«Будь я посмелее, — думала Мона, — я бы просто велела Чар убираться ко всем чертям — и будь что будет!»
Но знала: никогда она не осмелится рискнуть счастьем своей матери.
А счастье миссис Вейл полностью зависит от веры в свою дочь и гордости за нее. Мона не вправе отнимать у нее эту единственную отраду — мать ее и без того слишком много страдала.
Муж ее — отец Моны — умер от рака. Умирал он долго и мучительно; врачи ничего не могли сделать, ибо опухоль обнаружили слишком поздно, когда операция была уже невозможна.
А до того, когда Моне было всего шесть лет, семью постигло еще одно несчастье. Брат ее родился мертвым; миссис Вейл долго пробыла между жизнью и смертью, а когда оправилась, врачи сказали, что детей у нее больше не будет.
С тех пор вся ее радость, весь интерес в жизни сосредоточился в единственном ребенке; а когда умер муж, она привязалась к Моне еще сильнее.
Мона никогда не забудет, с каким мужеством переносила мама все испытания в последние месяцы жизни отца.
А потом, когда он упокоился в семейном склепе Вейлов, мать не пролила ни слезинки; но на лице ее читалось такое безмерное страдание, что страшно было на нее смотреть.
Когда они ехали домой с кладбища, мать взяла маленькую Мону за руку.
— Милая моя, — проговорила она, — вот и остались мы с тобой вдвоем на всем белом свете. Только вдвоем… — И по застывшему лицу ее наконец покатились слезы безутешного горя.
«Она так верила в меня, а я предала ее веру! — думала Мона. — Господи, пожалуйста, пусть она никогда об этом не узнает!»
Жизнь матери всегда казалась ей кристально чистой и ясной. Миссис Вейл никогда не отступала от строгих принципов, ею самой для себя установленных; все, что считала своим долгом, она исполняла безукоризненно и с такой добротой и любовью к людям, что даже самые неприятные задачи в ее руках обращались в радость и удовольствие.
Иной раз казалось, что мать Моны возложила на себя монашеский обет — так самоотверженно и неустанно она приносила свою жизнь в жертву всем, кому нужна была ее помощь.
Если заболевала какая-нибудь женщина в деревне, миссис Вейл приходила к больной и всю ночь дежурила у ее постели. Случались ли у кого-то неприятности с детьми, с деньгами, с пенсией, с чем-нибудь еще — миссис Вейл бросалась на помощь.
В ее благотворительной работе не было ничего помпезного, ничего напоказ; о ней мало кто знал, но Мона догадывалась, что мама не только помогает людям в беде, но и утешает их в горе и успокаивает в тревогах не хуже священника.
Она жила тихой, спокойной деревенской жизнью: возделывала свой сад, следила за домом, обменивалась визитами с соседями и никогда не вмешивалась в чужую жизнь, если только люди сами об этом не просили.
Друзей у нее было множество, однако в глубине души она была одинока.
Она никогда об этом не говорила, но Мона без слов понимала, как мать тоскует по отцу. Семейная жизнь их была тихой, неяркой, без приключений и страстей, но они любили друг друга так, как только могут любить супруги.
Но муж безвременно ее оставил, и вся жизнь миссис Вейл сосредоточилась в том единственном, что осталось от ее семьи, в ее собственной плоти и крови: дочери.
«А я предала ее! — снова и снова повторяла себе Мона. — Ужасно, непростительно предала!»
Как же, должно быть, пуста и уныла была жизнь ее матери все эти годы, пока Мона скиталась за границей, слишком занятая своими делами, чтобы заехать домой хотя бы на несколько недель!
Писала она редко и немного, словно совсем не думая о том, как, должно быть, нелегко было матери объяснять знакомым ее продолжительное отсутствие.
«Она горда — она никогда не позволила бы себе в чем-то меня заподозрить», — думала Мона.
Но понимала: речь не только и не столько о гордости, сколько о любви, безусловном доверии, о вере в свою дочь — вере, которую нельзя разрушать, за которую не жаль отдать любую цену!
И все-таки что же ей делать?
Снова и снова Мона перебирала все возможности, но не видела пути к избавлению. Она в ловушке, и что хуже всего — в ловушке, куда загнала себя сама.
«Я получаю то, что заслужила, — говорила она себе. — Но почему из-за того, что я преступила заповеди, в которых была воспитана, должна страдать моя мать?»
Часы за окном пробили семь, и Мона встала с постели. Надела плотную твидовую юбку и толстый кардиган, сверху накинула бобровую шубу, голову повязала платком на цыганский манер, осторожно отперла дверь и на цыпочках спустилась вниз.
Няня уже возилась на кухне, но в остальном дом молчал. Мона отперла входную дверь и тихо выскользнула наружу.
Близился рассвет. Белая изморозь ложилась под ноги, и в кружеве голых древесных ветвей на фоне бледно-розовеющего неба чернели прошлогодние грачиные гнезда.
Мона перелезла через садовую ограду и пошла прочь от дома, через поля. Ей нужно было скрыться и побыть наедине с собой, подальше от Чар и ее угроз.
Под ногами хрустела мерзлая земля, ломались травинки. Стоял холод, но ветер стих, и весь мир как будто застыл в ожидании наступающего дня.
Мона дошла до своего любимого местечка на берегу озера, там, где земли Аббатства граничили с Парком. Оперлась о стену и задумалась, глядя на озеро. И вдруг… где-то совсем рядом торжествующе зазвенела первая песня птиц, вестниц утра!
Птичье пение как будто пробудило что-то, дремавшее в ней; утомление, отчаяние прошедшей ночи поблекло и отступило — нечто иное, живое и бодрое, поднялось в ее душе, властно рванулось вперед и вверх, навстречу восходящему солнцу.
«Возвращение к жизни», — подумала Мона.
Она чувствовала: так и есть. Энергия нового дня струится сквозь нее, она вновь стала единым целым с бесконечной Вселенной, со всей ее первозданной свежестью и силой.
В миг, когда золотое солнце поднялось над горизонтом, Мону охватило странное чувство. Каким-то внутренним зрением она словно видела целиком весь огромный, необозримый мир и в нем — потоки Жизненной Силы, проницающей все и вся: людей и зверей, одушевленное и неодушевленное, видимое и невидимое.
Видение это, величественное и неописуемое, тут же исчезло, но оставило по себе трепет, восторг и чувство новой, неисчерпаемой силы. Оно придало Моне мужества.
«Я буду бороться! — говорила она себе. — Я не позволю прошлому меня поглотить! Должен быть какой-то путь к искуплению — и я его найду!»
Незаметно для нее самой мысли ее превратились в молитву — молитву о помощи и защите для матери.
Она обращалась к Богу с такой простотой и уверенностью, каких не знала уже очень давно, может быть, с детства, когда перед сном поверяла Ему свои простые желания, не сомневаясь, что Он поймет и рано или поздно исполнит ее просьбу.
Долго ли простояла она у стены, закрыв глаза и сложив руки на груди, Мона не знала; но, открыв глаза, увидела, что к ней шагает через поле военный в длинной шинели и с винтовкой на плече.
«Кто бы это мог быть?» — рассеянно подумала она. Военный подошел ближе, и Мона его узнала: конечно же это Майкл в форме дружинника.
Подойдя к ней, он отдал честь, и Мона улыбнулась.
— Майкл! Не ожидала тебя здесь встретить.
— Иду с ночного дежурства. Этим путем быстрее всего с холма до моего дома.
И он указал на высокий холм, нависающий над долиной вдалеке.
— Похоже, спать тебе сегодня ночью не пришлось.
— Тебе, кажется, тоже.
Мона отвернулась:
— Ты прав, я сегодня плохо спала.
— Почему? — серьезно спросил он, но Мона постаралась, чтобы ответ прозвучал шутливо:
— Совесть нечиста — почему же еще?
Майкл не ответил. Снял с плеча винтовку и прислонил к стене, достал пачку сигарет, жестом предложил одну Моне. Та покачала головой:
— Еще слишком рано.
Он не стал закуривать — убрал сигареты в карман и несколько секунд спустя, словно решившись, задал вопрос:
— Тебя тревожит этот человек?
Сперва Мона не поняла, о чем он.
— Какой человек? — Мысли ее были так заняты Чар, что о Джарвисе Леккере она совсем забыла. Но тут же сообразила, о ком речь. — Нет-нет, — торопливо ответила она, — все в порядке. Просто не хочу больше его видеть — только и всего.
— Хорошо, — ответил Майкл, и в тоне его она почувствовала явное облегчение.
— Я очень рада, — неуверенно проговорила Мона, — что ты не подумал обо мне… ну… то, что мог подумать вчера вечером.
— Тогда я очень разозлился, — признался Майкл, — но сразу сообразил: кто-кто, а ты не из тех женщин, что станут поощрять такого наглеца!
В голосе его прозвучала такая ярость, что Мона удивленно взглянула на него.
— Спасибо, Майкл. Кажется, впервые ты говоришь обо мне нечто такое, что очень приятно слышать.
Он прислонился к стене.
— Ты, наверное, поняла, почему меня это так разозлило?
Она колебалась, и, не дождавшись ответа, он продолжал:
— Видишь ли, я ведь люблю тебя. И всегда любил.
— Майкл!
В возгласе ее прозвучало такое изумление, какое невозможно подделать.
— Я любил тебя всю жизнь, — спокойно и просто продолжал Майкл. — Ждал много лет и готов был ждать еще столько, сколько понадобится, чтобы попросить тебя выйти за меня замуж. Но вчера, когда увидел, как этот тип тебя домогается, меня это просто взбесило. И я подумал: может, хватит ждать? Того гляди, кто-нибудь меня опередит!
— О, Майкл… — беспомощно простонала Мона. — Я… я… не знаю, что сказать.
— А тебе и не нужно ничего говорить. Просто хочу, чтобы ты знала: я тебя люблю. Если когда-нибудь я тебе понадоблюсь — я всегда здесь.
От этих слов, а еще больше от той простоты и спокойствия, с каким они прозвучали, у Моны перехватило горло, задрожали губы, и слезы опасно подступили к глазам. Она попыталась рассмеяться, но из груди вырвался странный звук, больше похожий на сдавленное рыдание.
— Майкл, дорогой! Двадцать пять лет мы знаем друг друга, и ты нашел, где сделать мне предложение: на капустном поле!
— Разве так важно где? — спросил он.
И снова она не знала, что ответить, — лишь отвела взгляд и уставилась на озеро, борясь со слезами. Наступило молчание; но она знала, что Майкл ждет ответа.
— Майкл, я не смогу стать тебе хорошей женой, — проговорила она наконец дрогнувшим голосом.
— Об этом уж мне судить. А тебе решать, будешь ли ты со мной счастлива.
— Не знаю. Мне кажется, я утратила способность быть счастливой. Может быть, навсегда.
Майкл взял ее за плечи и осторожно развернул лицом к себе. Он стоял так, глядя на нее, на лице его в ласковом свете зари читались сила, целеустремленность и вместе с тем поразительная нежность.
— Что-то случилось? — спросил он. — У тебя какое-то несчастье? Что бы это ни было, расскажи мне.
Он коснулся больного места; Мона вздрогнула и попыталась высвободиться.
— Нет, ничего, — быстро ответила она. — Ты все равно не сможешь мне помочь.
— Почему? — Она не отвечала, и он спросил: — Мона, ты боишься меня?
— Немного.
— Почему?
— Ты мне кажешься почти сверхчеловеком. У всех у нас есть свои слабости, ошибки, но ты, Майкл, — тебе все это как будто незнакомо. Я не смогу соответствовать твоим стандартам.
— Глупенькая! Зачем тебе чему-то соответствовать? Неужели не понимаешь, как ты хороша такая, какая есть?
Он отпустил ее плечи, но в следующую секунду заключил ее в объятия и, чуть помедлив, склонил голову и прижался губами к ее губам.
На этот раз его поцелуй не был ни требовательным, ни грубым. Он целовал ее нежно, легко, как ребенка, и все же от этого ласкового прикосновения слезы защипали ей глаза и двумя ручейками побежали по щекам.
«Должно быть, я очень устала», — подумала она.
Но в глубине души знала: плачет она не от усталости, а просто… просто от Майкла. Она зажмурилась, чтобы не встречаться с ним взглядом.
— Я здесь, чтобы присмотреть за тобой и о тебе позаботиться, — мягко проговорил он. — Обещаешь, что всегда будешь об этом помнить?
— Обе… обещаю.
Мона с трудом выговорила это слово. Майкл снова ее поцеловал — сперва в дрожащие губы, затем в мокрые глаза.
А потом, вскинув на плечо винтовку, взял Мону под руку и повел к воротам, видневшимся в конце поля.
— Куда мы идем? — спросила Мона.
— Завтракать, — ответил Майкл. — Я умираю от голода, да и ты наверняка тоже.
Теперь голос его звучал бодро и радостно.
Медленно рука об руку они шли через поля, говоря о вчерашней вечеринке, о деревне и деревенских жителях, о разных житейских пустяках — словом, обо всем, что придет в голову. Часто разговор сменялся молчанием, но в молчании этом не было ни напряжения, ни неловкости, им было хорошо молчать вместе, слушая лишь шорох шагов по мерзлой земле да веселое чириканье птиц, приветствующих солнце.
"Пламя любви" отзывы
Отзывы читателей о книге "Пламя любви". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Пламя любви" друзьям в соцсетях.