– Там он не указан.
– Значит, вы придумали этот диагноз?
– Вовсе нет. Он уже много лет используется в специальной литературе и относится только к части поведения человека.
– А на каком основании вы использовали этот термин по отношению к моему клиенту?
– У него множество краткосрочных романов с женщинами.
– А разве это необычно, что такой красивый, как мистер Арнхольт, мужчина имеет много связей с женщинами?
В зрительном зале засмеялись, а губы Ника искривились в усмешке.
– У меня на этот счет нет научно обоснованных данных. Но я знаю, что мужчина, который не имеет стойкой привязанности к одной женщине, часто ищет постоянного утешения в бесконечном покорении все новых и новых женщин.
Голос Атуотер стал резким.
– Может ли возникнуть такое впечатление, если мужчина тщеславен и у него не было времени, чтобы завязать прочную связь?
– Может.
Атуотер помолчала и переключилась на другую тему.
– Доктор, признаете ли вы, что мистер Арнхольт находится в депрессии, что состояние его хуже, чем было два года назад, и что он винит в своих сегодняшних проблемах доктора Ринсли?
– Да.
– И даже если не принимать во внимание сексуального контакта, может ли он обвинять доктора Ринсли в своем состоянии и искать защиты в суде?
– Конечно, обвинять ее в своем состоянии он может, но это не означает, что она ответственна за него.
Меня обрадовал такой аргумент, но Атуотер, завершая свое выступление, использовала теорию Танненбаума против него самого, это был отличный логический прием.
– Доктор, давайте на мгновение предположим, что версия доктора Ринсли правильна – она отвергла сексуальные притязания мистера Арнхольта, он рассердился и впал в состояние прострации. Разве не наступил тогда такой момент в психотерапевтическом лечении, когда они оба оказались в безвыходном положении? Он требует чего-то от нее, она отказывает, а лечение не движется?
– Да, это возможно.
– А при таких гипотетических обстоятельствах разве не следовало доктору, как профессионалу в своем деле, направить этого пациента к другому психотерапевту?
Танненбаум попался в ловушку, и теперь корчился и извивался, пытаясь тянуть время и посматривая на Андербрука.
– Если такой случай, то ответ «да». Но, по-моему, случай не такой.
В конце концов он вынужден был признать, что Атуотер права: если лечение зашло в тупик, мне следовало отправить Ника к кому-нибудь из моих коллег.
Потом Андербрук попытался возместить нанесенный нам урон:
– Доктор Танненбаум, это ваше мнение, что лечение мистера Арнхольта зашло в тупик?
– Нет. Я думаю, что он еще был в середине лечения, и если бы он хотел принять ограничения, которые предлагала доктор Ринсли, его состояние продолжало бы улучшаться.
Присяжные начали кивать и что-то говорить, и я поняла, что они поверили в версию о тупиковой ситуации в лечении Ника и считали, что мне следовало отказаться от него. Это и в самом деле было так.
Следующий день был посвящен показаниям Джеймса Ремера, специалиста по депрессивным состояниям.
Он был высоким и долговязым и выглядел несколько нелепо, но Андербрук заверил меня, что он твердо стоит на своих позициях и поможет дать объяснение депрессии Ника.
Ремер познакомил присутствующих с результатами собственных научных исследований, которые продемонстрировали, что «расстройства депрессивного характера часто прослеживаются в разных поколениях одной семьи».
Андербрук воспользовался этим и задал вопрос:
– Учитывая, что родная мать мистера Арнхольта совершила самоубийство, могут ли и у мистера Арнхольта развиться расстройства депрессивного характера, переданные ему по наследству?
Ремер ответил очень хорошо:
– У него, вероятно, будут повторяться приступы депрессии, но не только из-за генетической предрасположенности, но также потому, что его мать бывала в депрессии. Наши исследования показывают, что находящиеся в депрессивном состоянии матери часто не могут удовлетворять ранних потребностей ребенка, а это закладывает основы для того, что и у ребенка в дальнейшем развивается депрессия.
Начался перекрестный допрос, и Атуотер выплеснула на Ремера множество хитро поставленных вопросов. Основано ли мнение Ремера о депрессии Виктории Арнхольт на чем-то реальном или является чистой воды спекуляцией? Согласен ли он, что Ник мог находиться в депрессии также и потому, что жизнь его изменилась к худшему? Следовало ли доктору Ринсли убедиться, существуют ли у Ника планы самоубийства, если у него была генетическая предрасположенность к депрессии?
Ремер упорно отстаивал свое мнение, его не запугали нападки Атуотер, я же с каждым вопросом ввергалась во все большее уныние.
Тот вечер был для меня самым тяжелым в ходе процесса. Я терзала себя упреками. Мне следовало более тщательно разобраться в своих собственных реакциях на Ника, следовало самой проконсультироваться по поводу Ника у психотерапевта или даже пройти у него целый курс. И уж, во всяком случае, необходимо было порекомендовать ему другого специалиста, задолго до того, как я наконец на это решилась. Он явно демонстрировал признаки глубокой депрессии, а я бежала от них. Я чувствовала, что заслуживаю наказания за преступную халатность.
На следующий день Андербрук вызвал в качестве свидетеля невропатолога. Суть его показаний сводилась к тому, что пристрастие Ника к наркотикам и алкоголю было более вероятной причиной расстройства его памяти, чем эмоциональное состояние. Атуотер в свою очередь спросила его, может ли депрессия повлиять на память, и ему пришлось согласиться. Я была поражена осведомленностью Леоны Атуотер, и против собственной воли восхищалась ею.
По дороге к Данидэллоу в тот вечер я услышала еще одно сообщение в выпуске новостей:
– Недавние показания на процессе по делу о сексуальных отношениях между пациентом и психотерапевтом показывают, что, даже если с доктора Ринсли снимут обвинение в сексуальных отношениях, ее могут обвинить в преступной небрежности как врача.
Весь город анализировал мое поведение и размышлял о моем будущем. Я была как футбольная команда перед Кубком чемпионов. Насколько я знала, передачи обо мне велись даже в Лас-Вегасе.
Когда я улеглась на диван в кабинете Данидэллоу, я немного расслабилась. Для меня было огромным облегчение в эти дни почувствовать себя в безопасности, оказаться с человеком, который тебя внимательно выслушает. Она, словно губка, впитывала мои переживания по поводу процесса, рассеивала некоторые сомнения и тревоги. Наконец я смогла рассказать ей о сне, который мне приснился прошлой ночью.
– Я – на процессе по делу о воровстве сердца. Я даю показания; а в число присяжных входят все, кого я знаю – мои родители, тетушка Лидия, Паллен, Умберто, Кевин, Вэл, Линда, Морри. Появляется судья, и оказывается, что это я сама, только в черных одеждах, постарше возрастом и очень суровая.
Я объясняю, что не воровала сердце Ника, он отдал мне его на сохранение, и я очень бережно с ним обращалась. Потом адвокат истца достает человеческое сердце, подходит ко мне и показывает мне его, а с него все еще капает кровь, и оно бьется. Он говорит:
И это вы называете бережным отношением?
Я думаю, что мне всю жизнь придется страдать оттого, что я повредила это сердце. Потом встает моя мать и подает адвокату коробку, чтобы он положил туда сердце. А когда он это делает, она берет коробку и говорит: «Я могу позаботиться о нем». Коробка была похожа на ту, в которой хранились ее рисунки и бумаги, предназначавшиеся для Парижа. Данидэллоу ждала моих ассоциаций.
– Может быть, моя мать наконец возьмет часть ответственности на себя. Я на это надеюсь. Я устала слушать обвинения в том, что из-за меня не сложилась ее жизнь. Я устала чувствовать себя виноватой.
Данидэллоу откашлялась.
– Ты ненавидишь ее слабость и отрицаешь ее в себе. В себе ты любишь силу и отрицаешь ее в ней.
Вот истинная причина твоей вины.
Я была поражена. Такой раскол во мне? То, о чем я говорила Нику?
– Я не могу в это поверить.
Данидэллоу наблюдала за моими колебаниями.
– Ты имеешь в виду, что я отрицаю ее силу? Даже не вижу ее? Почему же она не бросила моего отца? Почему она сделала из себя служанку?
– Существует сила разная. Есть, например, сила терпимости и мудрость прощения.
Это была новая мысль о моей матери. Я никогда не рассматривала ее жизнь под таким углом зрения, я ушла от Данидэллоу, чувствуя себя униженной.
61
Следующий день был посвящен свидетельским показаниям Захарии Лейтуэлла, для меня они были самыми мучительными.
Когда я прибыла в суд, Ник уже сидел рядом с Атуотер и просматривал какие-то бумаги. Проходя мимо него, я взглянула в его открытый портфель и, к своему удивлению, увидела пачку с красными карандашами. Моими красными карандашами, я была в этом уверена.
Но почему только красные? Я села, изо всех сил пытаясь вспомнить, не рассказывал ли он мне что-нибудь о красном цвете? Красный, красный. Красные карандаши, его красный шарф. Вероятно, именно он срезал мои красные розы в канун Дня Всех Святых, ведь не хватало только красных роз. Но почему же красные, черт побери?
Но эта загадка недолго мучила меня. Андербрук считал, что будет лучше, если Захария начнет с разговора о моем сексуальном влечении к Нику. Всегда разминируйте заранее поле противника, объяснял Андербрук.
Это было ужасно. Когда Захария описывал возникшие у меня чувства, по поводу которых я и обратилась к нему за помощью, я сконцентрировала свое внимание на Вайолет Найт, которая теребила одну из своих сережек в форме колечка.
Я так вспотела, что на моей розовой шелковой блузке остались пятна под мышками. Присяжные и репортеры наслаждались пикантными подробностями, словно истосковавшиеся подростки.
Во время обеденного перерыва, когда я выходила из туалета, мимо меня прошел Ник.
– Я знал об этом, – сказал он, и его глаза сверкнули голубым пламенем, прежде чем он отвернулся. Еще полчаса щеки мои горели.
Выложив самую деликатную часть информации, Захария перешел к вопросу о моей компетентности и ответственности. Он подробно описывал мое старание, изучение дополнительной литературы, борьбу за то, чтобы достигнуть взаимопонимания с Ником. Его слова успокоили меня. Я работала усердно, я предприняла исключительные усилия, чтобы вывести Ника из его состояния, я много сделала, чтобы помочь ему.
– Итак, доктор Лейтуэлл, – спросил Андербрук, – вы утверждаете, что лечение, проводившееся доктором Ринсли, выше общепринятых стандартов?
– Лечение пациентов, подобных данному, настолько трудно, что многие врачи просто отступают. Доктор Ринсли не сдалась и продолжала работать с ним.
Для большей убедительности Захария посмотрел прямо на присяжных.
– Иногда применение химиотерапевтического лечения настолько ухудшает состояние онкологического больного, – что он предпочитает умереть. Но доктор обязан предложить такое лечение, а дело пациента решать, хочет ли он лечиться. Есть ли здесь сходство с данным случаем? У мистера Арнхольта возник своего рода эмоциональный рак – страсть к собственному психотерапевту вырвалась из-под контроля. Лечение заключалось в том, чтобы понять это, преодолеть и идти дальше. Не бросать его, не отсылать его еще к кому-то, где подобная ситуация могла бы повториться. А когда доктор Ринсли наконец убедилась, что пациент никогда не сможет, общаясь с ней, совладать со своими чувствами, она порекомендовала ему обратиться к другому доктору. Этого требовала врачебная этика, именно так она и поступила.
Потом Захария высказал идею, которая до этого только затрагивалась: нынешняя депрессия Ника была вызвана его неспособностью работать с психотерапевтом, а также тем, что он причинил вред единственному человеку, который о нем заботился – мне. Это противоречило утверждению Атуотер, что депрессия Ника объяснялась моей профессиональной несостоятельностью.
Захария объяснил, почему он пришел к такому заключению.
– Промежуточная фаза психотерапевтического лечения трудна и болезненна, это время, когда пациент потерял свои старые ориентиры, и он еще не получил новых, не обрел оптимистического взгляда на мир. Мистер Арнхольт и находился на таком мучительном этапе. Он был подобен иммигранту, который прибыл в новую страну и еще не умеет говорить на языке этой страны, не понимает ее обычаев. Он чувствовал себя неуютно, он не понимал языка эмоций, не был уверен, что сможет когда-нибудь чувствовать себя комфортно в этом новом мире. И порой иммигрант, вместо того чтобы адаптироваться к этой новой стране, бежит обратно на родину, где все ему знакомо, хотя он и был там несчастлив. Так и наш пациент – он попытался убедить доктора Ринсли, чтобы она занялась с ним сексом и положила конец психотерапевтическому лечению.
"Отказ" отзывы
Отзывы читателей о книге "Отказ". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Отказ" друзьям в соцсетях.