И они сидели за беседой, и Тадж-аль-Мулук просил Азиза: «О брат мой, скажи мне какие-нибудь стихи, может быть, моя грудь расправится и покинут меня грустные думы, и охладеет пламя огня в моем сердце». Тогда Азиз затянул напев и произнес такие стихи:

Все то, что влюбленные сказали о горестях,

Я все испытал один, и стойкость слаба моя.

А если слезой моей захочешь напиться ты, —

Обильны моря тех слез для жаждой томящихся.

Когда же захочешь ты взглянуть, что наделала

С влюбленным рука любви, на тело взгляни мое.

Потом он пролил слезы и произнес такие стихи:

Кто гибких не любит шей и глаз поражающих,

И мнит, что знал радости в жизни, — ошибся тот.

В любви заключается смысл высший, и знать его

Средь тварей лишь тем дано, кто сам испытал любовь.

Аллах, не сними с души любви ко любимому

И век не лиши моих бессонницы сладостной!

А после он затянул напев и произнес:

Говорит в «Основах» Ибн Сина нам, что влюбленные

Исцеление обретут себе в напевах

И во близости с тем, кто милым равен и близок к ним,

И помочь должны и плоды, и сад, и вино.

Попытался раз исцеление я с другим найти,

Помогали мне и судьба моя и случай,

Но узнал я лишь, что любви болезнь убивает нас

И лечение, что Ибн Сина дал, — лишь бредни.

Когда Азиз окончил свои стихи, Тадж-аль-Мулук удивился, как он красноречиво и хорошо их произнес, и воскликнул: «Ты рассеял часть моей заботы!». А визирь сказал: «Древним выпадало на долю то, что изумляет слушающих». И молвил Тадж-аль-Мулук: «Если тебе пришло на ум что-нибудь в таком роде, дай мне услышать то, что помнишь из этих нежных стихов, и продли беседу». И визирь затянул напев и произнес:

Раньше думал я, что любовь твоя покупается

Иль подарками, иль красою лиц прекрасных.

И считал, глупец, что любовь твою мне легко добыть,

Хоть немало душ извела она высоких.

Но увидел я, что любимого одаряешь ты,

Раз избрав его, драгоценными дарами.

И узнал тогда, что уловками не добыть тебя,

И накрыл главу я крылом своим уныло.

И гнездо любви для жилья с тех пор я избрал себе,

А наутро там и под вечер там я вечно.

Вот что было с прибывшими на Камфарные острова. А что до старухи, то она уединилась в своем доме.

Царевне же в назначенный день захотелось прогуляться в саду, а выходила она лишь со старухой, поэтому, послав за нею, она помирилась с ней и успокоила, и сказала: «Я хочу выйти в сад и взглянуть на деревья и плоды, чтобы моя грудь расширилась от запаха цветов». И старуха ответила: «Слушаю и повинуюсь! Но я хочу пойти домой и надеть другую одежду. Потом же приду к тебе». «Иди домой и не мешкай», — отвечала царевна.

И старуха, выйдя от нее, направилась к Тадж-аль-Мулуку со словами: «Собирайся, надень твои лучшие одежды и ступай в сад. Иди к садовнику, поздоровайся с ним и спрячься в саду». «Слушаю и повинуюсь!» — отвечал царевич, и старуха условилась с ним, какой она подаст ему знак. Потом она пошла к Ситт Дунье.

А визирь и Азиз одели Тадж-аль-Мулука в платье из роскошнейших царских одежд, стоившее пять тысяч динаров, и повязали ему стан золотым поясом, украшенным дорогими камнями и драгоценностями. И отправились они в сад и, придя к воротам, увидели, что садовник сидит на своем месте. Увидев царевича, садовник встал на ноги и встретил его с уважением и почетом, и открыл ему ворота, и сказал: «Пойди, погуляй в саду». Но не знал он, что царская дочь собирается в сад в этот день.

Тадж-аль-Мулук вошел и провел в саду не больше часа, как вдруг услышал шум. Он и опомниться не успел, как из потайной двери вышли евнухи и невольницы, а садовник, увидев их, сообщил царевичу о приходе царевны, говоря: «О владыка, как быть? Пришла царевна Ситт Дунья». И он отвечал ему: «С тобой не будет беды, я спрячусь в саду».

И садовник посоветовал ему спрятаться как можно лучше, а потом оставил его и ушел. Когда же царевна вошла в сад, старуха, идя следом за ней рядом с невольниками, сказала себе: «Пока евнухи с нами, мы не достигнем цели!», — и обратилась к царевне: — «О госпожа, хочу сказать тебе что-то, в чем будет отдых для твоего сердца». «Говори, что у тебя есть», — повелела царевна. Тогда старуха сказала: «О госпожа, эти евнухи сейчас тебе не нужны, и твоя грудь не расправится, пока они будут с нами. Отошли их от нас». — «Твоя правда», — ответила Ситт Дунья и отослала евнухов.

А спустя немного времени она пошла по саду, и Тадж-аль-Мулук стал смотреть на нее и на ее красоту и прелесть, а она не знала об этом. Взглядывая на нее, он всякий раз терял сознание при виде ее редкой красоты, а старуха потихоньку уводила царевну, беседуя с ней, пока они не достигли дворца, который визирь велел разрисовать.

Царевна подошла к дворцу и поглядела на рисунки и, увидев птиц, охотника и голубей, воскликнула: «Слава Аллаху! Это как раз то, что я видела во сне!». И она стала рассматривать изображения птиц, охотника и сетей, дивясь им и говоря: «О нянюшка, я порицала мужчин и питала к ним ненависть, но посмотри: охотник зарезал самку, а самец освободился и, видно, хотел вернуться к ней, чтобы выручить ее, но ему повстречался хищник и растерзал его». Старуха прикидывалась незнающей и отвлекала царевну разговором, пока они не приблизились к тому месту, где спрятался Тадж-аль-Мулук. И тогда она показала ему знаком, чтобы тот вышел под окна дворца.

Ситт Дунья в это время бросила взгляд в его сторону и заметила юношу, и увидела его красоту и стройность стана. «О нянюшка, — воскликнула она, — откуда этот прекрасный юноша?». И старуха ответила: «Не знаю, но только я думаю, что это сын великого царя, раз он достиг пределов красоты и обладает крайнею прелестью». Тогда Ситт Дунья обезумела от любви к нему, и распались цепи сковывавших ее чар, и ум ее был ошеломлен красотой и прелестью юноши и стройностью его стана.

И зашевелилась в ней страсть, и она сказала старухе: «О нянюшка, право, этот юноша красив!». А старуха ответила: «Твоя правда, госпожа!» — и сделала знак царевичу, чтобы тот шел домой. А в нем уже запылал огонь страсти, и охватили его любовь и безумие. И он шел, не останавливаясь, и, простившись с садовником, отправился домой, и стремленье к любимой взволновалось в нем, но он не стал перечить приказу старухи. Придя домой, царевич рассказал визирю и Азизу, что старуха сделала ему знак идти домой, и они оба стали уговаривать его потерпеть, приговаривая: «Если бы старуха не знала, что от твоего возвращения будет благо, то не указала бы тебе так сделать».

Вот что было с Тадж-аль-Мулуком, визирем и Азизом. Что же касается царской дочери Ситт Дуньи, то ее одолела страсть, и велики стали ее любовь и безумие. Тогда она сказала старухе: «Я знаю, что свести меня с этим юношей можешь только ты».

«К Аллаху прибегаю от сатаны, побитого камнями! — воскликнула старуха. — Ты не хотела мужчин, так как же постигло тебя бедствие от любви к нему? Но клянусь Аллахом, никто не годится для твоей юности, кроме него». «О нянюшка, — взмолилась Ситт Дунья, — подсоби мне! Помоги сойтись с ним, и у меня будет для тебя тысяча динаров, и одежда в тысячу динаров! А если ты не поможешь мне сблизиться с ним, я умру несомненно». И старуха сказала: «Иди к себе во дворец, а я постараюсь свести вас и пожертвую своей душою, чтобы вас удовлетворить». Тогда Ситт Дунья отправилась во дворец, а старуха — к Тадж-аль-Мулуку. Увидев ее, царевич поднялся и встретил ее с уважением и почетом, и посадил с собою рядом, а она сказала ему: «Хитрость удалась!» — и поведала, что произошло у нее с Ситт Дуньей.

«Когда же будет встреча?» — спросил царевич, и старуха отвечала: «Завтра». Тогда вознаградил Тадж-аль-Мулук ее тысячей динаров и дал в дар одежду в тысячу динаров. Она взяла это и ушла, а когда достигла царевны, та спросила ее: «О нянюшка, какие у тебя вести о любимом?». И старуха сказала: «Я узнала, где он живет, и завтра я буду с ним у тебя». Ситт Дунья обрадовалась и дала ей тысячу динаров и платье в тысячу динаров. Старуха приняла дары и ушла к себе домой до утра.

Следующим же днем она вышла и направилась к Тадж-аль-Мулуку, и одела его в женскую одежду, и сказала: «Ступай за мной и шагай покачиваясь, но иди не торопясь и не оборачивайся к тем, кто будет с тобою говорить». Дав Тадж-аль-Мулуку такое наставление, старуха вышла, а он пошел за нею, одетый, как женщина. По дороге она стала его учить и подбадривать, чтобы он не боялся. И старуха шла, а царевич за нею, пока они не достигли дворца. И прошли они через коридоры, пока не миновали семь дверей. Подойдя же к седьмой двери, она сказала Тадж-аль-Мулуку: «Укрепи свое сердце, и когда я крикну тебе: “Эй, девушка, проходи!” — иди, не медля, и поторопись, а как войдешь в проход, посмотри налево. Там будет помещение со множеством дверей. Отсчитай пять дверей и войди в шестую. И то, что ты желаешь, находится там».

«Куда же пойдешь ты?» — спросил Тадж-аль-Мулук, а старуха сказала: «Никуда не пойду, но, может быть, опоздаю к тебе, оттого что меня задержит старший евнух и я заговорю с ним».

И она пошла, а царевич за нею, пока не достигла тех дверей, у которых сидел старший евнух. Когда тот увидел со старухой Тадж-аль-Мулука в образе невольницы, то спросил: «Что это за невольница с тобою?». И женщина отвечала: «Это невольница, про которую Ситт Дунья слышала, что она знает всякую работу, поэтому царевна хочет купить ее». Но евнух воскликнул: «Я не знаю ни невольницы, ни кого другого! И никто не войдет раньше, чем я обыщу ее, как велел мне царь!». Тогда старуха воскликнула с гневным видом: «Я знаю, что ты умный и воспитанный, а если ты теперь переменился, то сообщу царевне, что ты не пускал ее невольницу, — и крикнула Тадж-аль-Мулуку: — Проходи, девушка!» Царевич прошел внутрь прохода, как она ему велела, а евнух промолчал и ничего не сказал.

Затем Тадж-аль-Мулук отсчитал пять дверей и, войдя в шестую, увидел Ситт Дунью, которая стояла и ждала его. Увидев возлюбленного, она узнала его и прижала к груди своей, а он прижал ее к своей груди. Потом к ним вошла старуха и отослала невольниц из комнаты, боясь срама. «Будь ты привратницей», — повелела Ситт Дунья старухе и уединилась с Тадж-аль-Мулуком. Тогда они обнимались, прижимались и сплетали ноги с ногами до самой зари.

Когда же приблизилось утро, Ситт Дунья вышла и заперла за собою дверь, а сама вошла в другую комнату и села там, как всегда. Невольницы пришли к ней, и она исполнила их просьбы, и поговорила с ними, а потом повелела: «Выйдите теперь от меня — я хочу развлечься одна». И те повиновались, а царевна пошла к Тадж-аль-Мулуку.

После того пришла к ним старуха с едой, и они наелись и снова ласкались до самой зари. Старуха заперла к ним дверь, как и в первый день, и они не прекращали этого в течение месяца.

Вот что было с Тадж-аль-Мулуком и Ситт Дуньей.

Что же касается визиря и Азиза, то, когда Тадж-аль-Мулук отправился во дворец царской дочери и провел там столько времени, они поняли, что царевич не выйдет оттуда и погибнет несомненно. «О родитель мой, что ты будешь делать?» — спросил Азиз визиря, и тот ответил: «О дитя мое, это дело трудное, и если мы не воротимся к его отцу и не уведомим его об этом, он будет упрекать нас».

В тот же час и минуту они собрались и направились к Зеленой земле и стране Двух Столбов, где была столица царя Сулейман-Шаха. И пересекали путники долины ночью и днем, пока не вошли к царю Сулейман-Шаху и не рассказали ему всего, что случилось с его сыном, закончив словами: «И как он вошел в замок царской дочери, мы не имели вестей о нем».

И предстал перед царем судный день, и его охватило сильное раскаяние, и он велел кликнуть в своем царстве клич о войне. Тогда войска выступили в окрестности города, и для них поставили палатки, и царь сидел в своем шатре, пока войска не собрались со всех областей.

Подданные любили его за великую справедливость и милости, и он выступил во главе войска, которое застлало горизонт, и отправился на поиски своего сына Тадж-аль-Мулука.

Вот что было с этими.

А Тадж-аль-Мулук и Ситт Дунья провели в любовных ласках полгода, каждый день все сильнее любя друг друга. И столь великая страсть охватила Тадж-аль-Мулука и безумие, и любовь, и волнение, что он изъяснил ей затаенное и сказал: «Знай, о возлюбленная сердца и души: чем дольше я остаюсь у тебя, тем сильнее мое безумие, любовь и страсть, так как я не достиг желаемого полностью». «Чего же ты желаешь, о свет очей моих и плод души моей? — спросила царевна. — Если хочешь не только обниматься и прижиматься, и обвивать ноги ногами, сделай то, что тебе угодно, ведь нет у Аллаха для нас сотоварищей». «Не этого я хочу, — молвил Тадж-аль-Мулук. — Я желаю рассказать тебе, кто я в действительности. Знай, что я не купец. Я царь, сын царя, и имя моего отца — великий Сулейман-Шах, который послал визиря послом к твоему отцу, чтобы посватать тебя за меня, а когда весть об этом дошла до тебя, ты не согласилась».