Грейс Металиус - Пейтон-Плейс

«Интересно, кто они? — спросил себя Майкл, глядя на «девочек Пейджа». — Может, это две городские Лиззи?»

Он неохотно отвернулся от белого дома и пошел по улице Вязов. Пройдя три квартала, Росси подошел к маленькому, чистенькому, хорошо освещенному ресторанчику. «Ресторан Хайда» — вежливо сообщала неоновая вывеска. Росси открыл дверь и вошел. Кроме старика, который сидел в дальнем конце стойки, и человека, появившегося из кухни на звук открывающейся двери, в ресторане никого не было.

— Добрый вечер, сэр, — сказал Кори Хайд.

— Добрый вечер, — сказал Росси. — Кофе, пожалуйста, и кусок пирога, все равно какого.

— Яблочного, сэр?

— Любой подойдет.

— Ну, у нас есть еще тыквенный.

— Яблочный подойдет.

— Мне кажется, у нас еще остался кусок вишневого.

— Яблочный, — повторил Росси, — подойдет.

— Вы мистер Росси, не так ли?

— Да.

— Рад с вами познакомиться, мистер Росси. Меня зовут Хайд. Кори Хайд.

— Как поживаете?

— Как правило, хорошо, — сказал Кори Хайд. — Если никто не откроет новый ресторан, думаю, мои дела будут идти хорошо.

— Послушайте, теперь я могу получить свою чашку кофе?

— Конечно. Конечно, мистер Росси.

Старик в конце стойки пил из ложечки свой кофе и внимательно рассматривал вновь прибывшего. Росси подумал, что, возможно, старик что-то вроде деревенского дурачка.

— А вот и ваш заказ, мистер Росси, — сказал Кори Хайд. — Лучший в Пейтон-Плейс яблочный пирог.

— Спасибо.

Росси размешал сахар в кофе и попробовал пирог — он был великолепен.

— Пейтон-Плейс, — сказал он Кори Хайду, — самое странное название города из тех, что я когда-либо слышал. В честь кого он назван?

— О, я не знаю, — сказал Кори, проделывая бесполезные круговые движения тряпкой по безупречно чистой стойке. — Полно городов со странными названиями. Возьмите, например, Батон-Роудж в Луизиане. В детстве я немного учил в школе французский. Так вот, Батон-Роудж означает Красный Прут. Ну, разве не странное имя для города? Красный Прут. А Дес-Мойнес в Айове? Просто с ума сойти можно.

— Действительно, — сказал Росси. — Но в честь кого или в честь чего назван Пейтон-Плейс?

— В честь одного парня, который еще до Гражданской войны построил здесь замок, — неохотно сказал Кори.

— Замок! — воскликнул Росси.

— Да. Самый настоящий замок. Каждый камень и каждую балку для него привезли из Англии.

— А кто он был, этот Пейтон? — спросил Росси. — Герцог-изгнанник?

— Не, — ответил Кори. — Просто парень с лишними деньгами. Извините, мистер Росси, у меня дела на кухне.

Старик в конце стойки хохотнул.

— Дело в том, мистер Росси, — громко сказал Клейтон Фрейзер, — что этот город назван в честь долбаного негра. Вот что беспокоит Кори. Он деликатный парень и не может это вот так сразу ляпнуть.

Пока Майкл Росси попивал свой кофе, наслаждаясь пирогом и беседой с Клейтоном Фрейзером, Паркер Родес прибыл в свой дом на Лавровой улице. Он припарковал свой доисторический «седан», вошел в дом и, не снимая пальто и шляпы, пошел прямо к телефону.

— Алло, — сказал он, когда на другом конце взяли трубку. — Это ты, Лесли? Он здесь, Лесли. Приехал семичасовым, оставил в камере хранения свои чемоданы и отправился в город. Сейчас сидит у Хайда. Что, что? Нет, ты же знаешь, что он только утром сможет получить свой багаж. Что? Черт подери, он не спрашивал меня, вот почему. Он не спрашивал, когда сможет забрать их. Он просто спросил, где можно оставить багаж, и я сказал ему. Что ты говоришь, Лесли? Нет. Я не говорил ему, что ими никто не пользовался с тех пор, как их установили пять лет назад. Что? Черт подери, потому что он меня не спрашивал, вот почему. Да. Да, он такой, Лесли. Действительно, темный и большой. Господи, он здоровый, как бык. Да. Да, у Хайда. Сказал, что хочет выпить чашечку кофе.

Если бы Майкл Росси мог слышать эту беседу, он бы наверняка опять обратил внимание, что Родес произнес последние слова как одно, но в этот момент Росси смотрел на высокого седого человека, который только что вошел к Хайду.

«Мой Бог, — подумал Росси, — этот парень просто ходячее приложение к «Плантатор Панч». Настоящий полковник из Кентукки, в этих-то местах!»

— Добрый вечер, Док, — сказал Кори Хайд, выглядывая из кухни, как черепаха из панциря, и глядя сквозь Росси.

— Привет, Кори. — И как только человек заговорил, Росси понял, что это не беглый полковник из Кентукки, а местный житель.

— Добро пожаловать в Пейтон-Плейс, мистер Росси, — сказал седовласый уроженец Пейтон-Плейс. — Очень рад вашему приезду. Меня зовут Свейн. Мэтью Свейн.

— Привет, Док, — сказал Клейтон Фрейзер. — Я как раз рассказывал мистеру Росси наши местные легенды.

— Вам еще не захотелось от его рассказов прыгнуть в следующий поезд, мистер Росси? — спросил доктор.

— Нет, сэр, — сказал Росси и подумал, что, в конце концов, в этом Богом забытом городе есть хоть одно человеческое лицо.

— Надеюсь, вам понравится у нас, — сказал доктор. — А когда устроитесь, если вы не против, я могу показать вам город.

— Спасибо, сэр. С удовольствием приму ваше предложение.

— А вот идет Лесли Харрингтон, — сказал Клейтон Фрейзер.

Из ресторана сквозь стеклянную дверь было хорошо видно того, кто снаружи. Доктор повернулся посмотреть.

— Это действительно Лесли, пришел проводить вас домой, мистер Росси.

Харрингтон шагнул в ресторан, улыбаясь так, будто ему в лицо бросили растаявшее мороженое.

— А, мистер Росси, — радостно воскликнул он, протягивая вперед руки — Очень рад приветствовать вас в Пейтон-Плейс.

«О, Боже, — думал он, — это хуже, гораздо хуже, чем я мог предположить».

— Здравствуйте, мистер Харрингтон, — сказал Росси, слегка касаясь протянутой руки. — Все звоните по междугороднему телефону?

Улыбка начала сползать с лица Харрингтона, но он вовремя спас ее.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся он. — Нет, мистер Росси, сейчас совсем нет времени на телефонные разговоры. Я был страшно занят, подыскивая подходящую квартиру для нового директора.

— Надеюсь, ваши поиски увенчались успехом, — сказал Росси.

— Да. Именно так. Ну, идемте. Я подвезу вас на своей машине.

— Только допью мой кофе, — сказал Росси.

— Конечно, конечно, — сказал Харрингтон. — О, привет, Мэт, привет, Клейтон.

— Кофе, мистер Харрингтон? — спросил Кори Хайд.

— Нет, спасибо.

Росси допил кофе, все по очереди пожелали доброй ночи, и они с Харрингтоном вышли из ресторана. Как только дверь за ними закрылась, д-р Свейн начал хохотать.

— Черт возьми, готов поспорить на что угодно — на этот раз Лесли нашел себе достойную пару!

— Да, появился учитель, которого Лесли не сможет засунуть подальше, — заключил Клейтон Фрейзер.

Кори Хайд, должник банка, где Лесли был членом правления, неуверенно улыбнулся.

— Текстильное дело, наверное, процветает, — сказал Росси, открывая дверь нового «паккарда» Лесли Харрингтона.

— Не жалуемся, — сказал Харрингтон. — Не жалуемся. — И владелец фабрики зло одернул себя, за постоянное повторение.

Майкл Росси, согнувшись, замер возле машины. К ним приближалась женщина, она прошла под фонарем, и Росси увидел блеснувшие белокурые волосы и развевающиеся полы пальто.

— Кто это? — спросил он.

Лесли вгляделся в темноту, фигура подошла ближе, и он улыбнулся.

— Это Констанс Маккензи, — сказал он. — Возможно, у вас найдется много общего. Она когда-то жила в Нью-Йорке. Хорошая женщина. И симпатичная. Вдова.

— Представьте меня, — сказал Росси, выпрямляясь в полный рост.

— Конечно, конечно. С удовольствием. О, Конни!

— Да, Лесли?

У нее был богатый, чуть хрипловатый голос. Росси еле справился с желанием поправить галстук.

— Конни, — сказал Харрингтон, — хочу представить тебе нового директора школ, мистера Росси. Мистер Росси, Констанс Маккензи.

Констанс протянула руку и, пока Майкл пожимал ее, смотрела на него во все глаза.

— Здравствуйте, — наконец сказала она, и Майкл Росси удивился тому, с каким облегчением она это сказала.

— Рад с вами познакомиться, миссис Маккензи, — сказал Росси и подумал: «Знаешь, малышка, действительно очень рад. Хотелось бы познакомиться с тобой поближе, в постели например. Представляю эти чудесные волосы, разбросанные на подушке.

С того вечера, когда Констанс была представлена Майклу Росси, в доме Маккензи начало ощущаться напряжение нового рода. Если раньше Констанс старалась быть терпеливой и пыталась понять свою дочь Эллисон, теперь она стала упрямой и раздражительной без причины. Эти перемены в Констанс не ограничивались домом, они так же хорошо проявлялись и в ее магазине. К собственному своему испугу, Констанс обнаружила, что в ней есть злоба, о которой она никогда раньше не подозревала, и, что еще хуже, высказывая вслух мысли, которые она годами прятала ото всех, Констанс испытывала чувство горького удовлетворения.

— Для 18-го размера у вас слишком полные бедра, — сказала она как-то в конце апреля Шарлотте Пейдж. — Пора вам подумать о других размерах.

— Но, Констанс! — сказала ошеломленная Шарлотта. — С тех пор как я стала одеваться у вас, я уже годы ношу 18-й размер. Даже не знаю, что это на вас нашло!

— Вы годами носите 18-й только потому, что я всегда отрывала бирку с настоящим размером и прикалывала с 18-м, — прямо сказала Констанс. — Вот 24,5, может, подойдет, хотя, если для разнообразия говорить правду, я в этом сомневаюсь.

— Ну, хорошо! — сказала Шарлотта, хватая свои зонтик и перчатки. — Хорошо! До свидания! И я больше не приду!

Дверь за Шарлоттой хлопнула так, что Констанс вздрогнула. Устало поправив волосы, она ушла в заднюю комнату, где стояли плитка и холодильник. Там они сделала себе стакан содовой и, содрогаясь, выпила залпом.

«Я понимаю, что на меня нашло, не лучше вашего, Шарлотта», — подумала она.

Сначала Констанс говорила себе, что это от переполняющего ее чувства облегчения после первой встречи с Майклом Росси, когда она поняла, что никогда раньше не видела этого человека. Какой же идиоткой она была!

«В Нью-Йорке восемь миллионов жителей, — подумала Констанс, трясясь от смеха. — А я психовала из-за одного из них, который умудрился добраться до Пейтон-Плейс!»

Но после первой встречи, которая, казалось бы, должна была успокоить ее, Констанс начала страдать от бессонницы и частых приступов расстройства кишечника. Дважды она видела Майкла Росси на улице и оба раза готова была скорее убежать, чем встретиться с ним лицом к лицу. Потом Констанс сама не могла найти разумных объяснений своему поведению. Может быть, когда Эллисон впервые сообщила ей о прибытии нового директора из Нью-Йорка, она испугалась больше, чем следовало, и теперь страдала от последствий чрезмерного перевозбуждения.

Было бы ужасно, признавала Констанс, если бы оказалось, что Росси был знаком с Маккензи и его семьей в Скарсдейл. Но он не был с ними знаком, и Констанс было трудно объяснить, почему ее постоянно преследует образ Росси.

Никого, заявляла себе Констанс, не может впечатлить мужчина таких размеров, с этой его отвратительно приятной внешностью и улыбкой из спальни.

Однако никакие заявления не могли изгнать Майкла Росси из головы Констанс.

Однажды поздно ночью Эллисон разбудил какой-то неопределенный шум в их доме. Она тихо лежала в несуществующем мире меж сном и явью и слушала шум воды из ванной комнаты.

«Это мама», — сонно подумала она.

Как все в ее возрасте, Эллисон быстро и без лишних вопросов приспособилась к новому, беспокойному состоянию своей мамы.

Эллисон повернулась и, щурясь, посмотрела на светящийся циферблат часов у себя над кроватью. Она шире открыла глаза — два часа. И с легкостью, которая уходит вместе с детством, Эллисон вдруг почувствовала, что окончательно проснулась. Она села на кровати и обхватила колени руками. Шел дождь, и шел он уже не первый день. Занавески в комнате Эллисон дрожали и раскачивались на ветру. Она долго смотрела на них, думая о том, что ветер заставляет все двигаться грациозно. Занавески были так же бесплотны, как и ветви деревьев на сильном ветру. Они раскачивались, перекручивались, опадали, и каждое их движение было плавным.

«Хотела бы я, — подумала Эллисон, — уметь так танцевать»

Она тихонько встала с кровати, включила свет и подошла к шкафу, где висело платье для весенних танцев. Эллисон прикоснулась к широким тюлевым юбкам и пробежала пальцами по гладкому, мягкому лифу ее первого длинного, до пола, а значит, взрослого, вечернего, платья. Эллисон вытащила его из шкафа и держала перед собой на вытянутых руках. Ветер, проникший через окно в комнату, подхватил бледно-голубую материю, и юбки заволновались в воздухе.