Еще на лестничной площадке я услышала из глубины нашей с Тугиной квартиры громкий шум и голоса.

– …никому нельзя верить, Альк, тем более властям… Нас всю жизнь обманывают! Когда это нашему человеку хорошо жилось? Да никогда! Ты сразу не соглашайся на тот вариант, что тебе предложат, судись! Не сдавайся. Постарайся выбить хорошую квартиру…

– Ха, выбьет она… Сама же говоришь – никому нельзя верить…

Судя по голосам и репликам, доносившимся из квартиры, к моей соседке пришли ее «девчонки». То есть закадычные подруги.

Я пожала плечами (мне-то что за дело до соседкиных гостей?) и открыла входную дверь. Пока переодевалась в коридоре, заметила, как из комнаты Тугиной выглянула одна из «девчонок». Кажется, эту особу звали Зулей. Невысокая, плотная дама с боевым смоки айс и накладными ногтями.

– Здравствуйте, – коротко кивнула я.

Из-за спины Зули выглянули еще две дамы. Кажется, Алевтина называла их Женечка и Нинок. Женечка – вот эта пигалица с праведным выражением лица, а Нинок – вон та с мешками под глазами (и никакого смоки айс не надо) и антрацитово-черным шиньоном…

Зуля, Женечка и Нинок дружно, в один голос, произнесли, разглядывая меня:

– Явилась…

– Кто там, девочки? – закричала из комнаты Алевтина. – Эта змеюка, что ли, явилась – не запылилась?

«Змеюка»? – опешила я. – Что это с ней? Из-за надписей в подъезде так на меня обиделась?»

– Вот она, разлучница, вредительница…

«Разлучница?» – опять с недоумением подумала я. И вдруг меня озарило – это из-за Павла… Наверное, бывший муж все-таки поведал Тугиной о нашем с ним последнем разговоре, когда я предложила Павлу отказаться от помощи в ее адрес!

Я быстро юркнула к себе в комнату и закрыла дверь. «Как чувствовала, не стоило сюда возвращаться!» – с запоздалым раскаянием подумала я.

– И это за все хорошее, что я ей сделала! – бушевала за стеной моя соседка. – Как к человеку ведь относилась, продукты ей предлагала принести, когда она тут болела…

– Ты же знаешь, Алечка, не делай человеку добра – не получишь зла!

– Это что, из-за нее весь ваш подъезд какой-то дрянью исписали, да?

– Из-за нее! Прямо семейка Адамс какая-то.

– Все, кого Лидами зовут – все стервы, я по жизни давно заметила, кстати. Кто она у тебя по гороскопу?

– Скорпион, кто же еще! Или Овен?

– Боже, Алечка, как я тебе сочувствую, не дай бог рядом со Скорпионом жить…

– Какое у этой Лиды недоброе, злое лицо. Мужчины должны ее сторониться.

– Как же… Мужики – дураки. У нашей Лидки жених есть! Вы в курсе, девочки?

– Да ты что! Алечка, око за око, тебе надо открыть глаза этому ее жениху…

Они галдели и галдели за стеной, словно стая ворон. Кажется, в первый раз в жизни я пожалела, что слух вернулся ко мне! Я упала на диван и закрыла ухо подушкой. Однако вопли женщин пробивали и эту преграду.

«Это война, – с отвращением подумала я. – Тугина теперь не скоро забудет, что я сделала. А что я сделала? Просто рассказала Павлу правду о его бывшей жене. В сущности, я попыталась избавить этого человека от тягостного чувства вины, с которым Павел жил все последние годы. И таким образом я и Тугиной пыталась помочь, она должна стать самостоятельной и независимой…»

– …строит из себя невинность, а к самой мужики ходят!

– К этой страшненькой еще и мужики ходят? – доносились приглушенные голоса.

«Хотя зря. Это болото, и я напрасно туда полезла, вот и перепачкалась теперь. Ну зачем я вмешалась в личную жизнь своей соседки, что мне за дело до нее, до ее бывшего мужа?..»

Постепенно, не сразу голоса за стеной стали чуть тише. Кажется, обо мне забыли.

Алевтина с подругами, смеясь, обсуждали какие-то подробности своей личной жизни. Раздавалось звяканье рюмок, стук ложек о тарелки.

Я не хотела прислушиваться, но посторонние звуки из-за стены сами лезли в уши. В промежутках между своими личными историями дамы спохватывались и дружно продолжали костерить Павла, словно повторяли один и тот же припев.

Детали биографий этих людей совершенно меня не интересовали, зато давали повод для философских размышлений.

Почему иные женщины с возрастом превращаются в таких вот хабалок? Нет, неприятно не то, как человек стареет: меняются его внешность, голос, манеры… Это все ерунда. Страшно, как меняются, становятся плоскими их сознание, мысли. Они все – Алевтина и ее подруги – словно скопище всех возможных штампов и шаблонных фраз. Они ведь даже не думают, а твердят одно и то же. Свой набор избитых фраз: и в адрес правительства, и по поводу событий в стране и городе, окружающих людей, отношений между мужчинами и женщинами.

Вот что они сейчас обсуждают? Я подняла голову. А, опять по десятому разу – какие мужики сволочи…

– Пашка ведь твой предатель. Ты ему столько лет верой и правдой, а он…

«Верой и правдой? – усмехнулась я. – Алевтина много раз рассказывала, что бывший муж сам ездил по магазинам, закупал необходимое, сам готовил… А она что, в те времена к уборке дома более прилежно относилась? Наверняка Павел и унитаз в их доме драил!»

– Ах, девочки, как мне тяжело, если бы вы знали… Не было ни дня, чтобы я не вспоминала о том, как муж меня бросил… – с надрывом, со слезой в голосе жаловалась Тугина.

«И в этом она вся. Впрочем, как и многие. Страдать и страдать, но никакого желания осмыслить произошедшее, измениться, взять себя за шкирку, встряхнуть, сделать свою жизнь лучше… Десять, двадцать, тридцать лет – до самой смерти стонать каждый день: «Мне бо-ольно, мне тяжко, мне обидно!»

– Предатель он. Негодяй. Подонок!

– Да он просто дурак. Эта его Гуля виновата: увела из семьи, ребенком охомутала…

– А его ли ребенок?

Слушать все это было невыносимо, поскольку подружки опять кричали в полный голос, забыв обо мне, о том, какая слышимость в этом доме.

Я встала с кровати, включила диктофон в своем телефоне. Приоткрыла дверь в коридор и высунула туда руку с телефоном.

Если Павел еще раз придет сюда, я дам послушать ему запись. Пусть он поймет наконец, что это такое – Алевтина Тугина.

Он, наверное, думает, что его бывшая – неумелая, несчастная, несуразная тетеха, нелепая, но заслуживающая жалости. Пусть же узнает, что ошибался. Тугина – довольно злобное, грубое создание, которое очень бойко говорит гадости о Павле, о его новой жене, об их ребенке. Она желает им зла, проклинает, она поливает их грязью; она клянется своим подружкам, что вытрясет из бывшего мужа все деньги, что он будет содержать ее до самой смерти, и это ему наказание – за всю ту боль, что он причинил Алевтине…

После страстных разговоров о бывших подружки за стеной принялись петь. «Ой, мороз-мороз» и «Шумел камыш». Кто-то из соседей снизу стал стучать по трубам. Компания за стеной, хихикая, запела громче.

Ближе к вечеру дамы разошлись, этому предшествовало долгое прощание со слезами, клятвами в вечной любви и дружбе, хохотом, поцелуями и грохотом то и дело падающих в коридоре вещей и какими-то вскриками. Не исключено, что это падали в тесном пространстве сами «девчонки».

Ближе к ночи на мобильный пришло послание от Артема: он сообщил, что подал заявку в ЗАГС.


На следующее утро в квартире воцарилась тишина. Вероятно, Алевтина спала. Я вышла в коридор, поставила на место вешалку, передвинула тумбочку, «гулявшую» по коридору. Вся кухня была заставлена грязной посудой, которая лежала и на столе, и в раковине, и на подоконнике, и даже на моем крошечном столике в углу. Вдоль стен стояла батарея пустых бутылок, в основном «Рябина на коньяке» и «Клюковка».

Раздался звонок в дверь.

«Наверняка соседи пришли скандалить из-за вчерашнего…»

Я распахнула входную дверь – на пороге стоял Лешик. Меньше всего на свете я ожидала сейчас увидеть именно его.

– Пустишь? Поговорить надо… – Он, не дожидаясь ответа, оттеснил меня плечом и прошел в мою комнату. Что мне оставалось делать? Стиснув зубы, я направилась следом.

– Тебя опять Наташа послала? – недовольно процедила я, прикрыв за собой дверь. – Только тише говори, не хочу, чтобы Тугина узнала, что у меня кто-то есть.

– Нет, сегодня я прибыл по собственной инициативе, – усмехнулся Леша, стоя передо мной. Я невольно принюхалась: кажется, трезвый. Впрочем, это было бы совсем уж последнее дело – пить с утра… Зато от Леши, как всегда, пахло табаком. И еще чем-то таким, свежим и одновременно горьким… Автомобильная гарь, аромат одеколона или средства после бритья. Пахло легким морозом и солнцем, пахло концом февраля – самым коротким, беспокойным месяцем года, полным надежд и в то же время печали… Печали о том, что время идет слишком быстро, о том, что оно неостановимо и безжалостно.

– Что тебе надо? – уныло спросила я. «Надо? Ему? Это мне не следовало открывать дверь…»

– Я решил расстаться с Наташей, – спокойно, даже доброжелательно произнес Леша.

– Да?.. – растерялась я.

– Да. Мы с Натальей не подходим друг другу. Ничего хорошего в будущем нас с ней не ждет.

– Так ты ее бросаешь?! Но это же предательство! Она же… она ведь жить без тебя не может!

– Тише. Ты сама говорила – тише. Я тоже не могу жить – но с ней. Она погибнет без меня, а я погибну с ней. Поэтому и хочу уйти от нее.

– Но почему? Ты не должен… Это предательство! – опять пробормотала я.

– Если я останусь с Наташей, я предам себя. Сейчас я словно пребываю у нее в рабстве. У нее и ее семьи.

– О, как они тебя мучают! Наверное, заставляют с утра до ночи пахать на тростниковых плантациях, под тропическим солнцем… Не перетрудился, бедный?

– Ну вот представь себе: когда занимаешься нелюбимым делом, даже лишний шаг трудно сделать. Это постоянное насилие над собой…

– О чем же ты тогда думал раньше? – возмутилась я. – Ты взрослый уже человек, не глупый… Ты мог хоть немного просчитать свою жизнь?

– Я это и делал. Именно что просчитывал. Думал, рассуждал, прикидывал за и против. Хорошие люди, все для меня – что Наталья, что ее родители. Благодетели, по сути. Ничего для меня не жалко, а какие перспективы! Кем бы я был без них, без их денег, их постоянной заботы, без их подарков… Только в меня уже ничего не лезет, вот где у меня эти подарки. – Леша провел ребром ладони по шее. Потом произнес ласково, погладив меня по плечу: – Нельзя жить одним рассудком, Лидочка. Есть сердце, есть душа, уж извини за пафос. Есть инстинкты…

Эти его слова буквально взорвали меня изнутри. Потому что я сама все последнее время думала о чем-то подобном. Но тем не менее сразу соглашаться с этим человеком не стоило.

– Инстинкты? Ты что, животное? – спросила я.

– Есть немного. Мне не все равно, с кем я ложусь в постель, с кем я занимаюсь любовью.

Я почувствовала, как у меня запылали щеки.

– Вот зачем ты мне это говоришь, зачем? – с тоской пробормотала я.

– Я все время о тебе думаю.

– О! Ты еще на меня все свали! Что это я виновата в том, что ты решил уйти от Наташи!

– Тише, тише.

– Не смей обо мне думать! – яростным шепотом произнесла я.

– Я уйду от Натальи в любом случае, ответишь ты мне взаимностью или нет.

У меня мурашки побежали по коже от этих слов. Однако же я поморщилась:

– Ты в своем уме? Какая взаимность? Она же моя подруга… Ты понимаешь, даже если я буду сходить с ума от любви к тебе, даже тогда я не буду с тобой. Потому что я, я не смогу стать предательницей. Это ужасно – закрутить роман с парнем лучшей подруги!

– Почему ты думаешь, что она твоя лучшая подруга? – вдруг спросил Леша, и я опять вздрогнула.

– Ты о чем? – подозрительно нахмурилась я. – Ты мне о ней гадости решил рассказать?

– Да. Я тобой манипулирую, – улыбнулся он. Такой некрасивый и… красивый одновременно. – Для своей выгоды, разумеется, Лидочка.

Я схватилась за голову, упала в кресло. Он и вправду мной манипулировал. Я ведь прекрасно понимала Лешу, о чем он говорил. А он говорил о том, что Исаевы – и старшие, и Наталья – буквально душили своей заботой, они ее в глотку заталкивали – и друг другу, и тем, кого считали своими близкими. Но не это было самым неприятным. А то, что они все: и Наталья, и Никита Сергеевич, и Мария Ивановна – чувствовали себя при этом благодетелями. Как говорят психологи, они стояли «в позиции сверху». Они покровительствовали. В этом нет ничего плохого… если ты жалкое и слабое существо и нуждаешься в помощи.

В сущности, если проанализировать прошлое, все поступки и слова Исаевых, они принимали меня за несчастную, нищую, глупую, слабосильную бедняжку, которую надо опекать. То, что я принимала за заботу, было милостыней. Подаяние жалкой нищенке от богатых и добрых меценатов.

Вот почему в их присутствии я всегда чувствовала себя какой-то ущербной, что ли. И с Лешей они вели себя точно так же: опекали, считая, что помогают этому «анфан терриблю». И как, наверное, приятно при этом чувствовать себя благодетелем! Хорошим и правильным человеком!