— Значит, вы… не слишком болезненно это восприняли?

— О, я бы так не сказала! Но я реалистка, Анна. Марк не любит меня, он любит вас. Поверьте, если бы он был в сознании, то он бы вызвал вас, а не меня. Меня вызвали по ошибке. У Марка в машине лежало письмо, адресованное моим родителям. Полицейские по адресу на конверте и по фамилии нашли телефон, позвонили, а трубку сняла я. Я примчалась сюда и сразу распорядилась, чтобы отыскали вас. Но я-то знала только ваше имя. Пришлось позвонить адвокату Марка, он дал мне адрес Розмари и назвал фамилию. Ведь вы — Розмари Фарли?

И она одарила Розмари улыбкой. Та молча кивнула.

— Я так сразу и подумала, — продолжала Мишель. — Вы с Анной очень похожи. Сразу скажу, что Марк все мне рассказал о вас и Оливере.

— Все?! — ошеломленно выдохнула Розмари.

— Ну, во всяком случае, немало, — подтвердила Мишель. — Честно говоря, я была поражена. Не подозревала, что Оливер может быть настолько… безрассуден. Да и Марк тоже. Он казался мне олицетворением здравого смысла. Но, видно, ваши фамильные чары любого мужчину заставят потерять голову.

Анна несказанно удивилась комплименту со стороны женщины, красивее которой она в жизни не встречала. С трудом подбирая слова, Анна проговорила;

— Мне очень жаль, Мишель. Но поверьте, я и не думала красть у вас Марка. Это получилось само собой.

Мишель протянула руку и коснулась плеча Анны.

— Я очень хорошо понимаю, как это бывает, Анна. Не корите себя. Мне пора ехать. Марк скоро очнется, так что идите к нему. Его палата в дальнем конце коридора. Да, когда его увидите, не пугайтесь. Доктор сказал, что эти синяки и ссадины только с виду страшны, а на самом деле ничего серьезного.

— О, меня синяками не испугаешь, — заметила Анна. — Я их каждый день вижу на работе.

Мишель кивнула.

— Да, я забыла — ведь вы физиотерапевт.

Господи помилуй, Марк действительно ничего от нее не скрыл!

— Весьма кстати, — добавила Мишель. — Когда Марк начнет выздоравливать, он может рассчитывать на бесплатные сеансы массажа!

Анну смутил явно сексуальный подтекст последнего замечания, как и дерзкая искорка, промелькнувшая в красивых глазах Мишель. О, она совсем не безмятежна, под этой холодновато-спокойной маской скрывается дерзкий чертенок. Да и в постели эта женщина наверняка совсем не снежная королева.

Анна почувствовала укол ревности, но немедленно заставила себя успокоиться. Все, что было между Марком и этой женщиной, осталось в прошлом. Теперь он принадлежит ей. Весь, безраздельно.

— Вы позаботитесь о нем? — спросила Мишель.

На этот раз ни намека на что-то большее, кроме обычного сочувствия и вежливого беспокойства.

— Конечно, — пообещала Анна. — И еще, Мишель…

— Слушаю, — ободряюще улыбнулась Мишель.

— Простите нас. Мне действительно очень жаль. Вы проявили такое понимание и великодушие… А я ведь знаю, что на сердце у вас сейчас тяжело. Еще раз простите.

— Сейчас, когда я уже смирилась с неизбежным, мне легче. Мы ведь не были безумно влюблены друг в друга. Просто нам было хорошо вместе, мы считали, что прекрасно подходим друг другу. Я думала, этого достаточно. Но я ошибалась.

— Конечно, этого недостаточно! — возразила Анна. — Самое главное — это любовь.

Мишель скривила губы:

— Спорить не стану. Но каждый имеет право на собственное мнение. У меня к вам просьба: передайте Марку, чтобы он связался со мной, когда у него будет настроение. Где меня искать, он знает. Он ведь сделал мне прощальный подарок — отдал свою квартиру. И еще обещал неплохое денежное обеспечение, так что жалеть меня не нужно. Со мной все будет в порядке.

— С этой точно все будет в порядке, — язвительно проговорила Розмари, как только Мишель скрылась из вида. — Вот уж крепкий орешек. Хотя с виду — настоящая орхидея. А тронь ее — зашипит и укусит, змея такая.

— Да никакая она не змея, — заступилась за неудачливую соперницу Анна. — Просто кто-то сделал ей очень больно. Не Марк, а кто-то еще до него.

— Ты очень изменилась, — усмехнулась Розмари. — Куда только подевался твой цинизм? Ну, довольно о ней, пойдем скорее к Марку. Вдруг он пришел в себя?

Анна утверждала, что травмами ее не напугаешь, но она переоценила себя. Одно дело — чужие синяки, а совсем другое — синяки любимого! Но еще сильнее ее встревожила его бледность. Он с трудом, хрипло дышал. У Анны сжалось сердце. Захотелось упасть рядом, прильнуть к его слабому безвольному телу, стиснуть его крепко-крепко… Ну и глупость! Ему и так больно, а крепкие объятия не принесут ни малейшей радости мужчине со сломанными ребрами.

Анна и Розмари взяли по стулу и уселись около кровати.

— Выглядит он ужасно, — прошептала Розмари.

— Если бы вы знали, как ужасно я себя чувствую, — прохрипел Марк, чуть приоткрывая глаза.

Лицо у него распухло, и глаза были похожи на щелочки. Но сквозь эти щелочки он умудрился рассмотреть свою любимую.

— Ты нашла меня, — прошептал он.

Она осторожно взяла его сухую холодную руку в свои ладони, прижала его пальцы к губам.

— Дурачок ты мой, — нежно прошептала она. — Ты, наверное, гнал, как безумный.

Легко и нежно она коснулась губами каждого пальца на его руке. Ее сердце переполняла такая горячая благодарность, что хотелось молиться.

— Ты, наверное, места себе не находила, когда ждала меня. А я так и не приехал, — прошептал он.

Она серьезно посмотрела ему в глаза.

— Ты даже представить себе не можешь. Я чуть рассудка не лишилась.

— Бедная Анна…

— Сегодня утром я обнаружила ее в ужасном состоянии, — вмешалась Розмари. — А когда пришел полицейский, она упала в обморок.

— Не верь ты ей, Марк. Мама, ты вечно сгущаешь краски!

— Ну, почти упала, — не сдавалась Розмари.

Марк поднес руку Анны к губам и поцеловал.

— Ты выйдешь за меня замуж?

Анна хватала ртом воздух, словно выброшенная из воды рыбка. Еще несколько часов назад она рыдала, прощаясь с ним навсегда, а теперь он отдает ей и душу, и тело на всю жизнь!

— Послушайте, дети мои, — строго сказала Розмари. — Вы знакомы всего два дня. Это слишком малый срок, чтобы принимать такие серьезные решения! Брак — это на всю жизнь. Необходимо все взвесить и обдумать, проверить свои чувства.

Марк засмеялся, но болезненно поморщился.

— Как странно, Розмари, что именно вы даете нам такой совет.

— Что ты хочешь этим сказать? — грозно нахмурилась Розмари.

Марк приподнялся было на локте, но тут же со стоном рухнул обратно на подушки.

— Анна, посмотри в шкафу… Где-то здесь должна быть моя сумка. Такая черная.

Анна не стала смотреть в шкафу. Она знала, что сумка должна быть под кроватью, в специально устроенном отделении. В интенсивной терапии личные вещи пациентов всегда помещали туда, чтобы не перекладывать имущество больного, когда его нужно было перевести в другое отделение. Ведь больных перевозили вместе с кроватью — очень удобно.

— Вот твоя сумка. — И Анна достала ее из-под кровати.

— Открой ее, — распорядился Марк. — Там сверху лежат два листка бумаги, сложенных вместе.

— Нашла, вот они.

— Отдай их Розмари. Пусть она прочтет.

Анна удивленно подняла брови, но не стала задавать вопросов. Молча протянула матери исписанные листочки.

— Надеюсь, — тихо сказал Марк, — это вас успокоит, Розмари. Успокоит и утешит.

15

Марк не сводил глаз с взволнованного лица Розмари. Вот сейчас она читает: «Розмари, любимая…»

У Розмари задрожали руки. Она подняла на Марка глаза, полные немого изумления.

— Где ты это взял?! — дрожащим голосом прошептала она.

— В тайнике, — объяснил он. — Под отцовским письменным столом. Я только вчера обнаружил это письмо. Читайте, Розмари.

Ее глаза застилали слезы. Она с трудом разбирала строки, исписанные аккуратным четким почерком. Розмари боялась… Вдруг она узнает что-то страшное именно сейчас, когда только-только примирилась со смертью Оливера? Но она знала, что неизвестность еще хуже.


Розмари, любимая!

Как странно, что за все долгие годы наших отношений я ни разу не писал тебе. Странно и грустно. И непростительно. Многое в наших с тобою отношениях было неправильно, непростительно для меня, моя дорогая. Мне так жаль. Почему только я не оставил жену сразу же, как только познакомился с тобой? С первого же дня, с первой же ночи я знал, что мы созданы друг для друга.

Но я повел себя малодушно. Понимаешь, при мысли, что мой сын возненавидит меня так же, как я ненавидел своего отца, я приходил в ужас. Но это, конечно, не оправдание. А теперь… Теперь уже слишком поздно. Сейчас жена в таком состоянии, что просто не перенесет развода, так что нам придется продолжать встречаться, как раньше.

Но вот что меня тревожит. Несколько дней назад мне приснился сон. В этом сне я неожиданно умираю. С тех пор я места себе не нахожу. Поэтому я решил оформить нашу Тихую заводь на твое имя. Наверное, нужно было раньше это сделать, но ты ведь всегда ругаешь меня, если я тебе что-то покупаю. Ты ведь у меня такая независимая! Моя милая, смелая, дерзкая Розмари!

Если бы можно было начать все заново! Только нам не дано повернуть время вспять. Но знай: если бы это было возможно, я бы не отпустил тебя от себя ни на шаг. С того самого первого дня. Если бы мне выпал еще один шанс, я бы не был таким трусом. Я тоже был бы смелым и дерзким, поверь мне. Я не упустил бы ни минуты той волшебной любви, которой наградил меня Господь.

Теперь, когда прошли годы, я понимаю, что не всем людям достается этот бесценный дар. Ты была моя и душой, и телом, и помыслами, и чувствами. А я был твой. Мы были половинками одного целого, правда, любимая? Даже когда мы не были вместе, все равно между нами была какая-то необъяснимая связь. Каждое утро я просыпался, а каждый вечер засыпал с мыслями о тебе. Странно, вот я пишу эти строки, как будто все уже в прошлом. К чему бы это? Наверное, из-за глупого сна. Нелепо, конечно, но я испытываю все время какой-то суеверный страх. Как будто я знаю свою судьбу…

Вот поэтому, дорогая моя, я и доверяю свои чувства бумаге. На случай, если у меня больше не будет возможности обнять тебя и сказать о своей любви. О, я часто говорил тебе о любви, не правда ли, дорогая? Но принес ли я тебе хоть немного счастья или одни только разочарования?

Мне сейчас почему-то очень грустно. И я очень тревожусь за детей. Ты ведь знаешь, до свадьбы Марка осталось совсем немного времени, а я совсем не уверен, что он будет счастлив с этой девушкой. Они слишком спокойны, понимаешь? Никаких объятий и поцелуев, никаких ласк. Никогда не ссорятся. А ты помнишь, радость моя, наши первые месяцы? Мы только и делали, что ругались. Зато как приятно было мириться… Какая страсть вспыхивала между нами, какое волшебство! Такая огромная любовь приходит один-единственный раз в жизни, и то не ко всем. Как жаль, что я поздно это понял!

И у маленькой Анны личная жизнь не складывается. Боюсь, я виноват перед девочкой. Я не смог заменить ей отца, хотя, видит Бог, любил ее как родную. Даже Марка я так не баловал, как нашу маленькую куколку. Помнишь, как малышка однажды набросилась на меня? Ты, помню, наказала ее, а ведь Анна была права. Она видела перед собой самовлюбленного эгоиста, вот теперь и не доверяет мужчинам. Дай Бог, чтобы она встретила того, кто заставил бы ее поверить в любовь…

Нам не дано повторить жизнь заново. Теперь я могу лишь еще раз сказать тебе, каким счастьем была ты для меня все эти годы, как бесценны были те волшебные часы, которые нам довелось провести вместе. Никогда не забывай меня, Розмари, потому что я никогда тебя не забуду. И никогда не перестану тебя любить, что бы ни случилось. И, пожалуйста, прости меня.

Я уверен, что скоро приеду к тебе в Тихую заводь и смогу еще раз сказать о своей любви, глядя в твои прекрасные глаза. И все же завтра утром первым делом я отправлю по почте это письмо. Надеюсь, что и оформление дарственной не займет много времени.

Всегда нежно любящий тебя Оливер.


Розмари кончиками пальцев нежно провела по подписи, поглаживая буквы, составляющие любимое имя. Слезы тихо катились по ее лицу и падали на бумагу.

Марк прекрасно понимал, что творится в душе Розмари. Он сам едва сдерживал слезы, когда читал письмо. И испытал огромное облегчение, убедившись, что папа искренне любил свою подругу, и лишь боязнь сделать несчастными жену и сына заставила его принести в жертву свое счастье. Не смог он совершить предательство по отношению к обиженной судьбой женщине, которая ему единственному доверяла.