Жакоб вновь принялся расхаживать по кабинету. В те минуты, когда он был до конца откровенен с собой, приходилось признать, что все, связанное с Сильви, он как бы вынес за невидимые скобки. Он был неизменно терпелив и доброжелателен, старался не поддаваться ни гневу, ни страсти. Если эмоции все же прорывались, то обычно это выливалось в скандал. Так и получилось, что, сохраняя видимость нормальной семейной жизни, он принес в жертву собственную дочь.

Жакоб взглянул на Закса уже иными глазами – этот человек явно был неравнодушен к судьбе Катрин.

– Вы видите все это, мистер Закс. – Жакоб обвел рукой стены, уставленные книгами, кушетку для приема пациентов. – Более четверти века я читаю умные книги, размышляю, лечу людей, пишу научные труды, я пережил мировую войну, и все же мне не удалось создать семью, в которой мои дети были бы счастливы.

Томас Закс хмыкнул. Он уже успел обратить внимание и на полку, наполненную сочинениями доктора Жардина, и на портрет эффектной блондинки – очевидно, жены хозяина. Закс понял, что находится в обществе одного из тех немногих людей, кто близок ему по духу.

– Мало кому из нас, доктор Жардин, удавалось выполнить эту задачу, – мрачно заметил он. – По крайней мере у вас, в отличие от меня, есть счастливая возможность продолжать свои попытки.


Катрин кружилась по комнате, глядя, как полы нового зеленого платья обвиваются вокруг ее ног. Она взглянула в высокое зеркало и улыбнулась. Это была новая улыбка, ранее ей несвойственная: слегка неуверенная, но очаровательная и излучающая тепло. Несколько спокойных дней, проведенных в доме Томаса Закса, подействовали на девочку благотворно. Под руководством своего великодушного наставника Катрин впервые в жизни начала интересоваться собственной внешностью.

То был здоровый нарциссизм. Катрин и прежде держалась очень самоуверенно, но это давалось ей усилием воли, было проявлением сильного характера, который в конечном итоге мог довести до крайности, как это произошло с Сильви. У Катрин под личиной спокойствия и достоинства скрывались чувство вины и робость. Внутри девочки жило съежившееся испуганное существо, твердо знающее, что не заслуживает любви. Томас научил Катрин видеть в себе самой и нечто иное, ценное, вызывающее восхищение. Закс пытался пробудить в девочке юную женщину. И Катрин почувствовала, что привлекательная девушка, отражающаяся в зеркале, ей нравится.

Вдвоем они отправились в самый большой универмаг Бостона. Там Закс уверенно набрал целый ворох платьев, юбок и блузок. Катрин должна была все их примерить.

– Но мне столько не нужно, – запротестовала она.

Закс посмотрел на нее сурово:

– Необходимость никоим образом не связана с красотой. Если вы намерены сидеть со мной за одним столом и разгуливать по моему дому, вы должны выглядеть безукоризненно. Я знаю, что вы на это способны.

Он развернул белую шелковую блузку, обшитую тончайшим кружевом, пощупал ткань и присовокупил блузку к вороху.

– Эту тоже надо будет примерить.

Катрин горестно покачала головой:

– Мне никогда с вами не расплатиться.

– Катрин, – улыбнулся Закс. – Кажется, до вас все еще не дошло, что я очень богатый человек. У меня осталось не так уж много желаний – хорошая картина, бутылка изысканного вина, поход в оперу. Вы отплатите мне уже тем, что будете носить всю эту одежду. Это доставит мне гораздо больше удовольствия, чем деньги. И не будем терять времени – идите в примерочную. Только учтите – я буду сам решать, что вам подходит, а что нет.

Катрин повиновалась. Вместе они выбрали целый гардероб, в основном выдержанный в зеленых, синих и темно-красных тонах. Том утверждал, что именно эти цвета больше всего подходят к фарфоровому оттенку кожи и каштановым волосам Катрин.

– Когда станете постарше, можете носить черное. Пока вы для этого слишком юны. А я наберусь терпения и буду ждать, пока вы повзрослеете.

Затем Закс отправил Катрин в отдел нижнего белья, строго-настрого приказав выбрать все самое дорогое и красивое.

– Пускай я этого не увижу, – добавил он, озорно блеснув глазами, – но женщина должна чувствовать себя прекрасной не только в верхних вещах, но и в красивом белье.

Поход закончился в обувном отделе, где Закс купил несколько пар туфель и изящные кожаные сапоги.

Катрин была возбуждена, как ребенок на Рождество. Она жалела только об одном – что рядом нет Антонии. Томас говорил так много интересного, что каждое его слово следовало запомнить и на досуге тщательно обдумать.

Девочке отвели просторную комнату на втором этаже, выходившую окнами в сад. Вся мебель здесь была красного дерева, на кровати – белое покрывало с изящной вышивкой. В синей вазе, стоявшей на столе, благоухали свежие цветы, но больше всего Катрин понравились три миниатюрных города, искусно вырезанных из дерева и затейливо раскрашенных. Она долго рассматривала эти сказочные сооружения.

Вечером, после похода в универмаг, Катрин спустилась к ужину, одетая в одно из новых платьев. Чувствовала она себя довольно неловко – стеснялась непривычного ощущения шелковой комбинации и кружевного лифчика, ступала скованно, неуверенно. Томас сидел в глубоком кресле возле камина, просматривая газеты. Увидев Катрин, он снял очки и внимательно осмотрел свою гостью с головы до ног.

– Очень мило, Шаци, – сказал он, – но попробуйте забыть, что на вас новое платье. Не мешайте своей природной грации.

Он жестом пригласил ее садиться и затеял разговор о политике.

– Слышали ли вы про молодого сенатора Джона Фицджеральда Кеннеди, которого все прочат в президенты?

Катрин неуверенно кивнула.

– Я собираюсь вложить в его избирательную кампанию большие деньги. Мне кажется, что у этого человека демократические, даже отчасти социалистические взгляды. В этой стране лишь очень богатые, очень умные и очень старые могут позволить себе роскошь думать о тех, кто социально незащищен. Все остальные слишком увлечены накопительством или сохранением того, что у них есть.

Катрин вопросительно взглянула на него.

– Но, Томас, неужели вы согласитесь отдать бедным то, чем владеете? – Она обвела жестом роскошно обставленную комнату.

– С чего вы взяли? – прищурился он.

– Но вы, кажется, сочувствуете социалистам? – застенчиво сказала Катрин.

Закс весело расхохотался.

– Я этого не говорил. Но если бы я даже в самом деле придерживался социалистических взглядов, это еще ничего не означает – вы находитесь в плену весьма распространенного заблуждения. Социализм – это вовсе не равное распределение несчастья на всех. Социализм – это желание жить немного лучше и немного справедливее, только и всего.

Он снова засмеялся.

Катрин покраснела. Томас заметил ее смущение и тут же добавил:

– Я смеюсь вовсе не над вами, Шаци. Вы имеете полное право говорить все, что думаете. Мне нравится, когда вы задаете вопросы. И вы абсолютно правы – я вовсе не собираюсь расставаться со своим имуществом. А теперь пойдемте.

Он взял ее за руку и повел в столовую, где был накрыт ужин на двоих. Все блюда были восхитительны, а вино удовлетворило бы самого привередливого знатока.

Томас Закс, безусловно, был эпикурейцем. Но его аппетит распространялся не только на материальную, но и на интеллектуальную сферу. Больше всего на свете Закс ненавидел скуку. Он очень любил красивых женщин, однако имел дело лишь с теми красавицами, у которых, кроме внешности, было еще что-то в сердце и в голове. Об этом он сообщил своей гостье на второй вечер. Катрин же больше интересовали миниатюрные деревянные города, которыми была украшена ее комната.

Закс довольно улыбнулся.

– Рад, что вы обратили на них внимание. Их изготовил прекрасный немецкий художник, которого зовут Файнингер. У меня есть и его картины.

Он пригласил Катрин в свой кабинет, прежде она там не бывала.

Тончайшие рисунки, где форма и движение были намечены лишь легкими штрихами, пришлись девочке по душе.

– А вот это еще лучше, – сказала она, останавливаясь перед небольшим холстом. – Но художник уже другой, да?

– Вы совершенно правы, Шаци. У вас есть художественный глаз. – Томас просиял. – Это одна из моих любимых работ. Пауль Клее. Подумать только – я чуть не продал эту картину, чтобы заплатить за обед и убогий гостиничный номер.

Катрин недоверчиво посмотрела на него.

– Это сущая правда, Катрин. Мир меняется. В Лондоне перед войной никто не слышал о Пауле Клее, хотя в Германии он был уже достаточно известен. Когда я эмигрировал, я захватил с собой две его работы. Мне пришлось сделать остановку в Англии. Произошла какая-то путаница с бумагами, и я был вынужден ждать, пока придет американская виза. Задержка не входила в мои первоначальные планы, тем более что все свои деньги я перевел прямо в Соединенные Штаты. Я оказался в отчаянном положении. Отправился в национальную галерею и предложил им купить у меня две картины Пауля Клее – просто для того, чтобы было на что жить. Лишь один человек в этом всемирно известном музее слышал о Пауле Клее. Это был поэт и художественный критик Герберт Рид. Он уговорил руководство музея приобрести картины, однако ему позволили заплатить за каждую по две гинеи – и ни пенса больше. Я был голоден, очень нуждался в деньгах, и все же, хорошенько все обдумав, решил отказаться. Слава богу, удалось занять денег у знакомого. – Томас хмыкнул. – А сегодня эти картины стоят целое состояние, и я ни за что с ними не расстанусь. Рад, что вам понравилась эта работа.

– Просто великолепно! – восхищенно прошептала Катрин. – Такая грустная, тревожная и в то же время шутливая. Просто чудо!

Она рассказала Заксу про копию с картины Вермера, над которой так долго работала. Рассказала и о том, чем все кончилось.

Томас взял ее руку, нежно погладил.

– Шаци, я скажу вам одну вещь, которая в устах человека моего возраста является наивысшим комплиментом. Чем больше я вас узнаю, тем больше уважаю. С юными женщинами обычно бывает все наоборот. Вы не просто хороши собой, в вас есть ум и огонь. Не позволяйте, чтобы жизненные обстоятельства затоптали эти искры.

В пятницу Томас уехал сразу после завтрака. Он сказал, что Катрин до воскресенья остается в доме одна, на попечении дворецкого. Чтобы она не скучала, Закс вручил ей роман Томаса Манна «Будденброки» и очень рекомендовал его прочесть. Пусть это будет компенсацией за пропущенные уроки. Катрин получила разрешение свободно пользоваться библиотекой. Могла она, разумеется, и отправляться на прогулки. С одним условием (добавил Закс насмешливо) – не садиться в машину к чужим мужчинам.

Читая книгу в библиотеке, Катрин вспомнила этот совет и улыбнулась. Дом без хозяина опустел, но девочка чувствовала себя вполне счастливой. Ей казалось, что она могла бы прожить под этой надежной крышей всю свою жизнь. Пусть Томас будет рядом, пусть делится с ней своими знаниями о мире. Но, к сожалению, скоро все закончится. В воскресенье возвращается отец, и, как предупредил Закс, между ними состоится серьезный разговор. Катрин слышала, как Закс разговаривает по телефону с Сильви, и это ее успокоило – она поняла, что Томас может убедить кого угодно и в чем угодно.

Позднее, когда она лежала у себя в комнате и читала, в голову ей пришла одна мысль. За все эти дни Томас ни разу не упомянул о том, что произошло во время поездки в автомобиле. Катрин и сама совершенно об этом забыла – словно мужчина, попросивший ее дотронуться до его пениса, был совсем другим человеком. Катрин закрыла глаза и вспомнила всю ту сцену. Где-то внизу живота сладко заныло. Катрин обхватила себя руками за плечи и всецело отдалась этому приятному ощущению. Она уже жалела о том, что посмеялась тогда над Томасом. Если хватит смелости, надо будет спросить у него, зачем он это сделал.

В воскресенье вечером она надела самый элегантный из своих новых нарядов: белую шелковую блузку с кружевами и широкую синюю юбку. Сквозь легкую ткань блузки просвечивал тончайший лифчик. Катрин осталась довольна своим видом. Она села возле камина и стала нетерпеливо дожидаться, когда вернется Закс и одобрит ее наряд. Томас не разочаровал ее.

– Как приятно возвращаться, когда дома вы, Шаци. Сегодня вы еще очаровательнее, чем обычно.

Он вежливо поклонился и чуть насмешливо поцеловал ей руку.

Когда дворецкий принес ему виски, а ей лимонад, Томас подсел ближе.

– Как вы тут без меня поживали, Катрин?

– Спасибо, очень хорошо, – чопорно ответила она. Затем не без иронии добавила: – Я закончила «Будденброков», а гулять ходила только в сад. Никаких чужих мужчин я там не встретила.

Закс приподнял кустистую бровь:

– Неужели? Это меня удивляет.

Она хихикнула и, внезапно осмелев, начала:

– Томас, помните, тогда вечером, в автомобиле, когда вы отвозили меня к брату, вы вдруг показали мне… – Она запнулась и сформулировала свой вопрос по-другому: – Почему вы захотели, чтобы я вас потрогала?