Александр Дюма - Ожерелье королевы

– И мы своему слову хозяева, – подхватил другой. – За сто двадцать ливров мы оставим вас на свободе.

– А как же с этой дамой? – с замиранием сердца спросил Босир.

– Ну, эта дама – совсем другое дело, – возразил Умник.

– Не правда ли, она стоит не меньше двухсот луидоров? – поспешно спросил Босир.

Полицейские вновь разразились леденящим кровь смехом, и на сей раз, увы, Босир прекрасно понял, что он значит.

– Триста… – предложил он. – Четыреста… Тысячу луидоров! Но только оставьте се на свободе.

Глаза Босира засверкали.

– Вы молчите, – продолжал он. – Вы знаете, что я при деньгах, и хотите заставить меня раскошелиться: что ж, это вполне справедливо. Я дам вам две тысячи луидоров, сорок восемь тысяч ливров на двоих, только отпустите ее.

– Значит, ты ее очень любишь? – спросил Умник. Тут Босир рассмеялся в свой черед, и горький его смех звучал так угрожающе, в нем слышалась такая безнадежная любовь, обуревавшая это бесчестное сердце, что стражи закона испугались и решили принять меры предосторожности, чтобы предупредить взрыв отчаяния, который сулил им блуждающий взгляд Босира.

Шпики выхватили пистолеты и, приставив дула к его груди, сказали:

– Мы не уступим тебе эту женщину даже за сто тысяч экю. Господин де Роган заплатит нам за нее пятьсот тысяч, а королева миллион.

Босир возвел глаза к небу с мольбой, которая смягчила бы любого дикого зверя, за исключением полицейской ищейки.

– Пойдемте, – сказал Умник. – У вас, кажется, есть какая-то повозка, хоть двуколка; велите запрячь ее для вашей дамы: она заслужила, чтобы вы о ней позаботились.

– Мы люди незлые, – подхватил другой, – мы своей властью не злоупотребляем. Вас мы тоже прихватим для виду, но по дороге отвернемся, вы спрыгнете, а мы спохватимся, когда вы уже будете далеко. По рукам?

Босир на это отвечал так:

– Куда она, туда и я. В этой жизни я с ней не расстанусь.

– И в той, грядущей, тоже! – добавила дрожащая от ужаса Олива.

– Что ж, тем лучше! – перебил Умник. – Чем больше арестантов мы привезем господину де Крону, тем забавнее выйдет.

Четверть часа спустя от дома отъехала двуколка Босира, в которой сидели пойманные любовники и их стражи.

Нетрудно себе представить, какое впечатление произвел этот арест на г-на де Крона.

Возможно, агенты и не получили миллион, на который надеялись, но можно не сомневаться, что они остались довольны вознаграждением.

Что до начальника полиции, то, потирая руки в знак радости, он собрался и покатил в Версаль; за его каретой следовала другая, наглухо закрытая и запертая снаружи на замок.

Было это на другой день после того, как Умник и его друг предали Николь в руки г-на де Крона.

Обе кареты въехали в Трианон: из одной выскочил начальник полиции, а вторую он поручил охранять своему главному помощнику.

Он был допущен к королеве, которой заранее послал в Трианон просьбу об аудиенции.

За последний месяц королева не пренебрегала ни единым знаком внимания со стороны полиции; она немедленно исполнила просьбу г-на де Крона; с утра она пришла в свой любимый павильон в сопровождении совсем немногочисленной свиты, потому что все должно было оставаться в тайне.

Как только к ней ввели г-на де Крона, по его сияющему виду она заключила, что он принес добрые вести.

Бедная Мария Антуанетта давно уже встречала повсюду лишь хмурые и озабоченные лица.

В сердце ее, израненном страданиями, впервые за последний убийственный месяц вспыхнула радость.

Приложившись к ее руке, глава полиции спросил:

– Ваше величество, нет ли в Трианоне такой комнаты, чтобы вы могли следить за тем, что в ней происходит, сами оставаясь невидимы?

– Это библиотека, – отвечала королева. – Позади стенных шкафов я велела прорезать оконца в соседнюю комнату, где за ужином мы с госпожой де Ламбаль или с мадемуазель де Таверне, когда она еще состояла при мне, развлекались подчас, глядя, какие уморительные гримасы корчит аббат Вермон[145], натыкаясь на памфлет, в котором его высмеивают.

– Превосходно, ваше величество, – отозвался г-н де Крон. – Внизу ждет карета, приехавшая со мной: я хотел бы, чтобы ее пропустили в замок, но так, чтобы ее содержимого не видел никто, кроме вашего величества.

– Нет ничего проще, – отвечала королева, – где ваша карета?

– В первом дворе, ваше величество.

Королева позвонила.

– Велите вкатить в большие сени карету, которую вам укажет господин де Крон, – сказала она вошедшему слуге, – и заприте обе двери, чтобы в сенях было темно и никто, кроме меня, не увидел диковинку, которую привез мне господин де Крон.

Приказ был исполнен. Капризы королевы встречались обычно с еще большим почтением, чем ее приказы. Карета въехала в ворота мимо караульной будки и выгрузила свое содержимое в темный коридор.

– Теперь, ваше величество, – сказал г-н де Крон, – извольте проследовать вместе со мною в комнату для вечерних трапез и прикажите, чтобы моего главного помощника пропустили в библиотеку вместе с тем лицом, к которому он приставлен.

Десять минут спустя трепещущая королева заглянула в оконце, спрятанное позади шкафов.

Она увидела, как в библиотеку вошла окутанная плащом фигура; помощник освободил ее от плаща, и королева, узнав ее, вскрикнула от испуга. То была Олива в одном из любимейших нарядов Марии Антуанетты.

На ней было зеленое платье с широкими черными муаровыми лентами; у нее была высокая прическа, какую предпочитала и королева, такие же кольца, как у нее, и зеленые атласные туфельки на высоких каблуках; то была вылитая Мария Антуанетта, только вместо крови цезарей в жилах ее бурлила плебейская кровь, вселявшая такое вожделение в г-на де Босира.

Королева словно смотрелась в перевернутое зеркало; она пожирала глазами этот призрак.

– Что скажет ваше величество о подобном сходстве? – осведомился г-н де Крон, наслаждаясь произведенным эффектом.

– Скажу… скажу… сударь… – пролепетала потрясенная королева. «Ах, почему вас здесь нет, Оливье?» – подумалось ей.

– Каковы будут пожелания вашего величества?

– Никаких, сударь, никаких… Пускай об этом известят короля.

– И покажут это графу Прованскому, не правда ли, государыня?

– О, благодарю вас, господин де Крон, благодарю. Но что будет теперь этой женщине?

– Все случившееся приписывают именно ей? – спросил г-н де Крон.

– И нити заговора, наверно, все у вас в руках?

– Почти все, ваше величество.

– А что господин де Роган?

– Господин де Роган еще ничего не знает.

– Ах, – вымолвила королева, закрыв лицо руками, – теперь я вижу, что кардинал обязан своей ошибкой этой женщине!

– Да, ваше величество, но если кардинал де Роган впал в ошибку, то кто-то другой совершил преступление!

– Ищите хорошенько, сударь; честь французского королевского дома у вас в руках!

– И верьте мне, ваше величество, это надежные руки, – отвечал г-н де Крон.

– А как дела с расследованием?

– Оно продвигается. Все все отрицают, но я жду удобного случая, чтобы предъявить вещественное доказательство, которое находится теперь в вашей библиотеке.

– А что госпожа де Ламотт?

– Она не знает, что я разыскал эту девицу, и обвиняет графа Калиостро, что он-де заморочил голову кардиналу и свел его с ума.

– А что граф Калиостро?

– Я велел его допросить; господин Калиостро обещал посетить меня нынче утром.

– Он опасный человек.

– Он будет нам полезен. Он впитает яд от укуса этой гадюки, госпожи де Ламотт, и даст нам противоядие.

– Вы рассчитываете на разоблачения?

– Не сомневаюсь, что они произойдут.

– Каким образом, сударь? Успокойте меня, чем можете!

– Доводы мои таковы, сударыня: госпожа де Ламотт жила на улице Сен-Клод…

– Знаю, знаю, – краснея, подхватила королева.

– Да, вы, ваше величество, оказывали этой женщине честь своим покровительством.

– Не правда ли, она мне за это отплатила? Итак, она жила на улице Сен-Клод…

– Адом господина Калиостро расположен почти что напротив.

– И вы полагаете…

– Что если у одного из соседей есть какой-то секрет, этот секрет известен обоим. Но прошу меня извинить, ваше величество: близится час, когда меня должен посетить в Париже господин Калиостро, и я во что бы то ни стало хочу выслушать его объяснения.

– Ступайте, сударь, ступайте, и еще раз прошу вас не сомневаться в моей признательности.

Едва г-н де Крон вышел, она воскликнула со слезами на глазах:

– Вот и приближается мое оправдание! На всех лицах я прочту свое торжество. Но я не увижу его на лице единственного друга, перед которым мне хотелось оправдаться!

Тем временем г-н де Крон примчался в Париж и вернулся к себе домой, где ждал его граф Калиостро.

Граф со вчерашнего дня знал все. Он ехал к Босиру, чье убежище было ему известно, и собирался уговорить его покинуть Францию, но по дороге увидел его в двуколке с двумя полицейскими по бокам. Олива, стыдясь и заливаясь слезами, пряталась сзади.

Босир заметил графа, который ехал навстречу в почтовой карете, и узнал его. Он понадеялся, что этот загадочный и могущественный вельможа чем-нибудь поможет ему; поэтому он отказался от намерения никогда не разлучаться с Оливой.

Он напомнил полицейским, что они предлагали ему бежать. Те согласились принять сто луидоров, которые были у него при себе, и отпустили пленника вопреки рыданиям Николь.

Но Босир, обняв любовницу, шепнул ей на ухо:

– Надейся. Я сделаю все, чтобы тебя спасти.

Затем он торопливо зашагал в том же направлении, в каком укатил Калиостро.

Калиостро остановил карету; так или иначе ехать к Босиру было незачем, раз уж его увезли. Графу не оставалось ничего другого, как только ждать в надежде, что Босиру каким-нибудь образом удастся до него добраться.

Итак, граф около получаса ждал у поворота дороги; наконец он увидел несчастного возлюбленного м-ль Оливы, бледного, запыхавшегося, полумертвого от усталости.

Завидев стоящую карету, Босир вскрикнул от радости, как утопающий при виде спасительной доски.

– Что случилось, сын мой? – спросил Калиостро, помогая ему подняться в карету.

Босир поведал графу свою горестную повесть; Калиостро выслушал его в молчании.

– Она погибла, – сказал он наконец.

– Почему? – вскричал Босир.

Калиостро описал ему все, чего тот не знал: проделки на улице Сен-Клод и в Версале. Босир едва не лишился чувств.

– Спасите ее, спасите! – возопил он, бухнувшись на колени прямо в карете. – Я уступлю ее вам, если вы ее по-прежнему любите.

– Друг мой, – возразил Калиостро, – вы заблуждаетесь, я никогда не любил мадемуазель Оливу, я стремился лишь избавить ее от беспутной жизни, которую ей приходилось разделять с вами.

– Но как же… – начал изумленный Босир.

– Вы удивляетесь? Знайте же, что я один из синдиков общества нравственного обновления; наше общество почитает своей целью спасать от порока каждое создание, которое еще можно исправить. Для того чтобы исправить Оливу, нужно было устранить вас – вот я вас и устранил. Спросите ее, слышала ли она из моих уст хоть одно искусительное слово; спросите, оказывал ли я ей небескорыстные услуги.

– Тем более, сударь, спасите, спасите ее!

– Я попробую, но все будет зависеть от вас, Босир.

– Я готов пожертвовать жизнью.

– Этого не потребуется. Возвращайтесь со мною в Париж, и, если вы будете скрупулезно следовать моим наставлениям, мы, может быть, спасем вашу милую. Но я поставлю вам одно условие.

– Какое?

– Об этом я скажу вам в Париже, когда мы приедем ко мне домой.

– Заранее принимаю ваше условие, лишь бы увидеть ее!

– Это входит в мой план. Не пройдет и двух часов, как вы ее увидите.

– И смогу ее обнять!

– Надеюсь; более того, вы скажете ей то, что я вам велю.

И Калиостро вместе с Босиром покатил по направлению к Парижу.

Два часа спустя они нагнали двуколку; уже наступал вечер.

Еще через час Босир за пятьдесят луидоров купил у полицейских право обнять Николь и шепнуть ей то, что велел граф.

Полицейские были восхищены столь страстной любовью: они уже размечтались, что при каждой перемене лошадей им будет доставаться по полсотни луидоров. Но более они Босира не видели: карета Калиостро умчала его прямиком в Париж, где назревало множество событий.

Обо всем этом мы должны были поведать читателю, прежде чем приступим к деловому разговору, состоявшемуся у графа Калиостро с г-ном де Кроном.

Теперь просим пожаловать в кабинет начальника полиции.

Г-ну де Крону было известно о Калиостро все, что опытный глава полиции может знать о человеке, живущем во Франции, а это немало. Он знал все имена, какими называл себя граф, имел представление обо всех его алхимических тайнах, магнетических опытах и предсказаниях. Он знал о притязаниях графа на вездесущность и бессмертие; Калиостро представлялся ему великосветским шарлатаном.