С трудом проглотив комок в горле, я берусь сзади за лифчик и расстегиваю его. Одно мгновение я удерживаю мокрый материал на груди и собираюсь с духом. Потом закрываю глаза и отпускаю его.

И слышу, как Рассел резко вдыхает в себя воздух. Я открываю глаза и только тогда понимаю, что из-за зеркальных стен он все это время мог наблюдать за мной – если бы захотел. Сейчас я вижу, что его глаза закрыты. Рассел стоит в дальнем углу, и я понятия не имею, смотрел он на меня или нет.

Я надеваю его рубашку и украдкой разглядываю мускулистые плечи и спину Рассела. Рубашка до сих пор теплая и пахнет им. На мгновение я представляю, что моего тела касается не материя, а его пальцы. Мое дыхание становится быстрее. Я вижу, как Рассел прижимает кулаки к бедрам, и начинаю спешно застегивать рубашку.

Она мне велика, доходит почти до колен и практически закрывает мокрую юбку. Но когда я расстегиваю ее и снимаю через ноги, то вдруг чувствую, что рубашка становится слишком короткой. Я снимаю нижнее белье и когда переступаю его, каблук цепляет кружевной край, и я теряю равновесие. Мне удается тут же поймать его, но Рассел уже поворачивается и хватает меня за локоть. Я испуганно смотрю на него и говорю:

– Все в порядке. – Мой голос дрожит сильнее, чем мне хочется.

Его зеленые глаза теперь стали черными. Зрачки расширились и поглотили цвет. Он кивает – один раз, другой. И кажется, только потом понимает, что еще держит меня за руку. Рассел тут же отпускает ее и отступает.

Но он продолжает смотреть на меня. Через несколько секунд, словно опомнившись, он отводит взгляд. Опять сжимает ладони в кулаки и прячет их в карманы, несколько раз кашляет, прочищая горло. И наконец говорит:

– Рубашка застегнута криво.

Я смотрю вниз и вижу, что он прав. Я поворачиваюсь спиной, чтобы поправить ее, а когда поднимаю голову, то встречаюсь в зеркале с его взглядом. Мои пальцы замирают.

– Извини. – Он просит прощения за то, что подглядывает, но глаз почему-то не отводит.

– Да все нормально. – Я тоже смотрю на него, остро чувствуя, что сейчас на мне нет ничего, кроме его рубашки. Ее подол касается бедер, ласкает кожу, посылает мурашки вверх по спине.

Этот странный момент, когда мы стоим, повернувшись спинами, и смотрим друг на друга в зеркала, длится чуть ли не вечность. Мне кажется, в его глазах я вижу желание, и не могу двигаться. Я не доверяю этому взгляду. Не доверяю звуку дыхания Рассела, волнам напряжения, которые от него исходят.

Все понятно. Рассел возбуждает меня, и так сильно, что я начинаю паниковать. Чтобы успокоиться, я направляюсь в угол, где лежит еда, и сажусь на корточки.

– Думаю, раз нам придется тут задержаться, то мы могли бы и поесть. – Я гляжу на Рассела через плечо. – Ты голоден?

Непонятно, что мелькает у Рассела в глазах – удивление или разочарование. При мысли о том, что это может быть второе, у меня замирает сердце. Я стараюсь не смотреть на его голую грудь и мысленно ругаю себя за слабость.

– Идея хорошая, – отвечает он. – Как насчет вина?

Я смеюсь и спрашиваю:

– Ты что, носишь с собой штопор?

Он улыбается в ответ, в глазах появляется озорной блеск.

– Нет, но у меня есть ботинок.

Я скептически наблюдаю, как он снимает его и вставляет бутылку вина туда, где должна быть пятка.

– Приготовься, – предупреждает Рассел, продолжая улыбаться. А потом с такой силой бьет ботинком о пол лифта, что я подпрыгиваю.

– Если бутылка разобьется и зальет все вокруг, мы останемся без одежды, – шучу я. А потом понимаю, что сказала, и краснею так отчаянно, что, кажется, румянец доходит даже до пальцев на ногах.

– Это будет ужасно, да? – говорит Рассел, иронично приподнимая брови. А потом опять бьет ботинком о пол лифта, на этот раз еще сильнее.

Я все еще жутко нервничаю, и, чтобы скрыть это, начинаю открывать коробку и раскладывать еду, как на пикнике. А когда поднимаю голову, то вижу, что пробка от давления почти вылезла наружу. Рассел с победоносным видом вытаскивает ее и делает глоток прямо из горлышка.

– Отличное вино, – объявляет он и передает мне бутылку.

– Не могу поверить, что это сработало, – признаюсь я и тоже делаю глоток, стараясь не думать о том, что секунду назад его губы касались ободка. Волна тепла захлестывает мое тело, и причина не только в вине, которое наполняет мой пустой желудок, но и в том, как близко ко мне садится Рассел.

Я подбираю под себя ноги и расправляю подол рубашки, стараясь прикрыть бедра.

– Сегодня вечером у нас в меню куриные грудки с начинкой в соусе и гарниром из жареного картофеля лодочками, стейк о-пуавр[37] с тушеными овощами и ассорти из средиземноморских закусок.

– Хвала Кауфману и его любви к дождливым вечерам и изысканной кухне, – говорит Рассел, подвигая к себе контейнер с кусочками питы и хумусом.

Он пробует и стонет от удовольствия. От этого звука у меня внизу живота словно взрываются маленькие фейерверки. Я нервно тушу их глотком вина.

– Попробуй это, – говорит он, обмакивает кусок питы в хумус и протягивает его мне.

Внутренний голос требует, чтобы я попробовала еду прямо из его рук и позволила этому красивому парню накормить меня. Но я пугаюсь непристойных мыслей и потому сама беру кусок и начинаю жевать. И тоже не могу сдержать стона от удовольствия. Я закрываю глаза и слизываю капельку хумуса с большого пальца. А когда открываю их, то вижу, что Рассел опять пьет вино из горлышка. Потом он подвигает к себе другой контейнер и отрезает кусочек стейка.

– Итак, Маккензи, – говорит Рассел, – расскажи о себе.

– Ха! – Я закрываю рот тыльной стороной ладони, чтобы не рассмеяться. – Рассказывать особо не о чем. Я не такая уж интересная личность. – Когда эти слова вылетают из меня, я мысленно морщусь. Сейчас самое время показать себя в нужном свете! Я перевожу дыхание и пытаюсь спасти ситуацию: – А что ты хочешь знать?

Рассел пристально смотрит на меня. Его оценивающий взгляд пугает. Я нервничаю от такого внимания и делаю еще глоток вина.

– Банальности меня не интересуют, – наконец отвечает он. – Вроде таких, как где ты выросла и как звали твоего первого щенка. – Рассел берет у меня бутылку. – Но есть действительно важные вещи. Вот например – что ты хочешь от жизни?

На этот раз я действительно начинаю смеяться.

– Думаю, тут все ясно, если вспомнить, где мы сейчас находимся.

– Ты хочешь до самой смерти пробыть в этом лифте? – спрашивает он, широко улыбаясь.

Я замахиваюсь на него, но Рассел тут же хватает меня за руку. Его прикосновение электрическим током бежит вверх по коже. Во рту вдруг становится сухо, я сглатываю и неожиданно серьезно отвечаю:

– Нет, я имею в виду, что раз я стажируюсь в этой фирме, да еще у самого Кауфмана, это значит, что после колледжа я хочу получить тут работу.

– Значит, ты правда намерена всю жизнь просидеть взаперти, – объявляет Рассел, и хоть его голос звучит шутливо, ясно, что говорит он, как и я, серьезно.

– Это хорошая работа, – защищаюсь я.

Рассел все еще держит меня за руку. Он поворачивает ее, и его большой палец оказывается в центре ладони.

– Если бы ты могла делать все, что хочешь, то чем бы занялась?

Я смотрю на свою ладонь, как будто линии на ней могут что-нибудь сказать о моем будущем. Рассел проводит подушечкой большого пальца по линии жизни, и ощущение от его касания импульсом отдается вверх по руке. Это уже слишком, и я освобождаю руку. А чтобы это не выглядело грубо, тянусь за вином.

Примерно такой же вопрос мне задавали и раньше. Если ты учишься на последнем курсе колледжа, надо быть готовым к тому, что люди вокруг постоянно спрашивают о твоих планах на будущее. Но все ответы, которые я давала в прошлом, теперь кажутся неискренними.

– Не знаю, – наконец говорю я.

Рассел тут же возражает:

– Я тебе не верю.

Я улыбаюсь, потому что в глубине души мне нравится, как он с ходу отверг мой трусливый ответ.

– Я бы отправилась путешествовать, – неожиданно слетает у меня с языка. Удивительно, что я впервые признаюсь в этом. – Но поехала бы в те места, куда обычно туристы не заглядывают, чтобы увидеть, как люди по-настоящему живут в других странах.

Рассел отвечает не сразу. Я чувствую, как вся напрягаюсь от страха, пока он думает над моими словами. Но потом он кивает с понимающим видом, и я вижу, что мое признание ему понравилось.

– Тогда почему ты не едешь туда? – спрашивает Рассел.

Я удивленно смотрю на него и отвечаю:

– Ой, да на это есть миллион причин: деньги, время, возможности. – Я смолкаю и растерянно стучу пальцем по полу, не зная, стоит ли говорить дальше.

Может, это вино развязывает мне язык. Или сама ситуация – когда ты заперта где-то наедине с незнакомцем и все обычные правила общения перестают действовать. Но сейчас мне очень хочется быть более откровенной, чем обычно.

– На самом деле проблема в другом, – признаюсь я. – Мне страшно ехать в такие места. Особенно одной. – Я опускаю взгляд на ладони и смотрю на линию, которой Рассел касался пару секунд назад. – И это меня очень тревожит. Что из-за страха я не сделаю в жизни то, чего на самом деле хочу.

Он склоняет голову набок и смотрит на меня с выражением, очень похожим на замешательство.

– Ты не считаешь себя храброй?

Я отвечаю со смехом:

– У меня дрожат колени, когда я застреваю в лифте с незнакомым парнем. А теперь представь, что бы со мной случилось где-нибудь в Эфиопии или на Мадагаскаре. – Я качаю головой. – Нет, если бы я была храброй, то сейчас… – Конечно, мне не хватает духу произнести это вслух. Я делаю глоток вина и мысленно заканчиваю предложение: «Сейчас я бы показала тебе, что не прочь познакомиться поближе. Я бы дотронулась до тебя. И даже поцеловала».

– То что бы ты сделала? – спрашивает Рассел.

Я качаю головой и встаю. Мне нужно отойти от него, пусть даже в лифте можно сделать лишь несколько шагов. Я не хочу говорить о себе и потому спрашиваю:

– А как насчет тебя? Если бы ты мог делать что угодно, что бы это было?

Рассел задумчиво обводит пальцем бутылочное горлышко.

– Честно? – спрашивает он.

– Конечно, – слегка улыбаюсь я. – Мои ответы ведь были честными.

Он встает и делает шаг ко мне.

– Ты уверена, что хочешь знать это?

Кажется, будто воздух в лифте меняется. Он становится плотным. Наэлектризованным. Волоски на моих руках поднимаются, все нервные окончания становятся особенно чувствительными. Я с трудом проглатываю комок в горле и киваю.

– Хорошо. Я бы сделал вот это. – Рассел берет меня за подол рубашки и медленно тянет к себе. Материал на спине натягивается, и я оказываюсь так близко к нему, что наши тела почти соприкасаются.

Он смотрит мне в глаза – ищущим, спрашивающим взглядом. Дающим мне шанс сказать «нет» и отойти назад.

Но я не делаю ничего подобного, а наоборот, наклоняюсь еще ближе. Я не знаю, как попросить его о том, что хочу. И точно не знаю, что именно мне нужно. «Будь смелее», – приказывает внутренний голос. И я сама делаю первый шаг – кладу ладони на обнаженную грудь Рассела. Его кожа обжигает. Мускулы вздрагивают от моего прикосновения. Сердце бьется все быстрее и громче. Рассел закрывает глаза и тихо, медленно выдыхает. Он не останавливает меня, но и не торопит. Просто позволяет исследовать себя дальше.

Я провожу пальцами по твердым контурам его мышц, опять кладу ладони на грудь и веду ими ниже, к рельефному животу. Немного задержавшись там, я спускаюсь еще ниже и засовываю пальцы за пояс его брюк.

Рассел еще крепче хватается за подол рубашки и притягивает меня к себе так близко, что наши бедра соприкасаются. Хоть я и на каблуках, но все равно оказываюсь ниже его, и мой взгляд устремляется на впадинку у основания шеи Рассела. Там бьется его пульс, и я как завороженная смотрю на него.

А потом я не успеваю подумать – не успеваю даже осознать, что делаю – а просто касаюсь языком того места, где сходятся ключицы. Рассел так крепко обхватывает меня за талию, что я чувствую каждую подушечку его пальцев. И в то же время знаю, что если захочу, то он сразу отпустит меня.

– Маккензи, – шепчет он, и его горячее дыхание касается моего виска.

В его тоне слышится вопрос. Рассел хочет знать, уверена ли я в своих желаниях. Понимаю ли, чем это может закончиться. Его губы ласково касаются волос на висках, и я тихонько постанываю.

Его рука ныряет под рубашку, скользит вверх по бедру и ложится сбоку, чуть ниже талии. Когда Рассел понимает, что на мне, кроме нее, ничего нет, то глухо рычит и откидывает голову назад.

– Маккензи, – опять шепчет он.

На этот раз его тон больше похож на просьбу. Но Рассел не понимает, что я теряю голову даже от звука его голоса, зовущего меня по имени. Я провожу руками по его груди, плечам и крепко обнимаю за шею. Потом наклоняю голову Рассела, и наши взгляды встречаются, а губы оказываются так близко, что я чувствую его дыхание на своей щеке.