Эми Чжан - Останься со мной

Почти.

В День благодарения, естественно, нельзя не сделать исключение. Столько еды, что устоять невозможно, а пребывать в состоянии раздутости ей невыносимо. На Рождество тоже, и на Пасху. А еще пикники. В остальное время она ела и съеденное удерживала в себе.

И все бы ничего, но в один прекрасный день, опорожнив желудок, она среди комочков непереваренной пищи заметила кровь.

Это были макароны с сыром, вспомнила Лиз. Маленькие кусочки, залитые кровью, как соусом.

Она так перепугалась, что с ней случилась истерика. Сидя у стены, она проплакала целых полчаса, ведь каждый час от голода умирают девятьсот человек, а она тут, пожалуйста, пытается пополнить их ряды.

Когда слезы высохли, Лиз посмотрела на себя в зеркало и поклялась, что больше никогда не будет выташнивать пищу.

Правда, вскоре она пойдет на пляжную вечеринку и будет смотреть на небо с вершины башни желаний. Вскоре они купят бальные платья, сделают прически, придут на танцы, и Кенни сообщит им, что она беременна. Вскоре она будет наблюдать, как Джулия удваивает свой недельный запас пакетиков с порошком. Вскоре Лиз будет целоваться с парнем Кенни, потом придет домой и придумает план.

Вскоре она возненавидит то, что увидит в зеркале, и попытается изменить это единственным известным ей способом: два пальца в рот – и ужин в унитазе.

За пять дней до аварии именно так она и поступила.

Перерыла всю кухню. Устроилась на белом диване перед орущим телевизором, стала жевать чипсы. Выпила почти литр апельсиновой газировки. Достала из буфета ореховый пирог, положила сверху ванильное мороженое и взбитые сливки, а потом, взяв вилку, принялась с жадностью его поедать. Была еще тарелка с ребрышками из ресторана, что находится на этой же улице, и целая миска с остатками равиоли из итальянского кафе, что в центре Меридиана.

Она ела и ела, стараясь удержать пищу в себе.

Сколько еще дерьма можно в себя вместить?

Вопрос был риторический.

Ответ: Больше нисколько.

Лиз отставила в сторону пластиковый контейнер и форму для выпечки пирогов, жестянку из-под взбитых сливок и пустую коробку из-под мороженого, бутылку из-под газировки и пакет из-под чипсов и встала с дивана. Половицы заскрипели под тяжестью ее тела.

Спустя десять минут она сидела на холодной плитке, головой прислонившись к ванне, не в силах пошевелиться. Она так устала, что лучше б ей вообще никогда не шевелиться. Лиз думала о том дне, – в седьмом классе – казалось, это было так давно, – когда она, глядя на свое отражение в зеркале, дала себе слово и была уверена, что сдержит его.

Но в том-то все и дело. То было другое время, когда она выполняла свои обещания. Когда она думала, что обещания для того и дают, чтобы их выполнять.

Теперь-то она знает, что это не так.

Лиз с трудом поднялась на ноги и подошла к зеркалу. Стояла и смотрела на девушку, в глазах которой была одна только пустота, а потом спросила:

– Я уже стала прекрасной?

Прекрасной, как Джулия, которой хватало смелости быть не такой, как все, – во всяком случае, раньше. Прекрасной, как Кенни, которая видела все уродство мира, но все равно любила его. Прекрасной, как все остальные, абсолютно все. Однако прекрасной она не была, и потому ей хотелось истаять настолько, чтобы все увидели ее нутро – слабеющее сердце и отваливающиеся куски.

Нет, Лиз Эмерсон не была прекрасной, но скоро она умрет, и это уже не будет иметь значения.

Лиам листает странички в своем телефоне, открывает сайт газеты «Меридиан дейли». Пробегает глазами новые статьи о Лиз и об аварии, отмечает, что его тоже упоминают. «Кто-то из одноклассников жертвы увидел аварию и вызвал полицию». Автор статьи возлагает вину на обледенелые дороги. Сообщает, что Лиз была – была – капитаном футбольной команды и забила решающий гол на чемпионате штата в прошлом году. Цитирует отзывы ее знакомых: что Лиз – замечательная девочка, красивая, всегда улыбается.

Лиам грустно усмехается, закрывая сайт. Поверхностная статья о поверхностной девушке, но на самом деле он думает о другом. Его раздражает, что они приукрасили факты, назвав Лиз Эмерсон замечательной, потому что она была красива. Лиз это тоже бы не понравилось.

К несчастью, все, кто находится в комнате ожидания, тоже, похоже, читают эту статью, и через несколько минут Лиам начинает улавливать обрывки разговоров.

– Кто-то из одноклассников? Кто это?

– Кенни или Джулия, наверно.

– Нет, они уже потом узнали.

– Может, это…

– …или…

Лиам натягивает на голову капюшон и отворачивается к окну, молясь, чтобы его одноклассники не поумнели в ближайшие несколько минут.

– Послушайте, так ведь полиция вчера, кажется, Лиама допрашивала.

Черт.

– Лиама? Того парня, что играет на флей… точно! Лиам! Лиам!

Они окружают его, и Лиаму приходится обуздать свою мизантропию. Он откидывает капюшон и поворачивается на зов.

– Да?

– Это ведь ты нашел Лиз, да? Как там было?

Вопрос задал Маркус Хиллс. В статье Маркус назвал Лиз красивой. В школе он обычно отпускал замечания по поводу ее груди.

Незачем сдерживать свою мизантропию. И она будто с цепи срывается.

Проснувшись, она решила прокатиться на машине. Схватила ключи, домчалась до автострады и поехала по маршруту своей будущей аварии, проверяя, в каком состоянии дорога.

Сухая от соли, но по краям еще лед. Так или иначе временами все равно будет идти снег, а поворот, ее поворот, – коварный даже в хорошую погоду. Может статься, что ее авария действительно окажется несчастным случаем, и Лиз не была уверена, что эта мысль ее вдохновляет.

Неважно, рассудила она. Результат будет тот же.

Автострада поднималась вверх и переходила в невысокий мост. Лиз нажала на газ. Сбоку земля убегала вниз, все дальше и дальше, туда, где росли трава и деревья.

Вот здесь.

Сидя за рулем, она представила, как это будет. На мост. Руки крепче сжимают руль. Она прибавляет скорость. Жмет на тормоза. Машину заносит. Она резко поворачивает руль вправо. Пробивает ограждение. Закрывает глаза. Падает…

Вцепившись в руль, она бросила машину в сторону, задев ограждение, на котором осталась синяя краска от ее автомобиля. Лиз сдавленно сглотнула слюну и перевела дыхание. Она уже начала следовать собственным инструкциям.

Еще четыре дня.

Она продолжала ехать, до самого Кардинал-Бея. Городок невзрачный, но, по крайней мере, там есть торговый центр. Лиз съехала с дороги, припарковалась и направилась в ближайший магазин, хотя снаружи он производил впечатление слишком изысканного и дорогого заведения. Почему бы нет? Что еще делать за четыре дня до гибели?

Вопрос на засыпку, немыслимо банальный, обычно возникающий по ночам, когда все уже утомлены, пьяны и не способны придумать что-то интересное. Как бы вы провели последнюю неделю своей жизни?

Разумеется, она уже отвечала на этот вопрос или на что-то подобное. Интересно, что она говорила? Может, отправилась бы в путешествие, или прыгнула бы с парашютом, или прощалась бы.

Как пить дать, она ничего не отвечала, а вот сейчас хотела бы ответить.

Бойкий колокольчик и еще более бойкая продавщица приветствуют ее, едва она открывает дверь.

– Привет! – здоровается девушка, оценивающе глядя на бедра Лиз. – Двойка? Давай покажу наши джинсы, они все со скидкой – только в эти выходные! Иди за…

– Не надо, – отмахивается Лиз. Она собиралась добавить «спасибо», но оно застряло где-то в ней на пути к языку. Лиз принялась сама рассматривать товар.

Это был скорей магазин для Кенни – стильные джинсы, цветистые кардиганы, кружева и рюшечки. У нее возникло такое чувство, что она вторглась на чужую вечеринку с чаепитием, да и магазин был слишком маленький – особо не побродишь. Лиз любила бродить в магазинах. Любила перебирать одежду на вешалках – один наушник в ухе, другой болтается у бедра, в руке – стаканчик с кофе. Любила, чтобы за ней не наблюдали.

– …мм… простите. Не хочу показаться назойливой, но… мне непонятно… почему я не… то есть, я просто…

Лиз заглянула за кабинки примерочной и увидела в конце коридора офис. Делая вид, будто она рассматривает модели на вешалке с одеждой, которая не подошла или не понравилась покупателям, она стала прислушиваться к разговору.

– Мне очень жаль, – жестким тоном произнес второй голос. – Это окончательное решение.

– Я его уважаю, – не сдавалась доведенная до отчаяния девушка, – но мне хотелось бы понять, почему меня не взяли на работу. Чтобы знать на будущее.

Лиз снова заглянула за кабинки и увидела за столом женщину.

– Видите ли, любезная, нам в «Лесперансе» нужны работники с несколько иными внешними данными.

– Какими иными?

– Мы не торгуем одеждой больших размеров, дорогая. Наш товар предназначен для покупательниц, которые… сложены не так, как вы. Если одна из наших сотрудниц даже не может влезть в наши рубашки, как, по-вашему, это будет выглядеть?

Молчание.

– Мне очень жаль, дорогая, – добавила директор магазина. – Спасибо, что предложили свои услуги, но, боюсь, вы нам не подходите. Но я уверена, вы обязательно что-нибудь найдете! Желаю удачи.

Лиз наблюдала. Девушка собралась было еще что-то сказать, но передумала и пошла прочь. Лицо ее покрылось пятнами – то ли от гнева, то ли от слез. Это Лиз затруднялась сказать, но предположила, что и от того и от другого. Женщина вышла следом за девушкой и заметила Лиз.

– Привет! – радостно поздоровалась она, смерив Лиз оценивающим взглядом. – На работу пришла устраиваться?

Лиз глянула вслед девушке, но та уже выходила из магазина под веселый перезвон колокольчика. Лиз перевела взгляд на женщину и сказала:

– Да пошла ты…

Выйдя на улицу, придерживая на себе пальто, она закрыла глаза. Ветер пронизывал насквозь, снег жалил. И ей вспомнилось вдруг, как они обычно отмечали первый снегопад. Это был их собственный праздник. Разве снег тогда кусал? Она не помнила.

Потом она села в машину, зарылась лицом в свое пальто и издала вопль.

Разве мир всегда был таким? Почему он казался гораздо добрее, когда она была младше? Почему он вообще казался прекрасным?

Лиз Эмерсон бросила взгляд вокруг и поняла, что законам следовать не обязательно, если их удается безнаказанно нарушать. Она поняла, что снег не всегда прекрасен. Поняла, что прошлое мертво, а будущее ничего не обещает. Она уткнулась лбом в руль, смежила веки. Из закрытых глаз потекли слезы, и она внезапно осознала, что больше не хочет их открывать.

Странные они, да? Люди. Верят только в то, что видят. Для них главное – внешние приличия; никому не интересно, какая она изнутри. Никому нет дела до того, что она погибает.

Небо тускнело, зажглись уличные фонари. Лиз вспомнила, что на сегодня намечена какая-то вечеринка, и она сделала то единственное, что пришло ей в голову. Резко дала задний ход, врезалась в стоявшую за ней машину и умчалась прочь под аккомпанемент сигнализации протараненного автомобиля.

Минуя коварный поворот, холм и дерево, она задержала дыхание, не смея взглянуть на них. Боялась, что, если повернет голову и увидит все это в сгущающихся сумерках, устремится вниз с холма прямо сейчас.

Увы, она ехала по противоположной стороне автострады.

И она послала сообщение Джулии. Сегодня они идут на вечеринку. Джулия будет за рулем. А Лиз намерена напиться.

СТОП-КАДР: СНЕГ

Идет снег.

Мама Лиз достает из духовки печенье, отец ставит у камина проигрыватель. Это их собственный праздник – первый снегопад, день, проведенный в снежном шаре, день, когда они гасят все огни и делают вид, будто мир рождается вновь.

Мы с Лиз на улице, и на этот раз мы не носимся, не кружим, как Динь-Динь [10] в вихре волшебной пыли, не загадываем желания, не валяемся в снегу. Сегодня снег белый, снежинки танцуют, небо низкое, а мир такой большой, такой прекрасный и бесконечный, что нам не нужно притворяться. Все, что нам известно, уже совершенно.