— Да вот Нора! — внезапно раздался звонкий голос, и из леса выбежала Ева Бернсгольм.

— Ты в Мансфельде, Ева? Я ничего об этом не знала, — удивленно обернулась к ней Элеонора.

— Я приехала туда с опекуном всего два часа назад, сейчас же после твоего отъезда, — ответила Ева. — Мы хотели подняться на холм; твой кузен утверждал, что это — единственное место, откуда можно увидеть сражение у Штрандгольма. Где же вы пропадали, барон фон Мансфельд?

Гельмут все еще стоял на опушке, но его взгляд неотступно следовал за Элеонорой и Янсеном, застигнутыми, похоже, за очень оживленной беседой; теперь он медленно подошел ближе и небрежно промолвил:

— Мы, должно быть, мешаем вам, Элеонора?

— Чему? — холодно и гордо спросила она.

— Твоей беседе с господином Янсеном. Он, несомненно, больше, чем я, знаком с твоими болотами и лесами, которые ты так сильно любишь.

В насмешливом тоне этих слов было что-то очень презрительное, но Арнульф не остался в долгу.

— Совершенно верно, господин барон, так оно и есть! — произнес он. — Сегодня недурно было бы и вам бросить туда ваш благородный взор, потому что дерутся в наших лесах и битва идет за наши болота!

— Меня удивляет только одно, что вы не участвуете в ней, — резко ответил Гельмут, — ружье-то ведь у вас за плечами.

Янсен крепко схватился за дуло, и его палец словно случайно лег на курок:

— Никогда не мешает иметь при себе оружие! Ведь неизвестно, как и против кого придется употребить его.

— Арнульф, осторожнее, ради Бога! — кинулась к нему Элеонора.

Ева тоже испугалась этого движения. Она нагнулась к молодому барону, стоявшему рядом с ней, и прошептала:

— Не связывайтесь вы с этим Янсеном, барон! Он — опасный человек.

— Не пугайтесь, — с презрительной улыбкой возразил Гельмут. — Вы видите, стоит вашей подруге взять его за руку — и свирепый медведь превращается в кроткую овечку. Удивительную власть она имеет над ним!

Действительно, легкое прикосновение руки Элеоноры отрезвило Арнульфа; он замолчал, но его глаза с прежней враждебностью были прикованы к Гельмуту, который отвечал ему такой же неприязнью. Предвидя опасность нового столкновения, Элеонора воспользовалась первым предлогом, чтобы разъединить их.

— Ты хотела подняться на гору, Ева? — спросила она. — Отто и доктор Лоренц уже наверху, и я только что сама собиралась к ним. Ты ведь проводишь нас, Гельмут?

— Если прикажешь, — ответил с холодной учтивостью, с которой всегда обращался к ней.

— Тогда надо поторопиться. Солнце уже садится.

— О, мужчины придут еще позже, чем мы! — воскликнула Ева, начавшая уже подниматься в гору.

— Какие мужчины? — спросила, присоединяясь к ней, Элеонора.

— Граф Оденсборг и мой опекун; они скоро будут здесь, мы только немного опередили их.

Девушки исчезли за деревьями, Гельмут последовал за ними, но вдруг остановился около Янсена, мимо которого ему пришлось проходить и спросил его:

— Что вы хотели сказать давеча? На кого должно быть направлено оружие?

— На дичь! — был холодный ответ. — Я на охоте.

— Сегодня, когда в лесу сражаются? — резко спросил барон Мансфельд.

— Да.

— Ну, желаю вам тогда хорошенько охотиться внизу, господин Янсен!

— А я желаю вам успеха в ваших наблюдениях наверху, господин барон! — таким же вызывающим тоном ответил Арнульф.

ГЛАВА V

Через некоторое время действительно появились граф Оденсборг и наместник Хольгер, так же пришедшие через лес. В замке они тоже услышали продолжительную и жестокую перестрелку и захотели посмотреть сражение, происходившее так близко. До сих пор военные действия еще не коснулись окрестностей Мансфельда, и германские передовые посты находились на расстоянии нескольких миль.

Оба увлеклись оживленной беседой; наместник был также человек уже пожилой, но ему не хватало представительности графа и его изящных манер. Вся его внешность выражала не только сильную энергию, но и суровую беспощадность человека, привыкшего приказывать и безжалостно подавлять всякое сопротивление. Правительству требовались именно такие люди, которые умели поддержать свой авторитет среди немецкого населения, и Хольгеру действительно удавалось это, хотя, правда, он не отличался большой разборчивостью в выборе средств.

— Мы пришли, очевидно, слишком поздно, — сказал он, ступая на прогалину. — Сражение кончилось, в Штрандгольме все спокойно.

Оденсборг остановился и устремил взгляд на море.

— Это не Янсен спустился сейчас к берегу? — спросил он.

— Вероятно! Ведь его усадьба находится совсем рядом. Видите, граф, этот крепкоголовый мужик играет не последнюю роль в тех сложностях, о которых мы только что говорили с вами. Он — хуже всех и его неограниченное влияние на земляков крайне опасно. Я убежден, что, несмотря ни на что, он связан с неприятелем, что ему сообщаются всякие сведения, но до сих пор не удавалось это доказать.

— Я полагал, что вы учредили строгий надзор за ним и за его домом? — заметил Оденсборг. — У него вы, наверное, поселили вдвое больше солдат, чем у других.

— Конечно! Да какая же польза от этого? Хоть целый полк поставьте у него в усадьбе, он во главе своих мужиков будет явно оказывать нам противодействие. Как мы ни пытались, ни на чем нельзя поймать этого Янсена, а пока он на свободе, мы постоянно должны быть готовы к возмущению среди населения. Что, он бывает иногда в Мансфельде?

— Нет, вот уже несколько месяцев, как не появляется в замке.

— Но дети полковника Вальдова очень часто приезжают к нему.

Граф пожал плечами.

— Ведь вам известно, что между ними и этим мужиком сложились особые отношения. Они считают его спасителем своего отца и нелепейшим образом выражают ему благодарность. Я ничего не могу поделать с этими посещениями, но стал бы очень энергично возражать против ответных визитов Янсена.

— А как относится к этому барон Мансфельд? — озабоченным тоном спросил Хольгер.

Граф удивленно взглянул на него.

— Сын действует в этом случае, всецело подчиняясь моим взглядам.

— По крайней мере, так кажется. Но разве не могло на нем сказаться влияние родственников? В последнее время поразили некоторые выражения барона; они звучали очень странно. Ему, кажется, доставляет удовольствие выступать против нас. Я твердо рассчитываю на то, что мансфельдские поместья останутся исключительно в вашем управлении. Теперь, когда военные действия все приближаются, это безусловно необходимо.

Оденсборг самоуверенно улыбнулся.

— Не бойтесь, я крепко держу вожжи! Гельмут же хандрит, вот и все. Он скучает здесь без привычных развлечений, чувствует себя одиноким в фантастической Германии, но о влиянии родственников не может быть и речи. С ними у него никаких отношений, исключая кратких посещений больной бабушки, а личное вмешательство в управление или даже в партийные дела вовсе не в его вкусе.

— Конечно, вы должны знать его лучше, — подтвердил Хольгер. — Кроме того, молодому барону, даже если бы он и захотел, было бы трудно управлять своими имениями при нынешних обстоятельствах, потому что как раз теперь требуется исключительная энергия, чтобы удерживать в рамках повиновения этот мятежный народ, ожидающий только предлога для бунта. Малейшее доказательство слабости — и здешнее население обратится против нас и перейдет на сторону неприятеля, в котором видит спасителя и освободителя.

Беседуя, они пересекли прогалину и остановились у подножия холма. Отсюда нечего было и пытаться увидеть что-либо, так как стрельба уже давно затихла, но коль они уже прошли этот путь и Ева ждала их наверху, то решили подняться.

Арнульф между тем вернулся назад, сделав крюк, чтобы не встречаться с графом и наместником. Он так же хорошо заметил их издали, как и они его, и теперь медленно поднимался с берега к просеке.

— Ушли ли, наконец, эти противные господа? — угрюмо бормотал он. — Я не могу встречаться с датчанами; когда-нибудь у меня лопнет терпение, и тогда приключится беда. Я ведь знаю, что они только и ждут повода. Осторожность? Сказать-то легко, а каково сделать, когда внутри тебя все кипит и клокочет, и сам задыхаешься от гнева? Когда это только кончится!

Он направился к оголенному еще лесу, намереваясь пойти тем же путем, каким пришли датчане, как вдруг остановился в изумлении. В лесу что-то двигалось, между деревьями виднелись фигуры семи или восьми человек, быстрыми шагами приближавшихся к нему. Постепенно можно было различить форму; сверкнули ружья. Это был отряд солдат, остановившийся на опушке, недалеко от того места, где стоял Арнульф.

— Стой! — скомандовал предводитель. — Мне нужно сперва сориентироваться, в проклятом лесу теряешь дорогу и направление. Совершенно верно, мы на прибрежном холме. Вот там Штрандгольм, а в пятнадцати минутах ходьбы отсюда усадьба Янсена. Дорога идет туда! Вперед!

— Капитан Горст! — воскликнул Арнульф.

— Господин Янсен! — последовал радостный ответ. — Вот это я называю счастьем. Мы только что собирались к вам.

— Ко мне?

— Да! Я ведь знаю, что вы — наш, а мы как раз нуждались в помощи друга. Мы — одни, отрезаны от своих и хотели пробыть у вас до тех пор…

— Нет, не туда! — перебил его Арнульф. — У меня датский постой, больше двадцати человек…

Это известие, по-видимому, ошеломило Горста; он раздраженно топнул ногой:

— Проклятие! Что же нам делать?

— Вы пришли по берегу? — спросил Янсен.

— Нет, через лес, но надо обезопасить себя. Унтер-офицер Мертенс, ступайте на берег и зорко следите за холмами, остальные, расставьте посты слева и справа. Как только покажется кто-нибудь, дайте тревогу!

Солдаты повиновались. Унтер-офицер направился к берегу, между тем как остальные рассыпались по лесу, по обе стороны между деревьями. Капитан осмотрел все, каждому знаком указал надлежащее место и только после этого снова обратился к Янсену:

— Теперь давайте держать военный совет! Итак, ваша усадьба занята?

— Конечно, меня в первую очередь взяли под надзор. Но что там было у Штрандгольма? Сражение? Стычка?

— Собственно, простая рекогносцировка, но получился настоящий бой. Наши сведения оказались ложны, весь берег свободен.

— Штрандгольм занят очень сильным отрядом, — заметил Арнульф.

— Мы убедились в этом! Они приготовили нам горячий прием, но мы не остались в долгу, особенно я и мои люди. Однако при этом мы забрались слишком далеко, в лесу произошла стычка. Нас окружили, отрезали, и мы не могли попасть к своим.

— Однако ж вы здесь?

— Ну, конечно, мы пробились, — спокойно объяснил Горст, как будто это подразумевалось само собой. — При этом нам пришлось углубиться в лес в противоположном направлении. К счастью, я знаю окрестность благодаря моим посещениям Мансфельда. Пока я хотел поместить людей у вас.

— И прямо попали бы датчанам в лапы, — мрачно промолвил Арнульф.

— Но они также и за нами!

— Конечно, всюду в окрестности!

— Завидное положение! — пробурчал капитан. — После рекогносцировки наши отступили; нас они, вероятно, считают погибшими. Свободен ли хотя бы холм?

— Наверху наместник с графом Оденсборгом. Если они увидят вас, то немедленно сообщат ближайшему посту, и датчане явятся с отрядом в три раза сильнее вашего.

Несомненно, это были вести весьма плачевные, способные кого угодно вывести из равновесия; капитан же принял их с обычным спокойствием.

— С каждой минутой дело становится приятнее и приятнее! — не без юмора констатировал он. — В таком случае нам придется как можно дороже продать свою жизнь. Нас все-таки шестеро.

— Семеро, господин капитан! Я считаю и себя! — сказал Арнульф, указывая на свое ружье.

Горст сердечно протянул ему руку.

— Спасибо; нам и это может пригодиться!

— Впрочем, дело еще не так плохо, — начал снова Янсен. — Есть еще одно средство: если бы мне только удалось достать вам шлюпку. Как только вы очутитесь на море, то, держась вне выстрелов, обогнете Штрандгольм и высадитесь там, где стоят наши.

Глаза Горста сверкнули при этом предложении, во всяком случае, сулившем спасение.

— Да, это — выход! А можете вы достать шлюпку?

— Нет, по крайней мере, сегодня — берег охраняется очень зорко, но, может быть, удастся ночью. Во всяком случае надо попытаться.

Горст осмотрелся вокруг, словно подыскивая удобное место для обороны, и кивнул головой.

— Прекрасно, тогда нам придется расположиться в лесу и каждую минуту быть готовыми к нападению. Место достаточно удобное.

— Господин капитан! — прозвучало с берега.

— Что случилось? — быстро обернулся Горст.