— Ага.

— Это случилось во время моего пребывания в тюремном супермаксе. Мне нечем было заняться, кроме как думать, и, как ты знаешь, ты — единственный, кто может полностью занимать мои мысли от рассвета до заката.

Я сосредоточился на дыхании.

— Кстати, выглядишь ужасно, — заметил он, — но это и не удивительно.

— И почему же?

— Ну, ты мне снился, как обычно, а всем известно, что если ты не можешь заснуть ночью, то это потому, что ты бодрствуешь в чужом сне.

Все, что он говорил, всегда звучало настолько обыденно, что иногда я задавался вопросом, вдруг это он в здравом уме, а я, напротив, сумасшедший.

— Или кошмаре, — поправился Хартли.

Я кивнул.

— Я постараюсь остановиться, чтобы ты мог немного отдохнуть.

— Спасибо, — слабо произнес я.

Мы оба замолчали.

— Это безумие, — вмешался Барретт, нарушая тишину.

Когда Хартли повернулся к нему, в его идеально уложенных, густых коротких светлых волосах отразился свет. Он выглядел как герой любовного романа.

— В смысле?

— Твое эго. Думать, что ты каким-то образом воздействуешь на сон Миро — это просто безумие.

Хартли поджал губы, и я видел снисходительный взгляд, который он бросил на Барретта.

— Думаю, мы все знаем, кто здесь зло?

— Я?

— Ну да, ты и твой мертвый сообщник.

— Ты у него на кухне с понтовым стволом.

Хартли снова цыкнул.

— Во-первых, это титановый золотой «Дезерт Игл», как я уже упоминал, а во-вторых, именно ты застрелил собаку.

Барретт широко раскрыл глаза и быстро покачал головой, что подразумевало «да уж».

— По-моему, это Ганди как-то сказал, что о величии нации и ее моральном прогрессе можно судить по тому, как обращаются с ее животными.

— И какое это имеет отношение к…

— Ты только что пытался убить собаку, — напомнил ему Хартли, осуждающе нахмурившись. — Ты настоящий варвар.

— Она собирался напасть на меня!

— Ты же в доме Миро, — твердо заявил доктор. — Конечно, пес собирался напасть на тебя. Это логично. Это все равно что злиться на акулу, которая пытается съесть тебя, потому что ты плаваешь в ее океане. Безумие — принимать это так близко к сердцу.

Барретт взглянул на меня.

— Миро согласится со мной. Ты не получишь никакой поддержки с его стороны.

— Нет, не получишь, — подтвердил я Барретту. Хартли передвинул пистолет, и дуло уперлось мне в живот, а рукой скользнул по моей шее сзади.

— Ты в ужасе от того, что хоть в чем-то со мной согласен? — спросил он меня.

— Да, — вздохнул я, задаваясь вопросом, действительно ли я проснулся или это и впрямь страшный, глубокий, по-настоящему яркий сон.

— Скажи мне, что ты думаешь о том, что я хочу попробовать твой член на вкус?

Я негромко кашлянул.

— А тебе не кажется, что все это скорее имеет смертоносный подтекст, чем сексуальный?

— Как так?

— Думаю, именно мысль о том, чтобы причинить мне боль, доставляет тебе удовольствие.

— Да, и я так думал, но теперь ночью, в постели, когда представляю тебя истекающим кровью, с рассеченной спиной, пока я вынимаю твое ребро… у меня начинается эрекция.

Мой желудок сжался, но голос оставался ровным.

— Полагаю, ты смешиваешь свою жажду крови с сексом.

— Что вполне возможно, — согласился Хартли. — Но я также представляю тебя голым на той койке, на которой ты лежал в прошлый раз, и представляю, как я ставлю тебя на колени и вгоняю свой член тебе в задницу.

Я знал, пока Хартли говорил, пока мы общались, и он находился в процессе размышления, он не станет действовать. Весь фокус был в том, чтобы заставить его думать не только об убийстве, но и о других вещах.

— Со смазкой? — спросил я, испытывая отвращение, но понимая, что должен дать ему больше поводов для размышлений. — Или без?

Хартли приподнял одну бровь.

— А вот это уже интересно, правда? Проникновение без какой-либо смазки вызовет кровотечение?

— Да.

— О, тогда ты, наверное, прав. В этих желаниях на самом деле нет ничего сексуального, они и впрямь сводятся к боли, которая в конечном итоге приведет к смерти.

— Вот и ответ, — тихо сказал я, пытаясь говорить спокойно, выравнивая дыхание, вдох и выдох, стараясь не ошибиться.

Хартли наклонил голову, нежно улыбаясь мне.

— Ты всегда все видишь так ясно.

— Стараюсь.

— Какого хрена? — взревел Барретт. — Так ты собираешься его убить или нет?

Это было ошибкой.

Когда он закричал, Хартли вздрогнул, а доктор ненавидел, когда кто-то заставлял его вздрагивать или подпрыгивать, поэтому он выстрелил в правую коленную чашечку Барретта.

Крик Барретта был оглушительным, как и все последующие.

— Прекрати, или я сделаю то же самое с твоей головой, — сказал Хартли, явно раздраженный. — У меня в кармане есть еще несколько патронов для пистолета.

Не то чтобы у него уже кончились патроны. Я знал это, потому что считал.

Барретт с трудом заткнулся, ему пришлось засунуть кулак в рот и укусить себя.

— Миро, у тебя есть еще полотенца?

— Наверху, в бельевом шкафу, — ответил я, ожидая его разрешения.

Хартли прикусил нижнюю губу.

— А теперь скажи правду: там наверху есть оружие?

— Три: два моих и один маршала Дойла. Но они все в оружейном сейфе.

— Мне действительно не нравится идея с лестницей. Ты можешь повернуться и толкнуть меня, ты сильнее и лучше обучен… Нет, мне очень жаль, но я не могу так рисковать. Используй его ремень, наложи как шину на ногу выше раны на бедре и затягивай до тех пор, пока не увидишь отлив крови.

Нырнув к Барретту, я стянул с себя футболку, скомкал ее и прижал к тому, что осталось от колена, одновременно расстегивая ремень и стягивая его на ноге достаточно сильно, заставляя Барретта закричать.

— О, ну вот, отличная работа, — похвалил Хартли, когда Барретт уже отключился. — Когда будем уходить, вызовем полицию, чтобы спасти его и твою собаку.

— Уверен?

— Прости?

— Я беспокоюсь, — начал я, сглотнув, чтобы успокоить нервы, — кто бы ни пришел, он позаботится о Барретте, но не о Цыпе, и тогда моя собака умрет после того, как ты спас ее.

Хартли на мгновение задумался.

— Вполне возможно. Могут посмотреть и сделать неправильный выбор, кто из них более важен.

— Да.

— Согласен, затруднительное положение. — Хартли медленно опустил пистолет, обдумывая мои слова, и тут мы оба услышали вдалеке вой сирен. Кто-то был уже в пути, вероятно, с того самого момента, когда Барретт выстрелил в Цыпу.

— Ты это слышишь? — спросил я.

— Да.

— Это все меняет, не так ли?

— Немного.

Я поднялся с колен рядом с Барреттом.

— Скажи мне кое-что.

— Что угодно.

— Что ты сделал с моим ребром?

— А ты как думаешь, что я с ним сделал? — игриво спросил он.

— Ты его съел?

Хартли скорчил гримасу.

— Вырезать ребро, а потом с ним расстаться? Ты с ума сошел?

И тут меня осенило, как будто я всегда знал ответ.

— Ты заменил свое плавающее ребро моим.

Взгляд Хартли стал добрым, почти любящим, или что-то в этом роде, поскольку речь все-таки о психопате.

— Не так ли? — Я сформулировал это как вопрос, но это было утверждение, и мы оба это знали.

— Да, — сказал он, дико скалясь. — Прекрасный жест, ты так не думаешь? Мне тоже было больно.

Что, по его мнению, делало нас равными.

Сирены приближались, но времени оставалось еще много.

— Так что? — не отставал я.

— Я хочу, чтобы ты пошел со мной, но твоя собака… — Хартли вздохнул.

В прошлом году он похитил меня без всякой задней мысли, но у него была помощь. В данный момент его помощь была в другом месте.

— Ты никогда не выберешься из города, — пообещал я.

— Прекрати, — сказал он пренебрежительно. — Мы оба знаем, что это неправда.

— Я…

— О, я забыл спросить о детективе Кокране. Ты случайно не знаешь, где он сейчас?

— В смысле? Ты ходил к нему?

— Да, но дома были только его жена и дети, так что я не остался.

Мне не нужно было спрашивать. Я знал, что он оставил их там, где нашел. Он похитил только одну маленькую девочку, и то только для того, чтобы заставить ее мать перехватить меня. Он не причинил ей вреда; она была напугана, но оправилась, как рассказала мне ее мать, когда пришла в офис, чтобы поблагодарить меня за спасение их с дочерью жизней. Она по-прежнему время от времени заглядывала ко мне, и готов поспорить, что в ближайшие пару дней получу от нее известие о том, что Хартли снова на свободе. Она будет волноваться за меня, и позвонит.

— Так что?.. — подначил Хартли.

— Извини, мы с ним поссорились, и в этом была его вина, поэтому Кокрана направили в оперативную группу где-то на юго-западе. Если его не было дома, значит, он уже уехал.

— Ясно. Ну, я все равно оставил ему записку.

— Там, где он ее заметит?

— О да, он не сможет не заметить. Я использовал масляную краску его дочери.

Я был уверен, что его жена захочет переехать в Японию.

— Миро, — прошептал Хартли, делая шаг ближе и прижимая дуло пистолета к внутренней стороне моего бедра. — Иди сюда, поцелуй меня и давай посмотрим, понравится ли мне.

У меня сразу же возникли две мысли: во-первых, он может убить меня, если я откажусь. А во-вторых, он спас меня и мою собаку от парня, которого я на самом деле ненавидел гораздо больше, чем его — я считал Баррета другом, доверял ему. С Хартли у меня никогда не было подобной связи. Он не мог причинить мне такую боль, как Барретт.

Я взял лицо Хартли в ладони, наклонился и накрыл его рот, сильно и быстро, и до того, как он ответил, глубоко вдохнул, не желая дышать его дыханием. Оторвавшись от него, я резко выдохнул, собираясь сделать шаг назад, но дуло пистолета уперлось мне в бедро, и Хартли, обхватив рукой сзади за шею, притянул меня ближе.

— Ты должен уйти, — сказал я, отказываясь смотреть ему в глаза, хотя мы были так близко. Подобная близость была зарезервирована исключительно для Яна. — Они пристрелят тебя на месте.

— Какая забота о моем благополучии, — задумчиво произнес Хартли, прежде чем наклонился и поцеловал меня сам.

Его язык скользнул между моими губами, нежно поглаживая, а рука сжала меня за волосы, удерживая крепко и неподвижно, пока его рот владел моим, соединяя нас вместе, как давно потерянные кусочки головоломки.

Когда я был полицейским детективом, при расследовании убийства мне пришлось допрашивать высококлассную девушку по вызову, и поскольку было уже поздно, я принес ей хороший кофе, и мы поговорили о других вещах, а не про ее мертвого бойфренда-наркоторговца-сутенера. Она сказала мне, что, как и в фильме «Красотка», поцелуи на самом деле гораздо интимнее, чем секс.

— Ты можешь симулировать половой акт, — сказала она мне. — Можешь симулировать оргазм и все остальное в постели, но поцелуй… не сможешь. Когда целуетесь, вы прямо друг перед другом, глаза в глаза, щека к щеке, и если чувствуешь что-нибудь к человеку, руки потянутся автоматически, чтобы схватить и удержать его. Если же все наоборот, то захочется оттолкнуть… и уйти.

Я слушал, а она улыбалась.

— Нельзя сымитировать поцелуй. Если ты этого не хочешь, то все бесполезно, ты чувствуешь только безразличие и ужасный жуткий страх в глубине себя, что другой человек поймет и почувствует твое пренебрежение. — Она обхватила меня за запястье своей костлявой рукой. — Поцелуй мужчины, которого ты не хочешь, — это отвратительное давление плоти и слюны, и его вкус на твоем языке пробирает тебя до костей. Никогда не делай этого, дорогой. Целуй только тех, кого любишь или хотя бы хочешь видеть в своей постели.

— Хорошо, — согласился я. — Клянусь.

Я держал свое обещание той женщине, которую больше никогда не видел. Держал до этих пор.

Все было именно так, как она и говорила. Это было все равно что целовать труп, и мое сердце разрывалось от отвратительности этого действа.

Но в голове все смешалось.

Я ужасно боялся Хартли, однако он только что спас меня. Мысли о том, что он рядом и удерживает меня, часто будили по ночам, и я вскакивал каждый раз в холодном поту. Единственное, что сдерживало воспоминания о Хартли, — то, что я спал с Яном, но в последнее время он отсутствовал чаще, чем присутствовал, и в этом не было его вины, я должен был научиться жить с этим и не винить его, но…