бьем, если что — сразу по роже. Тоже вариант. Не знал, что ты любишь погорячее. — Зажимает сигарету губами и

подкуривает.

Рада теряет все слова. Заготовленный монолог рассыпается, превращаясь во что-то несуразное. На языке одни

междометья.

— Никого тебе «погорячее». Мы больше не будем встречаться. Все. Никогда больше не будем встречаться. — Почему-то

дыхания не хватает.

— А чего так? — как будто равнодушно спрашивает он, не вынимая сигарету изо рта.

— Я так решила. Повстречались и хватит.

— Решительная. Решила она.

— Я серьезно. Мы больше не увидимся. А тебе и скучать некогда будет, как я поняла.

— М-м-м, понятливая. — Выпускает дым. — И даже вещи свои из моей квартиры не заберешь?

— Нет, можешь их Петровне отдать, пусть загонит по спекулятивной цене.

У Гергердта звонит сотовый. Рада, воспользовавшись этим, спешит покинуть кабинет. У двери коротко кивает и бросается

прочь.

— Я задержусь, форс-мажор у меня, — говорит он в трубку. — Нет, не сильно. Не сильно… — выдыхает он и бросает

сотовый на стол. — Попил, бл*ть, кофе. — Кладет сигарету в пепельницу и поднимает со стола белую рубашку, которая лежит

в луже кофе, и бросает ее в урну.

Сначала нужно заехать домой переодеться, вернее, одеться. Потом у него дела. А потом он разберется с Дружининой.

Рада выскакивает на улицу. Проливной дождь хлещет в лицо. Господи, пару минут назад с неба падали одинокие капли.

Она в этом клубе пробыла всего несколько минут. За это время разразилась целая гроза.

Дружинина бежит туда, где оставила машину — к соседнему зданию. Но там ее машины нет. Рада в растерянности

застывает, мокнет под дождем, потом взбегает на крыльцо и, прячась под козырьком здания, достает из кармана телефон.

— Антон, у меня машину угнали.

* * *

К Дружининой Гергердт смог вырваться только к вечеру. Весь день она не отвечала на его звонки и на СМС-сообщения

тоже не реагировала. Разумеется, и сейчас дверь не открывала. Но она дома, в этом он уверен. Ее машина, серебристый

Nissan Murano стоит около дома. Капот еще теплый. Видимо, недавно откуда-то приехала.

Первое сообщение с просьбой впустить его Рада игнорирует.

Тогда Гера пишет второе. Оно короткое, но внушительное:

«Дверь вынесу».

Молчание. Он и не сомневался. Что ж, тогда пусть ловит еще одно:

«Взорву соседей».

Кроме шуток. Настроение у Артёма совсем не радужное, тут уж не до иронии.

Дружинина отвечает быстро:

«Я вызову полицию».

Напугала. Смешная...

«Вызывай. Я им денег дам и скажу, что у меня тут баба с любовником трахается, они мне еще помогут».

Рада открывает дверь. Не сразу, но открывает. И придерживает ее, явно не собираясь пускать Гергердта за порог.

— Зачем ты пришел? — спрашивает и пытается скрыть растерянность. Хотя нет, это не растерянность. Тут что-то другое.

Не растерянность или неловкость. Опаска? Беспокойство? За себя?

Артём опускает взгляд, скрывая под ресницами лютую ярость.

— Не на пороге же толкаться, — и беспечно пожимает плечами.

— Я тебе все сказала, — Рада не отступает. Не обманывается его спокойным тоном.

— Ты — возможно, а я еще не все сказал. — Гергердт устремляет взгляд сквозь дверной проем, вглубь квартиры. Ясно

дает понять, что точно вынесет дверь, если Рада не впустит его сама.

После некоторой заминки Дружинина отступает, пропуская его.

А он проходит мимо нее, в гостиную и застывает посреди комнаты. Ждет. Рада все еще мешкается у входной двери. Да,

напрасно она ждала, что Гера скажет все, что хотел, у порога. А потом развернется и уедет.

Она проходит следом и впервые жалеет, что так и не удосужилась купить диван. Сейчас бы забиться в него, в самый

уголок.

— Кофе? — спрашивает и бессмысленно оглядывается, словно ищет, куда бы спрятаться. Но спрятаться негде.

Разумеется, предлагая Гере кофе, действует она не из вежливости. Ей хочется увести Артёма на кухню и там

отгородиться столом, спрятаться за чашкой, отвлечется. Гера выговорится, пока будет пить свой кофе, а потом уйдет

домой. Нужно поскорее выпроводить его. Нужно убедить его, что все кончено. Ну почему он не понимает с первого раза?

— Не-е-т, — протягивает он и недобро ухмыляется. — На сегодня кофе я уже напился. А теперь расскажи-ка мне, дорогая,

что это за истерика? — с нажимом произносит он. Так словно давит ей на плечи. Его «дорогая» сжимает ей виски тупой

болью.

— Где ты видишь истерику? — Не подходит близко. Замирает у стены и скрещивает руки на груди. — Нам говорить не о чем.

Я тебе все сказала. Я встречаться с тобой не хочу. Хочу, чтобы ты исчез из моей жизни.

— Ну и?..

— Что? — вскрикивает она, теряя терпение. Кровь приливает к щекам, глаза блестят лихорадочно. — Я тебе мало сказала?

Зря она повысила голос. Это, кажется, взбесило Гергердта. Он подходит к ней. Давит на нее взглядом, чуть-чуть

пригибаясь. Лишает ее личного пространства, заставляя вжиматься в стену.

— Тебе сон плохой приснился? Или звезды нагадали, что сегодня срочно надо замутить расставание? Нет, так не пойдет. Я

уж не говорю, что по роже ни за что получил.

— Артём, я не хочу с тобой встречаться. И дело не в том, спал ты с той девкой, или нет — упрямо повторяет она.

— Это очевидно. Ты же даже не спросила ничего. Предоставила мне право самому догадаться. Я и догадался. Ты хотела

представление — ты его получила. Правда, сцена какая-то дешевая совсем вышла, но ладно. В чем проблема?

Рада меняется в лице. Упрямство уходит, и в глазах ее появляется что-то ему незнакомое. Она кладет ладони на его

плечи. Несмело. Едва касаясь.

— Артём, оставь меня. Оставь. Я прошу тебя. Это не представление. Я не хочу с тобой быть. Я не могу. Пожалуйста, прошу

тебя, оставь меня в покое, — молит она, вцепившись в его кожаную куртку. Ты хочешь поиграть в настоящие отношения, но

это не со мной. Найди себе другую. Не со мной.

А он усмехается:

— Что тебя смущает?

Смущает? Рада издает истеричный смешок и бросает случайный взгляд на часы. Гергердт не оставляет этот жест

незамеченным, и весь едва уловимо меняется. Подтягивается, что ли, напрягается. Медленно поворачивает голову к двери.

И возвращает взгляд к Дружининой. Чуть наклоняет голову набок. Он смотрит на нее остро, угрожающе. В черных глазах

понимание. Догадка.

— А давай кофе, — едко улыбается. Пальцы вцепляются в бегунок молнии, и Гера расстегивает куртку. Все его движения

нарочито неспешные и точные. Он возвращается в прихожую, вешает куртку на вешалку, проходит на кухню.

К горлу подкатывает тугой ком; Рада уже не хочет поить Артёма кофе. Она хочет, чтобы он ушел. Немедленно! Ему пора

уходить. Антон имеет дурную привычку приходить раньше.

Дружинина идет вслед за Герой. Тяжело опускается на стул. Сцепляет пальцы и яростно ищет убедительные слова, чтобы

выпроводить его.

Дверной звонок разрывает тишину. Рада вздрагивает и вскакивает с места. Смотрит в сторону двери, но не решается пойти

открыть ее. Почему-то застывает, как каменное изваяние.

Гергердт смеется и, как будто удивляясь, спрашивает:

— Гостей ждешь? Мармеладка, ты что уже и с Антошкой замириться успела? Ну даешь! Мне прям взгрустнулось.

Дружинина слышит второй протяжный звонок и мечтает о том, чтобы Антон ушел. Вдруг он разозлится и уйдет. Было бы

хорошо.

Теперь у нее разрывается сотовый. Он лежит в заднем кармане джинсов, но у Рады нет сил и смелости достать телефон.

Гергердт стремительно подается в прихожую.

— Артём! — Рада хватает его за рукав свитера.

Гера послушно останавливается. Его губы презрительно искривлены, и в глазах усмешка. Но он стоит, позволяя ей

высказаться. Или попросить.

По ее спине пробегает холодок.

— Артём, возьми себя в руки.

— А хулиганов нет, а руки под пальтом, — певуче растягивает он и ждет ее дальнейших оправданий. Нелепых, любых. Ему

просто интересно, что Рада будет говорить. — Боишься, что я что-нибудь с ним сделаю?

— Нет, можешь хоть убить его, — деланно равнодушно реагирует она, хотя внутри все начинает дрожать. Сердце колотится.

Расслабляя пальцы, отпускает рукав свитера, и Гера срывается в прихожую.

— Ой, цвет-у-ли, — язвит, заглядывая в глазок. — Точно Антошка, да? У него ж на роже написано, что он сексом в носках

занимается. Подожди, это что ж получается… Задержись я на пару часов… приди завтра… и все – измена? — изгаляется он

и открывает дверь.

А Рада закрывает ладонями лицо и сползает вниз по стенке. Дрожит. Она не хочет смотреть на то, что сейчас будет

происходить. Она и не видит этого. Только слышит. Но звуки доносятся как с испорченной пленки. С заезженной пластинки.

Глухие удары. Снова и снова…

Но нет, Гергердт же не бьет Антона бесконечно, просто этот звук застревает у нее в голове. Он ударяет его несколько раз

и швыряет вниз с лестницы.

— Тебе цветов не хватало? — Он уже перед ней. Мертвой хваткой вцепляется в ее ссутуленные плечи, поднимает с пола,

отрывает руки от лица, заглядывает в глаза. — Будут тебе цветы! — Его и без того грубый голос искажен до

неузнаваемости. Он звенящий, резонирующий, словно доносится из трубы.

Она бы рада выбраться из того колодца, в который свалилась, но у нее не получается. Воздух становится душным и

тяжелым.

Гергердт трясет ее и требует каких-то объяснений. Она почти не различает слов. У нее подгибаются колени. А он все

трясет ее и никак не отцепится…

— Не было бы никакой измены. Потому что ты мне никто. Был бы секс с Антошкой, а ты мне никто. Оставь меня в покое, —

шепчет она, но, наверное, Гергердт не слышит ее. Слишком слабы слова. В ее голосе не хватает силы, чтобы пробиться

сквозь яростную пелену, в которую закутался Артём.

— В чем дело?! Говори, в чем дело! Рассказывай! — грохочет над ухом. Потом тащит ее в спальню. Там, наконец, отпускает.

Открывает шкаф, зачем-то быстро перебирает вешалки с аккуратно развешанными вещами. — Где юбки? Где хоть одна

юбка? Почему ты не носишь юбки?! — орет он.

Рада бросается к нему, чтобы остановить. Но ей только так кажется, что она бросается. В мыслях она рванула, а на

самом деле только качнулась вперед. Ноги приросли к полу.

Артём оставляет в покое ее шкаф и подходит к ней.

— Зачем пьешь транквилизаторы? — трогает ее лицо, приподнимая за подбородок. — Это даже ни х*я не антидепрессанты!

— Хватает за кофту на плече. Дружинина пытается отбиться от его прикосновений, убрать от себя его руки. Но от смыкает

пальцы на ее тонком запястье и отводит руку в сторону. — Зачем ты пьешь такие сильные таблетки? — Он наступает. Она

вынужденно отшагивает назад.

Он все дергает ее, то за одну руку, то за другую. За кофту. За рукав, горловину. Дергает, как будто пытается содрать с нее

кофту. Дружинина хочет отбиться от этих прикосновений. Они резкие, неожиданные, открыто агрессивные. Она не успевает

реагировать, ей не больно, но внутри поднимается волна паники, которая парализует ее. Как все неприятно. Противно. А

Гера дергает и наступает. Убивает ее вопросами. Заставляет смотреть на себя, если она опускает голову. Размыкает руки,

когда она пытается скрестить их на груди. Не дает повернуться и уйти.

А уходит уже некуда, спиной чувствуется прохладная стена. Ловушка.

— Прекрати! — кричит она и не узнает собственного голоса.

Артём замирает. Касается ее щеки. Дожидается, пока она откроет глаза.

— Рассказывай сама. Или я сделаю пару звонков и через пару часов буду знать о тебе все.

— И тогда ты исчезнешь из моей жизни, — требует она.

— Может быть.

— Поклянись, что исчезнешь. Навсегда оставишь меня в покое. Поклянись, что оставишь меня в покое, если я расскажу тебе

все! — орет она ему в лицо.

— Клянусь, — соглашается он.

Глава 10

Преступление созрело и упало, как камень,