* * *

Уже заканчивая вечернюю уборку, Наташа домывала коридор. Привлекли внимание громкие голоса в подъезде. Подкралась к двери и ойкнула, увидев в дверном глазке Сашу, что-то объясняющего соседке. Швырнув тряпку в сторону, мокрыми руками судорожно щелкая замками, открыла дверь. Соседка – бабушка «божий одуванчик», кокетливо улыбаясь, рассказывала непрошенному гостю про Наташину личную жизнь:

– Да к ней так редко гости ходят, что удивительно! Вроде молодая еще, чтобы затворницей быть.

– Спасибо за помощь, – Саша, широко улыбаясь, королевским жестом махнул информаторше на прощание и решительно вошел в квартиру, даже не спросив разрешения. Шумно хлопнул дверью и оценивающе посмотрел на коридор:

– Редких гостей намываешь, затворница? Я пришел, встречай. Представляешь, забыл квартиру, помню только этаж. Вот и начал по соседям стучать, выяснять, где ты от меня прячешься.

Снял ботинки и надел тапочки для гостей. Наташа, отступая вглубь коридора, не верила глазам. Еще только минуту назад, намывая старый паркет, требовавший уже не мокрой тряпки, а выноса на помойку, перебирала возможные варианты одиноких развлечений в предстоящие выходные, но даже не могла представить такого поворота событий. Насторожило одно: в Сашиной руке зажата бутылка. Разглядеть этикетку смогла, только уже проследовав за ним в гостиную, где он увесисто поставил спиртное в центр стола: «Redbreast. Irish Whiskey».

– Ты выпил или только собираешься?

– Две недели с пузырем в машине езжу. То приношу домой, то обратно на заднее сиденье закидываю.

Саша размашисто ходил из угла в угол:

– Я дошел до того, что сплю с включенным светом, мерещится, что в квартире кто-то есть! Хочу напиться так, чтобы вообще все забыть: как меня зовут, где живу. Потеряться, и пусть подберут цыгане. А не могу! Запах спирта представлю – больницей воняет, и тошнить начинает.

Резко развернулся и ушел на кухню, захлопал дверцами шкафов.

Наташа растерянно стояла возле стола, пытаясь придумать, что делать дальше. За время, что не виделись, сильно осунулся, глаза смотрят диким зверем, жесты рваные, дерганные. Одиночество никого не красит.

Вернулся в гостиную, брякнул две чашки:

– Наливай. Будем вместе искать забвения.

– Саш, – Наташа постаралась начать говорить мягко, ни в коем случае не поучающим тоном. – Я не буду пить и тебе не советую. Понимаешь, одиночество – не повод. Ты должен попробовать каким-то другим способом успокоиться. Хочешь, подумаем вместе?

Схватил бутылку и ушел на кухню. Наташа потянулась было за ним, но остановилась. Что там интересного? Увидеть, как напивается в одиночку?

Саша вернулся через минуту со спокойным лицом:

– Ты права, повода нет. Я вылил виски в раковину.

– Он же дорогой, наверное?

– Не дороже, чем твое уважение.

Сердце бухнуло и замерло. Наташа непроизвольно посмотрела на Сашины ноги. С каждым словом домашние тапочки уверенно и неторопливо приближались.

– Наташ, я хочу… – Немного смутился и замялся.

«Извиниться за поведение» – тут же привычное продолжение стандартной фразы нарисовалось в мыслях.

– Я хочу приходить к тебе без повода.

– Чего? – Непроизвольно рот растянулся в улыбке. Наташа не могла поверить ушам: это точно Саша, а не радио?

– Ну вот. Как всегда, самые важные мои слова, не слышишь.

Саша стоял уже вплотную и говорил тихо-тихо, но каждое слово отдавалось гулким эхом где-то там, в пропасти, куда провалилось сердце.

– Повторяю. Я. Хочу. Приходить. К тебе.

Теплые большие ладони легли Наташе на плечи.

– А еще лучше, вообще никуда от тебя не уходить.

– Только обещай выключать перед сном свет…