Аннелиза заперлась в своей раскаленной каморке. Удушающая черная дыра. Однако по сравнению с пристанищем узника каюта казалась ей почти комфортабельной. Она отыскала в корзинке для починки одежды небольшие лоскутки и законопатила все щели и дыры, после чего ни солнечный свет, ни слабые струи горячего воздуха больше не проникали сквозь дощатые стены. Но хотя все погрузилось во мрак, Аннелиза отлично понимала, что эта темнота не идет ни в какое сравнение с кромешной тьмой трюма.

Так прошло несколько часов. В начале своей вахты она как наседка устроилась на небольшом табурете и теперь размышляла об ожидающей ее жизни. Но каждый раз, пытаясь представить лицо своего мужа, она видела перед собой пленника. Попытки прогнать этот образ становились все менее успешными, по мере того как усиливалась жара. Сильная головная боль мешала думать. Аннелиза сорвала косынку и распустила косы, но не почувствовала облегчения.

Отсутствие света и постоянные усилия втолкнуть в легкие тяжелый горячий воздух привели ее в состояние полной прострации. У нее не стало сил сидеть, и она легла на койку. В этом печальном состоянии Аннелиза продолжала думать об узнике, удивляясь, как ему хватало энергии протестовать, браниться и колотить в стены. В первый раз за весь день она расстегнула высокий воротник, и ей стало немного легче. Но, собравшись стащить с себя одежду, она вдруг осознала, что пленник в кандалах не может сделать того же.

Постепенно ей стало казаться, что ее распухший язык увеличился вдвое. Почувствовав неестественное жжение в глазах, Аннелиза вдруг заметила, что они широко раскрыты и почти не моргают. Она прикрыла веки, и тут же перед ней появились светлые кружащиеся мушки, уносившие ее в темноту. Она ощущала себя блуждающей звездочкой, бесцельно скитающейся по ночному бархатному небу, несказанно одинокой, гонимой голодом и жаждой, утратившей всякую надежду на прекращение страданий.

И все эти муки возникли в течение всего лишь одного дня, а пленник томился в цепях без еды и света уже больше недели. Ни один человек не должен подвергаться таким лишениям.

Аннелиза села и выпрямилась. Как можно было так глупо себя вести! Она побоялась подать голос, забилась в нору, лишь бы не нарушать приличия, тогда как подлинное достоинство женщины состояло совсем в другом. Ей надо было идти штурмом на капитанскую каюту и требовать объяснений. Лелеять свою беспомощность – удел домохозяек. Фербек не посмел бы осудить ее за то, что она справляется о здоровье человека, доставленного на корабль в ее присутствии.

Аннелиза живо повытаскивала из щелей в переборках кусочки материи, в каюту сразу хлынули солнечные лучи. Невероятно – день еще не кончился! Должно быть, сейчас Фербек как раз сидит за обедом. Самое время устроить ему нагоняй за то, что он набивает себе живот, тогда как у него под палубой страдает человек, вина которого ей неизвестна.

И все же вступать в конфликт с капитаном Аннелизе не очень-то хотелось. Она уперлась рукой в стену, изо всех сил стараясь удержать себя от соблазна плюхнуться обратно на койку. И тут она услышала его. Далекий, словно из могилы, стук металла о дерево. Звук наручников, ударяющих по выдержанным дубовым доскам. Ее сердце забилось в том же темпе, попадая в такт непрерывающемуся потрескиванию.

Аннелиза резко распахнула дверь. Матросы в недоумении смотрели ей вслед; видимо, больше всего их удивляли разлетающиеся позади нее лоскутки материи – все, что она позабивала в щели, теперь порхало в воздухе подобно снежным хлопьям. Со скоростью урагана Аннелиза промчалась мимо мужчин и, только добежав до середины палубы, сообразила, в каком шокирующем виде предстала перед ними. Морской воздух ласкал ее шею благодатной прохладой, ветер развевал волосы, еще не зашедшее солнце припекало кожу, до сей минуты не видевшую света. С бешено стучащим сердцем она остановилась в нерешительности, не зная, что ей делать дальше. Никогда еще она не являлась к капитану с непокрытой головой и без своего высокого воротника. Но бежать назад и приводить себя в порядок значило бы добавить еще несколько бесконечно долгих минут к страданиям узника.

Поглубже вздохнув, Аннелиза ворвалась в кают-компанию, не дожидаясь, пока разинувший рот караульный бросится объявлять о ее приходе.

Разумеется, капитан никак не ожидал ее появления в столь экзотическом виде, однако он лишь бросил на нее ничего не выражающий взгляд, и только слегка приподнявшиеся брови выдавали его удивление.

– Ян передал мне, что вы приболели. В самом деле, вид у вас не вполне здоровый. Надеюсь, ничего серьезного?

Аннелиза покачала головой и скользнула на свое обычное место. Пока Клопсток занимался сервировкой стола, они сидели в непривычном молчании. Фербек поигрывал каким-то прибором, поворачивая его из стороны в сторону, а его помощник тем временем закончил хлопоты с вином и стал наполнять свободные стаканы свежей водой. Но Аннелиза не могла больше ждать. Она схватила свой стакан, не дав наполнить его до конца, и залпом выпила всю воду. Лишенная питья в течение дня, она нашла ее вкуснее самой чистой воды из быстрого ручья.

Какой же вкусной должна была казаться эта вода узнику, не получавшему ее в достаточном количестве с самого появления на корабле!

Аннелиза поставила пустой стакан на стол, и Клопсток тут же подскочил, чтобы снова наполнить его. Но Фербек, похоже, ничего не замечал, погруженный в свои раздумья. «И весьма некстати», – подумала Аннелиза. Сейчас она как никогда нуждалась в полном внимании с его стороны. Она безуспешно пыталась придумать, как наилучшим образом подступиться к нему для разговора о мытарствах человека, сидящего где-то у них под ногами.

– Капитан, я хотела вам сказать, что со мной все в порядке, однако меня очень беспокоит здоровье кое-кого еще.

– Вот как? Но мои матросы в отличной форме.

Аннелиза не сомневалась, что капитан намеренно уходит от обсуждения интересующей ее темы.

– Я имею в виду человека, из-за которого возник весь этот переполох во время захода в бухту Салдана.

– А, так вы о пленнике! – Фербек подцепил кусок баранины и, подержав его некоторое время на весу, с хмурым видом положил обратно в тарелку. – Самый твердолобый из всех, кого я имел несчастье перевозить. – Он покачал головой, словно сердясь на самого себя за то, что так разоткровенничался. – Сплю и вижу, как бы поскорее избавиться от него – пусть им занимаются власти.

– И все-таки, что он сделал? – не унималась Аннелиза.

Она совсем не была уверена, что капитан станет отвечать ей, поэтому ее ничуть не удивило, что пауза продолжалась достаточно долго. Наконец Фербек, тяжело вздохнув, произнес:

– Он совершил худшее из всех преступлений.

Разочарование охватило ее, образ, созданный подогретым жарой воображением, мгновенно потускнел. Узник оказался совсем не той героической личностью, какой она его себе великодушно представляла. Ей оставалось только досадовать на себя за то, что столько времени она отдала пустым грезам: боготворила преступника, как наивная школьница.

– Значит, он убийца? – Аннелиза была уверена, что на свете нет ужаснее преступления, чем отнять жизнь у другого человека.

– Хуже. – Фербек втянул воздух с таким видом, будто признание всех зверств, совершенных пленником, вызывало в нем глубокую боль. – Этот человек – пират, который не довольствовался нападением на суда и простыми грабежами. Он нанес урон нашей компании, поразил ее в самое сердце…

Фербек обернулся к своей конторке и, выдвинув небольшой ящик, вынул из него тряпичный мешочек; затем, повернувшись, высыпал на стол несколько предметов овальной формы. Маленькие, величиной с сушеный чернослив, они были окрашены в коричневый цвет.

– Вот, полюбуйтесь.

Аннелиза с недоумением повела плечами:

– Мускатный орех?

– На нем-то и попался наш «гость» с нижней палубы. Он пытался нелегально провезти эти орешки.

Аннелиза вспомнила, как мать часто сетовала по поводу одной из убыточных сторон их работы под началом компании. Школа была вынуждена заказывать продовольствие только через ее рыночную сеть, а контрабандисты те же самые специи предлагали по более выгодным ценам.

– Как знать, возможно, кому-то его преступление покажется не таким уж страшным, – осторожно заметила Аннелиза.

– Да вы посмотрите сюда! – Фербек, побагровев, ткнул в горсть орехов, и они разлетелись в разные стороны. – Вы что, не видите, какого они цвета?

Обыкновенный цвет, может быть, лишь слегка темнее цвета тех орехов, которые она десятки раз размалывала у себя на кухне.

– Надеюсь, они свежее, чем у нас в Амстердаме?

– Свежее? Ну и ну! – Фербек наградил ее взглядом, полным жалости и презрения. – Жене плантатора следует знать разницу между «свежестью» и «всхожестью». Все партии мускатного ореха до единого плода перед отправкой с островов Банда должны вымачиваться в известковом растворе. Это делается для того, чтобы убить зародыш. Правильно обработанный орех имеет белесоватый оттенок, а эти – коричневые. Орехи, конфискованные у негодяя, еще не утратили всхожести. Всхожести! Понимаете? – Капитан сделал особый упор на этом слове, будто полагал, что чем настойчивее он его произносит, тем глубже она осознает чудовищность совершенного преступления.

Аннелиза слышала о нашумевших событиях на небезызвестном Молуккском архипелаге, принадлежавшем прежде Португалии. Ретивые эмиссары компании рыскали по загадочным островам, выискивая деревья с пряными орешками, и вырубали их все до последнего, оставляя неприкосновенными только рощи на островах Банда. Точно так же они поступали с гвоздичными деревьями на Амбоине, не выпуская их за пределы этого города-острова. Благодаря строгим ограничениям на производство и вывоз специй владельцы компании сколачивали огромные капиталы. И поныне компания отнюдь не горела желанием упускать из рук баснословные барыши.

Фербек подобрал один орех и, зажав его между большим и указательным пальцами, стал рассматривать с таким видом, словно имел дело со смертельной дозой яда.

– Компания не может допустить, чтобы каждый, кому взбредет в голову, мог высаживать мускатный орех, – в противном случае произойдет резкое падение цены. Вот почему мы должны принимать самые суровые меры к контрабандистам.

– Его посадят в тюрьму?

– Господи, до чего же вы наивны! Он украл у нас плоды со всхожим жизнеспособным семенем, и мы сделаем с ним то же самое. Прежде чем он умрет, ему отрежут… – Тут капитан, покраснев, замолчал и одним махом осушил свой бокал с вином. – Прошу прощения, что затронул при вас столь деликатную тему. В конечном счете участь его самая незавидная. Он будет доставлен в Форт-Виктория на Амбоине и с санкции губернатора предан смерти.

В сознании Аннелизы тотчас же вспыхнул образ – такой отчетливый, что она в смятении затаила дыхание. Пленник, смелый, полный жизни, воюет с теми, кто без веревок и цепей бессилен подчинить его своей воле. И эта мужская сила, эти пьянящие золотистые глаза, эта почти магнетическая внешность – все должно погибнуть? За что? За мелкую контрабанду? За тот мускатный орех, которым она сдабривала тушеное мясо и драчену? За те приправы, на которых ее мать экономила пару флоринов?

Аннелиза повернулась и ощупью отыскала ножку бокала, надеясь подкрепить себя вином. Ей нужно было остановить непрошеные слезы, выступившие в уголках глаз, чтобы не выглядеть слишком уж нелепо.

Она знала, где находится Молуккский архипелаг, так как у нее была скопированная от руки карта, почти развалившаяся от усердного штудирования. Амбоина, куда собирались отправить преступника для оскопления и казни, располагалась севернее островов Банда, менее чем в сотне миль от них. Такое быстроходное судно, как «Остров сокровищ», при благоприятной погоде могло покрыть это расстояние в ничтожно короткое время. Следовательно, контрабандист погибнет спустя день-два после ее собственной высадки. Возможно даже, он будет мертв уже к тому времени, когда она начнет знакомиться с домом своего мужа, и почти наверняка до того, как она запомнит трудные имена его слуг. Вот только вряд ли теперь она хоть раз приготовит пищу с мускатной приправой.

Ароматный парок над обеденным блюдом вызвал у нее отвращение, и она отодвинула тарелку.

– Что, не идет? – участливо осведомился Фербек, приписывая отказ от еды ее недомоганию, и тут же снова вернулся к прерванной теме: – Такие, как этот пират, подрывают устои компании. Из-за них может пострадать благосостояние тысяч работников и их семей. Насколько мне известно, ваша мать своим местом тоже обязана компании…

Капитан недвусмысленно напоминал Аннелизе о том, на чьей стороне она должна быть. Действительно, именно Голландская Ост-Индская компания предоставила приют им с матерью, утвердила кандидатуру Аннелизы на этот брак, отправила ее в путешествие и взяла на себя заботы по обустройству предстоящей новой жизни. А тут какой-то презренный контрабандист ставит под угрозу само существование ее благодетелей. Наверное, непозволительные колебания должны были пробудить в ней чувство стыда, однако слова осуждения в адрес преступника застряли у нее в горле, и она так и не решилась их выговорить.