

Фергюс убрал с шеи Лейн волосы и поцеловал за ухом. Она искоса посмотрела и довольно улыбнулась.

— Гореть мне за это в аду.

Она попыталась поцеловать его, но в рот попала пена, и оба рассмеялись, переливчатые пузыри разлетелись и сели им на волосы.

— Передай мне мыло, — сказал Фергюс, — я тебя отдраю.

— Не надо мыла! — воспротивилась Лейн. — Пропадет весь аромат.

Он усмехнулся.

— И наступит конец света?

Лейн осторожно повернулась и водрузила ему на голову зеленую губку. Приподняв ее голову и плечи из воды, он начал с мочалкой в руке ознакомительное турне по ее телу.


Лежа в постели той ночью и убедившись, что единственной помехой их занятиям любовью является больная щиколотка, Лейн спросила:

— Ты видел хоть что-нибудь из готового фильма? Не знаю, почему раньше не спросила.

— Я не давал тебе возможности, — заметил он, что было близко к правде. — Его еще монтируют. Я видел то, что снимали за день. — Фергюс притянул ее к себе и, к разочарованию Лейн, сказал: — Эта неделя посвящается только личным отношениям, любые разговоры о работе запрещаются. Есть дела поважнее.

— Поважнее? Какие?

— Тема, которую я хотел с тобой обсудить до того, как мы встретимся с Ханной.

Лейн приподняла голову, чтобы видеть его лицо.

— Не сомневаюсь, твой ответ я знаю заранее, — продолжил Фергюс. — Только прошу начиная с этого момента обдумать это в течение недели.

— Что же это?

— Ты уже стала моей женой по всем статьям за исключением имени.

Лейн замерла, глядя в темноту, в которой едва различим был его профиль, пока он не повернул к ней голову и сказал с нежно-убедительной интонацией:

— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, хочу, чтобы у нас с тобой были дети.

— Фергюс, не…

— Я сказал тебе, что сегодняшний твой ответ знаю.

— Мне лестно, Фергюс, но я скорее всего не…

Он провел пальцем по ее переносице и откровенно сказал:

— Я бы доставил себе удовольствие, отшлепав как ребенка, если бы знал, что вложу тебе ума, но ведь ты только сочтешь меня еще более удивительным и менее достижимым, чем прежде.

Лейн чуть не взорвалась.

— Ты действительно самый самодовольный мужик, которого я…

Он постучал пальцем ей по носу.

— Диалог хромает! По крайней мере, ты нашла хоть один недостаток, и то хорошо.

— И не один! — заявила Лейн.

— Еще лучше. К концу недели ты поймешь, что я самый обычный, скучный, средний англичанин, каких полно, и замужество со мной почти ничем не отличается от замужества с любым другим.

— Эта неделя ничего не изменит.

— Наверняка. Что может измениться? Вот я и говорю, посмотрим, как ты поладишь с Ужастиком, приглядишься, как я изображаю Дориана Грея, и примешь к концу недели правильное решение.

Лейн отодвинулась.

— О Фергюс, лучше бы ты не просил меня об этом.

Он придвинулся к ней.

— Ты уже приняла мое предложение. Осталось сделать крошечный шаг и все.

— Сейчас я счастливая мисс Никто, а если мы поженимся, я стану женой кинозвезды.

— Всегда приходится чем-то жертвовать, когда люди женятся. Ладно, с этим закончили? Я люблю тебя и, надеюсь, тоже буду готов пойти на компромисс, потому что ты, на мой взгляд, этого стоишь. Я прошу тебя, Лейн, потому что ты нужна мне вся целиком без прикрас, с твоей распухшей щиколоткой и помелом.

Чувство юмора взяло в ней верх, она повернулась к нему, чтобы сказать:

— По-моему, Ужастик ты, а не твоя дочь.

— Вот видишь, все становится лучше и лучше.

Глава 17

Впечатления от путешествия по новым для нее местам, тем более таким красивым, как в Нортамберленде, отодвинули на задний план мысли о предложении Фергюса выйти за него замуж. Лейн думала о том, что хорошо было бы поближе познакомиться с этим краем.

Мать Фергюса оказалась сохранившей фигуру представительной женщиной, которая вышла из дома, услышав знакомый шум машины сына, подъехавшей по гравиевой дороге, и стояла у входа, вытирая мокрые руки фартуком. Лейн настояла, чтобы Фергюс первым вышел поздороваться.

— А я пока попытаюсь заставить эту чертову ногу работать.

Как только Фергюс вылез из машины, в дверях появилась Ханна и побежала ему навстречу, раскинув руки, с криком:

— Папа! Папа приехал!

Он подхватил ее на руки и закружил, а мать смотрела на них и улыбалась. Лейн пришло в голову, что она, должно быть, сумасшедшая, если не прыгает до потолка, получив предложение выйти за него. Кто бы на ее месте стал раздумывать? Она, пока Фергюс здоровался с матерью, помассировала ногу, чтобы восстановить кровообращение. Открывая дверцу, Лейн услышала в отдалении неистовый лай собак. К тому времени, когда Фергюс обернулся к ней, она уже стояла на двух ногах. Ханна опередила его, побежав встречать свою гостью. Фергюс крикнул ей вслед:

— Осторожней, Ужастик, у Лейн щиколотка распухшая!

Ханна добежала до дороги и остановилась. Два синих глаза, горевшие радостью встречи с отцом, оглядели Лейн с любопытством.

— Здравствуй, Ханна, как поживаешь?

— Что с тобой? — строго спросила Ханна, показывая на ногу.

— Упала с лестницы и подвернула ногу в щиколотке. Глупо, правда?

Ханна посмотрела ей в глаза и весело кивнула. Отец отодвинул дочь, чтобы помочь Лейн дойти.

— Уже полегче, Фергюс. Я сама справлюсь, — настаивала Лейн, не желая выглядеть беспомощной.

— Перестань изображать из себя суперменшу и позволь мне помочь. У матери булочки в духовке, — объяснил он то обстоятельство, что мать метнулась в дом, но вскоре вернулась, чтобы поздороваться с Лейн.

Она протянула руку, испачканную в муке, и Лейн ответила на рукопожатие, опираясь на руку Фергюса.

— Извините, что пришлось убежать. Рада познакомиться с вами, Лейн.

— Любезно с вашей стороны, что принимаете меня, миссис Ханн. — Лейн улыбнулась, оглядывая обширный сад в окружении полей, тянувшихся до леса. — У вас так красиво!

— На самом деле я миссис Фрэзер. Дело в том, дорогая, что я совершила ошибку, выйдя замуж вторично.

— О, извините!

— Называйте меня просто Верити, — предложила она. — Поскольку я вам буду свекровью, так даже лучше. Ужасно называть «мама» кого-либо, кроме своей родной матери. Мне приходилось это делать незнамо сколько лет, так что я понимаю.

Прищурив глаза, Лейн обратила свой взгляд на Фергюса. Тот сделал вид, что он тут ни при чем. Миссис Фрэзер заметила, что совершила какую-то оплошность, и прямо спросила:

— В чем дело?

Фергюс старательно избегал взгляда Лейн.

— Э-э… мам, она еще не приняла мое предложение.

На мать, похоже, это известие большого впечатления не произвело. Она помолчала немного и спросила:

— Но спать вы будете вместе?

Фергюс решился взглянуть на Лейн, сердитый вид которой вынудил его сказать в свою защиту:

— Я забыл предупредить, что моя мама самый бестактный человек из всех, кого я знаю.

А Верити уже хлопотала по дому, готовя чай, в счастливом неведении, что ее обсуждают.

— О чем еще ты забыл предупредить? — ядовито поинтересовалась Лейн. — Я не знала, что у тебя есть отчим, например.

— Действительно, был, — подтвердил Фергюс. — Он давно оставил ее.

— Вот и заводи себе мужчин, — вздохнула Лейн, словно данное обстоятельство служило обоснованием ее мироощущения.

— Тебе нужен костыль! — заявила Ханна, появившаяся неизвестно откуда как раз в тот момент, когда Лейн пыталась убедить себя в обратном.

Чай накрыли в оранжерее, из которой был виден сад и лес вдалеке. Ханна носилась как метеор, таская Фергюсу свои рисунки и книги, которые прочитала. Под ее веселый смех он сурово комментировал их. Лейн решила, что Ханна очень похожа на отца. Ей вспомнилась фотография Дарси у изголовья его постели в Греции, и глаза наполнились слезами. Иметь такого ребенка, как Ханна, и никогда не знать ее — от этого становилось невыносимо. Она отхлебнула чаю, чтобы справиться с подступившими слезами, потом заинтересовалась садом, спросив у Верити, неужели та сама все это сделала.

— Нет, я хотела развести маленький садик, но Фергюс мастак сорить деньгами, нанял специального человека. Твержу ему, что моложе я не становлюсь. Да он ничего не слушает. Вы ничего не имеете против собак, Лейн?

— Нет, а почему вы спрашиваете?

— По-моему, хватит Фергюсу испытывать их терпение и мучить. Они знают, что он приехал. Вы уже их слышали.

— Конечно, пора.

Ханна подслушала их разговор и тут же подпрыгнула.

— Я пойду! — и вылетела из оранжереи.

— Какой они породы? — спросила Лейн.

— Гамлет — ирландский сеттер. Лир… точно не знаем, похож на метиса эрдельтерьера и скотти.

Лейн улыбнулась.

— Гамлет и Лир?

— Так их Фергюс в шутку назвал. Я всегда говорила, что он не станет настоящим актером, пока не сыграет Гамлета или Лира. Однажды он явился с собаками и сказал: единственное, на что он способен, — это играть с ними.

Лейн посмотрела на Фергюса. Он лежал на коротком диванчике, свесив длинные ноги через подлокотник и подложив под голову подушку, читал какой-то детский журнал.

— Понятное дело, — сказала Лейн, — он ведь не любит Шекспира.