Пенелопа Дуглас - Пламя

Я поворачиваюсь к Мэдоку.

– Я буду работать волонтером по десять часов в неделю этим летом, но интерном не стану. И четкого расписания у меня не будет, договорились?

Он пожимает плечами. Судя по его виду, голова Мэдока забита миллионом других мыслей.

– Ладно.

Затем перевожу взгляд на Джекса.

– А Хоук может скоординировать шоу фейерверков. Ему нужно какое-нибудь ответственное дело.

Джекс проводит ладонью по волосам. Он выглядит утомленным, но полностью со мной согласен. Хоуку предоставлена полная свобода. Немного дисциплины ему не помешает, и мой брат сам это знает.

– Ты в порядке? – интересуется Мэдок.

– Да. – Киваю.

– Вы еще долго тут будете, парни?

Вздохнув, Мэдок бросает гаечный ключ.

– Я ухожу. Фэллон только что прислала эсэмэску. Хантер до сих пор не вернулся домой…

– А я останусь, пока не закончу, – отвечает Джаред, указав на машину. – Может, еще около часа. Раз Мэдок сваливает, теперь дело должно пойти быстрее.

– Отсоси, – ворчит Мэдок, направившись к ящику с инструментами, на котором лежит его пиджак.

– Загляну в одно место ниже по улице… нужно кое-что проверить, – говорю Джареду, указав большим пальцем на дверь. – Скоро вернусь. Подвезешь меня домой?

– Да.

Едва оказавшись на улице, достаю свои новые ключи.

Он мой.

Я не в силах сдержать широченную улыбку.

Шагая так быстро, как только могу, с велосипедным фонариком в одной руке и ключами, которые дал мне отец, – в другой, сворачиваю на Саттон, торопливо иду по узкой, мощенной брусчаткой улочке к черному ходу старой пекарни. Основные улицы хорошо освещены, однако в переулках безлюдно и темно, поэтому стараюсь не задерживаться.

Дрожащими руками пытаюсь отпереть замок. Кровь пульсирует в венах. Делаю несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Повернув ручку, распахиваю дверь и сразу же пытаюсь нащупать выключатель.

Я открою свой магазинчик. Он будет готов к лету.

Дергаю выключатель, но ничего не происходит. Что ж, полагаю, удивляться нечему. Это заведение заброшено уже много лет. Включив фонарик, закрываю дверь и направляю луч света в помещение, явно служившее кухней. Три длинных деревянных стола стоят параллельно друг другу в центре, а духовки, раковины, холодильники и алюминиевые полки с пустыми противнями расположились вдоль стен.

Прохожу дальше, оглядываюсь по сторонам и уже мысленно составляю список оборудования, которое нужно будет проверить или, возможно, заменить. На наведение порядка, вероятно, уйдет целый месяц. Осторожно оттолкнув ногой пустой мешок из-под муки, преграждающий путь, толкаю вращающуюся дверь. Она отделяет кухню от торгового зала.

– Ты что здесь делаешь?

Я подскакиваю от неожиданности и оборачиваюсь.

– Что за… – открыв рот, перевожу фонарь на Хантера, стоящего в дверном проеме. – Какого черта ты тут забыл?

Он пожимает плечами и заходит в магазин, закрыв за собой дверь.

– Я катался по округе и заметил, как ты сюда крадешься.

Сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Покачав головой, постепенно успокаиваюсь.

– Мэдок тебя ищет. – Развернувшись, опять толкаю дверь. – Где ты пропадал?

Хантер молча идет за мной в торговый зал. Если отец ищет его, а Кейд дома, значит, он взял пикап без разрешения. Уверена: племянник понимает, что после сегодняшних событий ему уже нечего терять.

Я щелкаю другими выключателями, проверяя, есть ли электричество, в то время как Хантер пинает мусор и газеты на полу.

В углах, на потолке, под стойкой – везде висит паутина. В воздухе до сих пор ощущается аромат топленого сахара, наверное, от остатков глазури и посыпки в витринах. Если мне не придется бороться еще и с тараканами, то случится чудо.

Обои придется заменить, но, смахнув ногой какую-то бумагу с пыльного пола, замечаю, что он выстлан марокканской мозаикой. Такая яркая и необычная для Шелберн-Фоллз, это уж точно.

Ее оставим.

Прислонившись к кованому железному столику, племянник засовывает руки в карманы.

– Я куплю это место, – сообщаю ему, – и открою пекарню-кондитерскую.

Он просто смотрит на меня, и я прищуриваюсь.

– Тебе нечего сказать? – бросаю с вызовом. – Никаких остроумных комментариев?

– Ты путаешь меня с Кейдом, – парирует парень. – По-моему, в мире и без того хватает пустозвонов.

Я улыбаюсь, отвернувшись, чтобы он не увидел. Судя по виду и голосу, Хантер раздражен, но я по-настоящему признательна за подобное замечание. Он абсолютно прав: довольно разговоров и ерунды. Я благодарна ему за молчание. Мне не нужны негативная критика или опасения других людей.

Завтра, когда Джаред, Мэдок и Джекс обо всем узнают и захотят высказаться, я повторю им то же самое: не суйте нос в чужие дела.

Хантер наклоняется и поднимает перевернутый стул.

– Тебе обязательно нужно включить в меню те брауни с ежевикой, – говорит он, собирая мусор и бросая его в ведро, стоящее в углу. – Их Дилан любит. И яблочный коблер из сахарного теста, и самоанские пончики, которые ты сделала из герлскаутского печенья как-то раз… – Хантер замолкает и вздыхает так, будто внезапно проголодался. – Клянусь, люди в километровую очередь будут выстраиваться.

Я наблюдаю за ним, пока он срывает со стены флаеры и выбрасывает их. Мне нравится, что племянник не подтрунивает надо мной.

Подойдя к нему, помогаю снимать бумагу, прикрепленную канцелярскими кнопками.

– Ты с ней прощался? – тихо спрашиваю я, не глядя на Хантера. – Вот где ты был!

Он молчит и не уточняет, кого я имею в виду. Мы оба знаем ответ.

– Я всего лишь переезжаю к дедушке, – говорит парень. – Найду работу на лето, чтобы подзаработать перед началом учебного года в Сент-Мэтт. На выходные буду возвращаться домой.

– Не будешь. – Я бросаю взгляд на него. – Заведешь друзей, найдешь причины оставаться в Чикаго. Мы будем видеть тебя все реже и реже.

Помню, я сказала эти же слова Лукасу три года назад, после того как он пообещал наведываться домой. Лукас лгал, я уже тогда это понимала.

Но Хантер смотрит на голую стену с таким выражением, словно думает не только о нашей беседе.

– Я буду возвращаться, – утверждает племянник. В следующий миг я улавливаю легкую улыбку на его губах. – В конце концов, есть же еще неделя соперничества.

Да уж, неделя соперничества.

Я качаю головой. Будет весело.

Солнце клонится к горизонту, заливая город оранжевым светом. Устремив взгляд на запад, я почти не чувствую жар, просачивающийся через мой пиджак.

Ненавижу это время дня. Ни встреч, ни контрольных сроков, ни конференц-звонков или инспекций строящихся объектов… Некуда спешить. Становится слишком тихо, а я не люблю тишину.

Любуюсь видом, прихлебывая пиво из бутылки, оглядываю крыши зданий, впечатляющий дизайн стеклянных небоскребов, отражающих солнечные лучи, Персидский залив, вырисовывающийся у меня за спиной, купола древних мечетей, вдыхаю ароматы специй и еды, доносящиеся с базаров…

Дубай стал моим пристанищем в последние три года. Он вдохновлял меня, наполнял энергией и знаниями, необходимыми для покорения новых территорий дизайна. Еще столько всего предстояло усвоить и достичь. Я благодарен этому городу за шум и возможность отвлечься. Как я мог вернуться домой, пожив в подобном месте?

Поставив пиво на ограду балкона, достаю из нагрудного кармана компас, который Куинн отдала мне перед тем, как я уехал из Шелберн-Фоллз четыре года назад.

Смотрю на антикварную семейную реликвию из латуни и улыбаюсь, думая о ней. Она была такой любопытной и невинной, так сердилась и печалилась из-за моего отъезда.

Было неприятно огорчать Куинн, особенно оттого, что я не мог объяснить ей причины, заставившие меня покинуть родной городок, но, должен признать, она – единственная, из-за кого я сомневался в своем решении. Единственная, из-за кого я чувствовал, что должен остаться. Приятно знать, что по мне кто-то скучает.

Начинаю гадать, какая она сейчас. Ей скоро восемнадцать. Почти взрослая.

И вот он я, на пороге тридцати, по-прежнему одинокий, погрязший в работе.

Я совершенно не изменился.

Открыв крышку компаса, наблюдаю за диском под стеклом, колеблющимся на своей оси. Стрелка постепенно перемещается немного дальше буквы W. Я поворачиваюсь чуть правее, замираю и жду. Указатель снова перемещается и останавливается ровно посередине между севером и западом.

Затем поднимаю глаза и смотрю на горизонт.

– Мистер Морроу!

Моргнув, захлопываю компас, кладу обратно в нагрудный карман, беру пиво и оборачиваюсь. У дверей балкона стоит Тахра, моя домработница, иммигрантка из Индии. Она приходит несколько раз в неделю, убирает квартиру, покупает продукты и готовит, получая дополнительный заработок к тому, что имеет ее муж, работник на нефтяной вышке.

– Да, Тахра.

Она улыбается и тихо говорит:

– Ваш ужин стоит в духовке, чтобы не остыть, сэр. Я собираюсь домой.

– Спасибо. Доброй ночи.

Я отворачиваюсь как раз в тот момент, когда солнце полностью скрывается за горизонтом. Сухой воздух обжигает ноздри при каждом вдохе, но я пока не хочу возвращаться в квартиру.

– С вами все в порядке? – робко спрашивает женщина.

Вновь оглянувшись, смотрю на нее.

– Да, а что?

Она изучает меня несколько секунд, после чего поднимает руку, в которой держит полотенце.

– В последнее время вы каждый вечер стоите на этом месте и смотрите в одном и том же направлении.

Помедлив, я уточняю:

– Да?

Не обращал внимания, но, полагаю, Тахра права. Мне казалось, что я стал более отрешенным. Раз уж и она заметила, тогда это весьма очевидно.

– Если желаете помолиться, Мекка в той стороне.

Когда смотрю назад, замечаю, как женщина указывает на юго-запад с хитрой улыбкой.

Улыбнувшись, я качаю головой.

– Ты не оставляешь попыток, да? – Вновь бросив взгляд на последние лучи света, мерцающие над городом, думаю о том, что лежит за небоскребами, базарами и пустыней. За Меккой, Красным морем, Африкой и Атлантическим океаном…

– Вообще-то, мой дом в этом направлении, – наконец отвечаю я, указав бутылкой на северо-запад. – До него 7308 миль от этой точки.

– Это далеко.

Я киваю, погрузившись в размышления.

– Ага. – Сделав паузу, продолжаю: – И все равно ничего не изменилось. Она была права.

– Кто?

Счастье – это направление, а не место. Да, Куинн определенно права. На губах появляется едва заметная улыбка при мысли о том, какой умной всегда была эта девочка.

Даже она в четырнадцать лет понимала, что счастье не имеет ничего общего с тем, где ты живешь, кого любишь, что делаешь со своей жизнью. Это все наши выдумки.

И, как ни старайся, от себя не убежишь, не так ли?

Радость переполняет мою грудь, и во мне вдруг просыпается любопытство, чем она сейчас занимается, чем они все заняты. Мэдок с его постоянными барбекю, пикниками и вечеринками у бассейна, который всех веселит и влюбляет в себя против воли. Джаред, рокот машины которого разносится по всей улице, и Тэйт, любительница играть под дождем, даже повзрослев. Фэллон с ее острым языком, всегда убеждавшая наших партнеров работать так, как было нужно ей. Джульетта с ее сексуальным, вольным духом. И Джекс, который одним глазом следит за происходящим вокруг, а вторым не выпускает из виду свою жену.

Интересно, какими выросли их дети. Они уже получили права и наверняка сеют хаос, нарушают правила.

Куинн чертовски меня раздражала, когда была маленькой, но она всегда стояла бок о бок со мной и в прямом смысле слова заставляла чувствовать себя своим среди тех, кто даже не был моей настоящей семьей.

Зачем я уехал из дома? Почему-то мне трудно вспомнить причины, ведь сейчас такое ощущение, словно вещи, от которых я отказался, гораздо важнее, чем те, от которых сбежал.

– Сэр.

Мои веки дрожат. Вздохнув, я возвращаюсь к нашему разговору.

– Извини. Ничего. Не обращай внимания, – говорю быстро, отмахнувшись от нее. – Спасибо, Тахра.

– Доброй ночи, сэр.

Я не успеваю отвернуться, как она останавливается и задает еще один вопрос:

– Позвольте спросить… Если вы так тоскуете по дому, почему просто не съездите туда?

Опустив глаза, я молчу. Не уверен, как на это ответить, но вопрос хороший.

Могу ли я вернуться домой? Разумеется. В любое время, когда захочу. Так почему же сопротивляюсь?

Я тяжело вздыхаю, ощущая, как долгожданное тепло внезапно обволакивает мои холодные пальцы.

– Когда-нибудь, – шепчу я.