Оксана Сергеева - Перерыв на жизнь

— Точно. Стопроцентно, — убеждает и слышит длинный облегченный вздох.

Надо, чтобы поверила. Тогда все пройдет. Пусть поверит, что эти таблетки ей помогут.

Постепенно она затихает, почти перестает дрожать. Тогда Артём относит ее наверх, в спальню, укладывает в кровать,

заворачивает в одеяло. Долго сидит рядом. Прислушивается. Рада лежит так тихо, что невольно возникает желание

прощупать у нее пульс. Но Гера не лезет к ее руке, которая спрятана под одеялом, а касается бьющейся жилки на шее. И

вдруг замечает у нее на лице кровь. Это его кровь, конечно. Когда трогал ее, обнимал, — испачкал.

Идет в ванную. Мочит горячей водой полотенце. Снова садится рядом, с трепетной осторожностью обтирает ее лицо. И

шею. И на плече в широком вырезе горловины находит грязный след.

Твою мать, она же такая красивая. Даже когда не накрашенная. Без грамма косметики. Она все равно самая красивая. Он

смотрит на нее и дуреет, кулаки сжимаются, и внутри рождается безумное желание сжать ее крепко до боли, вжаться в нее

до хруста в костях. К ней руки сами тянутся, хочется ей под кожу залезть. Такая идеальная она. Снаружи. А внутри кровавое

месиво. От этой мысли… что с ней те у*бки делали… сделали… мозги чернотой заволакивает.

Рада открывает глаза. Сначала ничего не говорит. Смотрит в одну точку пустым взглядом.

— Что у тебя с руками? — шепчет почти беззвучно.

— Тебе чего? — Гергердт бросает взгляд куда-то на пол.

На краю постели появляется кошачья лапа, потом вторая. Потом снизу выныривает мохнатая морда. Олька водит носом,

принюхивается.

Гера замечает: губы Рады дергаются, точно она хочет улыбнуться. Хватает кошку за загривок, садит на постель. Та

распластывается и замирает. Притихает, как обычно, чтобы не согнали. Тянет передние лапки вперед, просовывает под

одеяло. На бледном изможденном женском лице снова мелькает что-то живое. Гера приподнимает край одеяла.

— Дергай! — командует кошке, и та ныряет в просвет.

Рада закрывает глаза. Она раньше с Олькой в обнимку спала, а сейчас нет сил шевельнуть рукой, чтобы прижать ее к

себе.

Гергердт спускается вниз, делает некрепкий чай. В нем сахара больше, чем заварки. Поднимается в спальню, заставляет

Раду выпить его.

За окном глубокая ночь, Артём плотно задергивает шторы, включает ночник. Остается в спальне. Бесчисленное

количество времени ждет, пока Рада заснет. Когда она засыпает, ее лицо немного розовеет, переставая быть смертельно

бледным. И руки становятся теплыми. Да, он их трогал. Проверял. Они уже не ледяные.

Только после этого он спускается вниз. Туже затягивает на руке полотенце, которым обмотался, когда приходил за

«таблетками».

Достает бутылку коньяка. Не берет стакан, наливает его в кружку, из которой Рада пила чай. Садится за стол. Вытаскивает

из кармана джинсов свою порванную цепочку. Расправляет звенья на черной поверхности. Это не просто цепочка с кулоном.

Мужское колье. Кулон с изображением солнечного льва впаян, как одно из звеньев. Его нельзя снять и надеть на другую

цепь. Рада с такой силой дернула, что разорвала колечко в замке. Оно и понятно. На таких цепях кольцо замочка всегда

оставляют не запаянным — для безопасности, чтобы кто-нибудь случайно не повесился. В противном случае этой цепочкой

Дружинина вспорола бы ему аорту.

Через час Гергердт звонит своему помощнику. Валера ему и телохранитель, и водитель, и собутыльник, когда требуется. И

еще много кто для него Валера, если случай вынуждает.

— Валера, какого х*я ты спишь? — сходу заряжает матом, вместо «доброго утра».

— Так пять утра, Артём Андреевич, — сонно и умиротворенно оправдывается доверенное лицо.

— Давай ко мне.

— Понял.

Валера скоро будет на месте. Он, как солдат, — за сорок секунд одевается, жрет на ходу и через пятнадцать минут летит

по городу в нужном направлении.

Во! Личный терминатор готов к бою. И тридцати минут не прошло, он уже в дверь звонит.

Гера впускает Иванова. У того даже рожа еще не разгладилась, мятая от подушки. Смешная у него фамилия, захочешь

забыть, не забудешь. И везучая — все анкеты на него заранее заполнены.

Валера ошарашенно осматривается, но вопросов не задает: что ему положено знать, он и так узнает.

— Кофе свари, — получает первое указание.

Вообще не проблема. Чего его варить-то? Кнопку нажал на кофемашине и готово.

Гера снова наполняет кружку коньяком. Выпивает половину, смотрит на свои испачканные руки, на пропитанную кровью

ткань. На правом предплечье порезы очень глубокие, кровь никак не останавливается. Но для него это царапины, он и боли

этой не чувствует. В груди болит сильнее. Что-то жжет, разрывая изнутри. Что-то крепко стучит, колотится о ребра и рвется

наружу. Неудержимо рвется.

— Может, Петровне позвонить? — несмело предлагает Валера. — Чтобы порядок навела…

— Подожди, — рыкает Гера.

Валера легонько пожимает плечами, смиренно замолкает, достает с сушилки белую кружку, но не успевает налить в нее

кофе.

— Поставь на место, — рявкает Гергердт. Это Радкина кружка. Она ее для себя принесла. Пила редко из нее, но сказала:

надо, чтобы была.

Валера возвращает посуду на место. Садится на стул рядом с Герой. Притихает. Его ничего в поведении Гергердта не

смущает, ко всему привык за столько лет. Значит, так надо.

— Валера, сука, не беси меня! Возьми другую кружку и пей, мать твою, кофе!

В оставшуюся половину коньяка Артём вливает крепчайший кофе. Оставляет его на столе и идет в гостевую ванную.

Снимает с себя футболку, сдирает окровавленную тряпку с руки. Моет руки до локтей. Возвращается на кухню. Делает

несколько больших глотков кофе с коньяком. Или наоборот — коньяка с кофе. Обрабатывает мелкие ссадины и раны

поглубже перекисью, бинтует руку.

Звонит по телефону. Ему отвечают сразу.

— Иван, мне надо с тобой увидеться. Нет, не сейчас. Сначала мне нужна твоя жена. Хорошо. Нет, мне бы хотелось

встретиться где-то... Да, подъеду.

— Привет! — Алёна открывает дверь. — Что случилось? Что за срочность? Тебе повезло, что я сегодня дома. А Ваня уже

ухал.

— Я знаю. Я вообще везунчик.

Гергердт специально задержался, чтобы застать дома только Алёну Шаурину. С Ваней он хотел поговорить позже, без

свидетелей, чтобы не пришлось обходиться кругленькими абстрактными фразами.

Гера шагает за Алёной; они проходят в гостиную. Прежде чем предложить ему присесть, Шаурина звонит мужу, сообщает,

что встретила Геру. Потом сует телефон в карман спортивной кофты и кивает на диван.

— Присаживайся, рассказывай.

Артём, не снимая куртки, усаживается на кожаный диван. Алёна смотрит на его руки. Ладони в мелких ссадинах; из-под

края рукава виднеется бинт. Гергердт тоже смотрит на свои руки и не начинает разговор. Собирается с мыслями? Да, у

Геры, определенно, что-то стряслось. Не только потому что руки у него поранены, а потому что в его взгляде Алёна

замечает кое-что доселе незнакомое. Нерешительность, что ли. Ваня ни словом не обмолвился о причине столь раннего

визита друга, но это должно быть что-то из ряда вон выходящее. Да и вообще, Гергердт аккуратист тот еще, хоть сразу так и

не скажешь. А тут сидит на диване в мокрой от дождя куртке и даже пальцем не шевелит, чтобы снять ее. Даже пьяный все с

себя пылинки да крошки стряхивает. А тут…

— Мне помощь нужна, — решительно говорит, сбрасывая все ненужное, что до того мешало начать ему разговор.

Забавно, он точно знает, что хочет услышать от Алёны Шауриной, но не знает, как об этом спросить.

— Какая?

— Ну ты же у нас психолог, — нахально ухмыляется.

— Я могу дать тебе телефон отличного специалиста.

— Если бы мне нужен был другой «отличный» специалист, я бы и без тебя его нашел.

— Так иди и найди.

— С какой стати? — бросает самоуверенно. — Если мне нужно посоветоваться по какому-то юридическому вопросу, я иду к

Ване; если другое – то к Денису Алексеевичу. И сам не отказываю, если им обязан. Почему я тебя не могу попросить о том

же? О помощи? Ты знаешь, что это такое? — недопустимо повышает тон, но Шаурина слушает его совершенно спокойно.

Оценивающе.

— Я дам тебе телефон хорошего специалиста. Позвонишь, скажешь, что от меня, — неумолимо повторяет она и

поднимается. Оставляет Артёма на время, уходя в другую комнату. Чуть позже дает ему листок, на котором написан номер

телефона.

Гергердт сует его в карман куртки, даже не взглянув.

— Спасибо, что не отказала, — подскакивает с места и идет к входной двери.

Уходит, не прощаясь, не оглядываясь. И даже, не злясь. Некогда злиться, у него нет времени на пустые эмоции. Ему нужно

решить, что теперь делать.

Выходит в утренний дождь. Вдыхает влажный воздух. Он забивает легкие, но не приносит успокоения. Никакого нового

ощущения он не приносит.

Идет к машине, забывая переступать через лужи. Забрызгал все джинсы.

У своего джипа Гера останавливается, запускает руку в карман, чтобы достать сигареты. И похер, что дождь, курить

хочется аж скулы сводит.

Чувствует пальцами листок, полученный от Алёны. Достает его вместе с сигаретами. Щелкает зажигалкой. Скрывая под

ладонью беззащитный огонек, закуривает. Становится к ветру спиной. Стирает холодные капли со щек. Делает несколько

затяжек. Вновь толкает руку в карман, тянется уже за сотовым. Набирает номер, но на экране почему-то высвечивается имя

жены друга.

Снова сбрасывает. Внимательнее набирает номер с листка.

Сука!.. Что за хрень!.. Опять на дисплее «Алёна…»

Только теперь Гера понимает, что это не его ошибка от торопливости и не глюк телефона. Он в самом деле набирает

номер Алёны Шауриной. Она ему дала свой номер. А он же не знает его наизусть, вот и не понял сразу. Чертовка!

На этот раз Артём не скидывает ее, дожидается ответа.

— Ты еще внизу или уехал?

— Внизу.

— Поднимайся, — коротко говорит она.

— Вот затейница, — хмыкает он. — Уже пришел.

Гергердт возвращается. Все происходит ровно так же, как несколько минут назад. Алёна открывает дверь, они проходят в

гостиную.

— Располагайся, как тебе будет удобно и где тебе будет удобно, — предлагает она.

Гера понимает, что ему будет удобно, если он снимет куртку. Снимает ее, бросает на диван.

— Я бы еще сожрал чего-нибудь.

— Отлично. Я как раз не завтракала. Пойдем.

Они проходят на кухню. Шаурина еще не задает вопросов, возится у холодильника, разогревает еду.

— Извини за этот фокус. Но я собираюсь нарушить кое-какие свои принципы. Мне нужна уверенность, что я не зря это делаю.

— Она ставит перед ним тарелку. На ней стручковая фасоль, помидоры и жареная куриная ножка. Мясо острое, такое, как

любит Ваня. Но, насколько Алёне помнится, Гергердт тоже не против острой пищи. — Тебе кофе сейчас налить или потом?

— Можно сейчас. Наливай и падай уже.

— Я тебя внимательно слушаю, Артём. Чем смогу, помогу. Помогу, если смогу.

— Ее изнасиловали, — без особых предисловий начинает Гергердт, глядя в свою тарелку. — Дай соль…

— Соль – это яд. — Алёна ставит на стол солонку.

— А жить вообще вредно. — Солит мясо, не пробуя.

Шауриной совершенно непонятно, кого — «ее», изнасиловали, но она не уточняет. Это нормально. Гера, как и все, думает,

что она должна понимать все с полуслова, а со второго уже давать готовое решение проблемы.

— Это было изнасилование или сексуальное насилие?

— Есть разница?

— Есть. Сложно признать изнасилованием случай, если мужчина и женщина уже находятся в определенных отношениях,

имеют сексуальную связь. Это всегда вызывает много споров. Поэтому, когда муж насилует жену, а такое тоже бывает,

всякое бывает, мы называем это сексуальным насилием, а не изнасилованием.