Вэнс не выдержал и оттолкнул ее. Его лицо свело судорогой гнева.

— Черт возьми, Шейн, ты и вправду дура.

Ее слезы высохли. Она посмотрела на него без всякого выражения. Ничто из сказанного ею до сих пор не ранило его так глубоко, как один этот холодный взгляд.

— Я тебя не знаю, — спокойно сказала Шейн.

— Шейн… — Вэнс обнял ее.

— Убери руки. — Тон ее был бесстрастным. Пальцы Вэнса разжались. Шейн отступила, так что они больше не могли коснуться друг друга. — Убирайся и оставь меня в покое. Я больше не хочу тебя видеть.

Повернувшись, она поднялась по ступеням, вошла в дом, замок в двери щелкнул, и наступила абсолютная тишина.


Внизу под окнами было полно машин, стоявших в пробке из-за непрекращающегося снегопада. Под вывеской универмага напротив краснощекий Санта-Клаус звонил в колокольчик и ухал, когда кто-нибудь бросал монету в его корзину. Все, что происходило на улице, напоминало пантомиму — толстое стекло и прочные стены не пропускали в помещение звуков. Вэнс стоял у окна, спиной к своему просторному кабинету, и смотрел на заснеженный город.

Он провел какое-то время на рождественской вечеринке своей компании. Она сейчас была в полном разгаре в большом конференц-зале на третьем этаже. Когда веселье закончится, все разойдутся по домам праздновать Рождество с родными и друзьями. Он отклонил не менее дюжины приглашений в гости. Одно дело было исполнить свой долг как главы компании, а другое — часами выносить пустую болтовню за столом, где ее не будет.

Прошло две недели. За это время Вэнс разрешил несколько споров по контрактам, составил и подал заявку на строительство нового крыла больницы в Вирджинии и провел собрание директоров, осложнившееся жаркой дискуссией. А еще он прочел кучу документов и распутал одну мелкую корпоративную интригу, которая могла бы его позабавить, если бы не бессонница. Бессонница мучила его наравне с памятью. На этот раз работа не помогала забыться. Мысли о Шейн неотступно преследовали его.

Вэнс отошел от окна и сел за массивный дубовый стол. Стол был чист — ни записки, ни письма, ни контракта. Даже в календаре не было записей. Он подумал, не слетать ли в Де-Мойн, где шло строительство жилого комплекса. Вот бы переполошился айовский филиал! Но потом решил, что нечестно было бы наводить там шороху лишь оттого, что не нашлось другого занятия. Что сейчас делает Шейн?

Он уехал не потому, что был зол. Так ему было бы проще. Он уехал потому, что Шейн этого хотела. Он ее не винил. И это лишь усиливало отчаяние. Почему она должна была слушать его и понять? В ее словах, брошенных ему в лицо, было немало правды. Он лгал ей или скрывал от нее правду. А для Шейн это было одно и то же.

Он обидел ее. Это по его вине у нее на лице появилось выражение беспомощного отчаяния. Непростительно! Вэнс выскочил из-за стола и зашагал по толстому ковру мышиного цвета. Но, черт возьми, если бы она только выслушала его! Если бы она дала ему шанс. Он смеялся над ней? Издевался? Нет же! И будь он проклят, если так спокойно позволит ей превратить самую важную вещь в его жизни в шутку.

«Она высказалась, — думал Вэнс, идя к двери. — Теперь выскажусь я».


— Перестань, не упрямься, — уговаривала Донна Шейн, следуя за ней из музея в магазин.

— Я не упрямлюсь, у меня и правда много дел. Вот, смотри. — Шейн сунула подруге каталог новых приобретений, которые требовалось описать и оценить. — Из-за праздников я ничего не успеваю.

— Ерунда, — отчетливо произнесла Донна и захлопнула каталог. — Ты не останешься здесь одна на Рождество, вот и все, что я знаю.

— Правда, Шейн, — присоединилась к невестке Пэт. — Ты должна увидеть, как Донна и Дейв отгоняют Бенджи от елки. Хотя Донна теперь не та, что прежде. — Она подмигнула будущей матери двоих детей.

Шейн засмеялась:

— Обещаю, что приду завтра. У меня есть сумасшедший подарок для Бенджи. Вы, наверное, не будете со мной после этого разговаривать.

— Послушай. — Донна крепко взяла Шейн за плечи. — Пэт мне доложила, что ты ходишь как в воду опущенная. Да я и сама все вижу, — продолжала она, заметив недовольный взгляд Шейн, обращенный на доносчицу. — Вид у тебя измученный и несчастный.

— Я не измученная, — возразила Шейн.

— Просто несчастная?

— Я этого не говорила.

— Слушай, я не знаю, что случилось у вас с Вэнсом…

— Донна…

— Нет, я же не спрашиваю. Но я не могу оставаться в стороне, когда моя лучшая подруга в таком горе.

Шейн порывисто обняла Донну.

— Спасибо тебе, но я испорчу вам праздник.

— Ничего, — самоотверженно ответила Донна.

Шейн засмеялась и снова обняла ее.

— Пожалуйста, забирай Пэт и поезжайте домой.

— Слышу глас мученицы.

— Я не… — возмутилась было Шейн, но, увидев блестящие глаза Донны, осеклась. — Это не поможет.

— Ладно, — сказала Донна, усаживаясь в кресло-качалку. — Тогда я всю ночь просижу здесь. Пусть бедняжка Дейв празднует Рождество без меня и мой малыш подумает, что его мамочку съели волки… Пэт, беги скажи Дейву, что я не приду. Вытри слезы малышу Бенджи.

Пэт громко фыркнула от смеха, а Шейн закатила глаза.

— Донна, меня сейчас стошнит. Поезжайте домой. Я закрываю магазин.

— Хорошо! Хватай куртку и поехали.

— Донна… — Шейн умолкла, потому что дверь магазина открылась.

Видя, как она побледнела, Донна обернулась и увидела входящего Вэнса.

— Ну, мы побежали, — всполошилась она, вскакивая с качалки. — Пошли, Пэт. Дейв там уже, наверное, рехнулся один с Бенджи. Веселого Рождества.

Она чмокнула Шейн в щеку и схватила пальто.

— Донна, стой…

— Нет-нет, мы не можем остаться, — не моргнув глазом заявила Донна. — У тебя же миллион дел. Привет, Вэнс, приятно вас видеть. Идем, Пэт. — И подруги выскочили за дверь прежде, чем Шейн успела сказать хоть слово.

Вэнс удивленно поднял брови, но промолчал. Гнев, приведший его сюда, растаял.

— Шейн, — пробормотал он.

— Я… я закрываюсь.

— Отлично. — Вэнс повернулся и щелкнул дверным замком. — Нам никто не помешает.

— Я занята. Мне нужно… — Шейн отчаянно соображала, пытаясь придумать что-нибудь важное. — Пожалуйста, уходи.

Вэнс покачал головой:

— Я пробовал. Ничего не выходит.

Он снял пальто и бросил его на кресло, где недавно сидела Донна. Шейн пристально разглядывала его, ошеломленная переменой в его внешности: на нем был отлично сшитый костюм и шелковый галстук. А ведь и точно — она его совсем не знала. Но все равно любила, черт побери. Отвернувшись, она начала переставлять хрустальную посуду.

— Извини, Вэнс, я до ухода должна закончить кое-какие дела. А потом я пойду к Донне.

— Но она тебя, кажется, не ждет, — заметил он.

— Вэнс, я же сказала, что занята.

— Ты сказала, что любишь меня.

Шейн резко обернулась, побелев от гнева.

— Как ты можешь упрекать меня в этом?

— Это была ложь? — требовательно спросил он.

Шейн открыла было рот, намереваясь ответить, но передумала.

— Я любила человека, которого нет, — немного помолчав, она сказала, глядя на Вэнса в упор.

Он поморщился, но не отступил.

— В яблочко, дорогая. Ты прямо меня удивляешь.

— Это оттого, что я не такая дура, как ты думал?

— Не надо, — подавив гнев, ответил Вэнс.

Почувствовав в его голосе боль, Шейн отвернулась.

— Извини. Я не хочу с тобой ругаться. Для нас обоих будет лучше, если ты уйдешь.

— Черта с два. Думаю, тебе так же плохо, как и мне. Ты можешь спать, Шейн? Я не могу.

— Пожалуйста, не надо, — прошептала она.

Он глубоко вздохнул, сжал кулаки. Он готовился сражаться, запугивать, наконец, умолять… Но теперь, кажется, ничего не оставалось, как погрузиться в путаные объяснения.

— Хорошо, я уйду, но только если ты выслушаешь меня.

— Вэнс, — устало вздохнула Шейн, — что это изменит?

В любом случае терять было нечего, и Вэнс сказал, стараясь говорить твердым голосом:

— А если так, то ты вполне можешь выслушать меня…

— Ладно. — Шейн обернулась. — Я слушаю.

Он еще помолчал, потом принялся шагать по комнате, словно некий внутренний двигатель не позволял ему оставаться на месте.

— Я приехал сюда, потому что хотел забыться или даже спрятаться. Теперь я уже не уверен. Я стал руководить компанией еще очень молодым. Мне это было не по душе. Я плотник, Шейн, это правда. Но я вынужден был стать президентом «Ривертон». Сейчас не важно, почему так случилось, но мое положение, должность не изменили моей натуры.

Он остановился и посмотрел на нее. Она ничего не сказала, и он снова стал мерить шагами комнату.

— Я был женат на женщине того типа, который тебе хорошо знаком. Она была обворожительная и бездушная, как кусок пластмассы.

Шейн сдвинула брови, вспомнив о матери.

— К сожалению, я не сразу догадался, что моя жена не тот человек, за которого себя выдает.

Вэнс не видел, как лицо Шейн исказилось от боли. Но теперь ей стало больно за него.

— Так или иначе, наш брак вскоре рухнул. Из-за некоторых сложностей я не мог быстро с ней развестись. Так мы и прожили несколько лет во взаимной ненависти. Я с головой ушел в работу, а она проводила время с любовниками. Моим единственным желанием было избавиться от нее. Потом, когда она умерла, я жил с чувством вины, что много раз до того желал ей смерти.

— Вэнс… — пробормотала Шейн.

— Прошло больше двух лет, — продолжал он. — Я возненавидел жизнь. Дошел до того, что перестал себя узнавать. Поэтому я купил здесь дом. Я надеялся на некоторое время забыть обо всем, что со мной случилось, чтобы вернуть себя прежнего. Но с собой я привез горечь и озлобление. Так что, когда я встретил тебя и мысли о тебе начали преследовать меня, я злился еще больше. Я выискивал в тебе недостатки. Боялся поверить в твою щедрость. Потому что знал, что не смогу перед тобой устоять! — Вэнс остановился и в упор взглянул в глаза Шейн. — Я запрещал себе думать о тебе, хотеть тебя, но это было выше моих сил. Наверное, я влюбился в тебя с первой секунды.

Вэнс вздохнул и посмотрел на мерцающие огоньки елки.

— Я мог бы… я должен был рассказать тебе все, но в первое время мне нужно было, чтобы ты любила меня, ничего не зная. Чертов эгоист.

Шейн вспомнила тайну, что крылась в его глазах, и как говорила себе, что со временем узнает все его секреты, когда он сам захочет их раскрыть. Но обида не отпускала.

— Ты думаешь, для меня это имело значение?

Вэнс покачал головой.

— Почему тогда ты от меня это скрывал?

— Я не хотел скрывать. Так вышло… — Он неуверенно осекся, уже не зная, сможет ли вообще до нее достучаться. — В нашу первую ночь я собирался поговорить с тобой, но потом раздумал. Я не хотел испортить нашу близость воспоминаниями о прошлом. Это можно было сделать позже. Шейн, клянусь, я все рассказал бы тебе сам, если бы не приезд Энн. У тебя был такой потерянный и несчастный вид, что я не решился огорчать тебя еще больше. В ту ночь ты нуждалась в моей поддержке, а не в новых проблемах. — Шейн молчала, но Вэнс знал, что она внимательно слушает. — Ведь ты с самого начала отдавала мне все. Ты возродила меня, и я знал, что брал гораздо больше, чем отдавал.

Она озадаченно взглянула на него.

— Я тебе ничего не давала.

— Неужели? — Он с недоумением встряхнул головой. — А доверие, понимание? Ты снова научила меня смеяться над собой. Может быть, ты не в курсе, как много это значит, потому что тебе не приходилось терять самоиронию. Я пытался с тобой поговорить, когда мы поспорили из-за этого дурацкого гарнитура. Я, кстати, все равно его купил.

— Ты…

— Теперь уже ничего нельзя изменить, — заявил он, обрывая ее изумленный возглас. — Дело сделано.

Она наткнулась на его злой упрямый взгляд.

— Ясно.

— Ясно? — ухмыльнулся он. — Что тебе ясно? Когда ты вот так задираешь вверх подбородок, тебе на все плевать, кроме своей гордости. Ну уж ладно. Нет в жизни совершенства. — Он осторожно шагнул к ней, заложив руки за спину, чтобы ненароком ее не коснуться. — Я не хотел тебя обманывать, но тем не менее обманул. И сейчас я прошу у тебя прощения, даже если ты не можешь принять меня таким, какой я есть.

Шейн потупилась.

— Но я ничего не знаю о президенте «Ривертон». Я знала только человека, который купил дом старого Фарли. — Она подняла голову. — Он был грубый и раздражительный. Свою доброту он прятал глубоко внутри. Но я любила его.

— Интересно, за что? — спросил Вэнс. — Если тебе это нравится, то я могу быть сколько угодно грубым и раздражительным.