Понимая, что выглядит настоящим страшилищем, с красными, распухшими от слез глазами, полосатыми от грязи щеками и спутанными волосами, девушка нехотя обернулась. И в тот же миг весь мир опрокинулся вверх дном и разлетелся на осколки.

Секунду она думала, что сейчас лишится чувств, но властное сияние серых глаз удержало ее на ногах. Струсившая Хэлен предпочла бы спасительное беспамятство обморока, чтобы только не видеть снова этого надменного лица, гибкой, стройной фигуры, одетой в элегантный темный костюм.

Неожиданное появление Виктора в такой близости и в то же время безнадежно от нее далекого всколыхнуло в душе девушки чувства, которые она отчаянно пыталась забыть. Хэлен не знала, что привело его сюда, и тут же решила устало, принимая во внимание свое невезение, что ничего хорошего этот визит не предвещает, и растерянно потупила глаза. Внутри у нее все дрожало, и она усиленно пыталась овладеть собой. Но, наверное, ей это плохо удавалось. И она сильно вздрогнула, не понимая, что происходит, когда он вдруг протянул руку и осторожно коснулся ее щеки.

— Вы плакали? Почему?

Низкий, глубокий голос прозвучал с необыкновенной мягкостью, но в то же время в нем слышалось напряжение, которого Хэлен не могла объяснить. Она почувствовала, как все внутри нее тает, осыпается. Но его ласковое участие было ловушкой, на которую она однажды попалась, и девушка, собравшись с духом, сухо ответила:

— Просто так. Устала. А вы что здесь делаете?

— Вы плакали не от усталости. Вы вовсе не такая мямля.

Уловив в его голосе след прежней насмешливости, Хэлен вскинула подбородок, а он, опустив руку, добавил:

— Я здесь, чтобы повидать вас. Никакой другой причины я придумать не могу. А вы можете? Я звонил вам на работу, и Дэйв сказал мне, что вы взяли отпуск и уехали к отцу.

— Понятно, — натянуто проговорила Хэлен, приходя в себя от шока, вызванного его внезапным появлением. У Виктора к ней вопросы по работе. Что же еще? Может быть, она что-то напутала в цифрах? Вполне вероятно, если вспомнить, в каком состоянии она находилась последние несколько дней своего пребывания в Португалии. — Наверное, нам лучше пройти в дом.

Хэлен сама не узнала своего голоса, и когда направилась к крыльцу, то почувствовала себя старой, дряхлой старухой — так тяжело ей было идти. Ей не хотелось приглашать его, но что еще оставалось делать? Не могли же они обсуждать дела, стоя среди обрезанных веток живой изгороди!

Уэстон молча последовал за ней, но она чувствовала спиной его взгляд, от чего по ней пробежали мурашки. Хэлен вспомнила, как однажды он тоже не сводил с нее глаз, пока она не исчезла в доме вместе с Паоло. Девушка тогда решила подразнить его и отомстить ему, и он подумал о ней самое плохое. От этого воспоминания все внутри у Хэлен болезненно сжалось.

— Устраивайтесь поудобнее, — пригласила она, обводя неловким жестом неприбранную гостиную. — Сейчас я приготовлю кофе.

Заодно она успеет привести себя в порядок, умыться и заколоть волосы, а главное — собраться с мыслями.

Но Виктор взял ее за локоть и повернул к себе лицом; прикосновение его пальцев обожгло неприкрытую кожу руки под старой блузкой с короткими рукавчиками.

— Я не хочу кофе. Я хочу поговорить с вами.

Хэлен молча смотрела в его суровое лицо. Пол качнулся у нее под ногами. Неужели ей не дадут даже крохотной передышки? Хотя бы несколько минут, в которых она так нуждалась? И Виктор, должно быть, прочитал невысказанное страдание в ее глазах, потому что вдруг притянул ее к себе и воскликнул хрипло:

— Не смотрите так! Я не могу этого вынести. Я знаю, как сильно обидел вас!

Уронив голову ему на грудь, девушка слышала, как сильно стучит его сердце, чувствовала его тепло и неуловимый мужской запах — обольстительный, возбуждающий и терпкий, — и Хэлен, уступив слабости, на один головокружительный миг позволила себе отдаться сладкому трепету, но почти сразу же стряхнула с себя неземное, но не имеющее для нее смысла очарование.

Очевидно, Виктор вспомнил о ее неловком, нечаянно вырвавшемся признании в любви. Когда он ушел тогда, не сказав ей ни слова, она мысленно обвинила его в бессердечии. Теперь она знала, что у него есть сердце, но было бы лучше, если бы его не было, чтобы он забыл о ней, и как можно скорее.

— Я знаю, что говорю бессвязно. — Он смотрел, как девушка двигалась по гостиной, собирая игрушки, пытаясь вести себя непринужденно. — Я запутал все с самого начала. Мне следовало бы дать хорошего пинка. Вы, наверное, презираете меня и имеете на это полное право. Но вы позволите мне попробовать…

Его голос зазвучал неуверенно, почти робко, и Хэлен невольно прервала свои хозяйственные хлопоты и взглянула на него с удивлением. Всемогущий Уэстон и — робость?

— Попробовать что? — Она не могла поверить в эту странную нерешительность, просто не могла! Он смеется над ней, готовит какую-нибудь коварную шутку. Хочет побольнее ее задеть, повернуть нож в свежей ране… Девушка бросила на него взгляд, надеясь, что он вышел достаточно надменным, убрала с телевизора пластмассовую машинку, сунула ее в коробку с игрушками и услышала, как он нетерпеливо вздохнул и воскликнул уже без всякой робости:

— Перестаньте же наконец суетиться, Хэлен!

В два быстрых шага он пересек разделявшее их пространство, приподнял ее и усадил на диван.

— Мы одни, я правильно понял? — Он обвел глазами комнату, словно ожидая увидеть все семейство Хэлен, выглядывающее на него из-за шкафов. Девушка кивнула, ее сердце билось так сильно, что она была не в силах говорить. — Вы остались с детьми, и сейчас они спят.

Виктор не стал дожидаться, пока она подтвердит его слова, принял ее молчание за согласие и затем произнес негромко:

— У вас все лицо испачкано. Вы сами похожи на ребенка.

От этих слов в Хэлен поколебалась надежда, что ей удастся когда-нибудь обрести дар речи, и она утратила его окончательно, когда Виктор взял ее руки в свои и сказал:

— Мне непрерывно приходилось бороться с собой. Бороться с влечением, которое заставляло меня желать вас, стремиться обладать вами. Я уже говорил вам, что вы постоянно ставили меня в тупик, — вы казались мне смесью, как я определил это для себя, святой и грешницы. И я никак не мог понять, какая из них настоящая. Мой рассудок говорил мне: «Это грешница», но сердце подсказывало, что грешница чиста. В вас смешались воедино и чистота, и чувственность, и строгая деловитость, и я не мог разобраться в этой путанице. Конечно, тогда мне казалось, что я владею ситуацией. Но я не мог вынести неопределенности, когда увидел, как вы позволили Паоло увести вас с собой…

— Между нами ничего не было, — дрожащим голосом уверила его Хэлен. Видимо, он собирается извиниться за то, что случилось на берегу. Но девушка не желала слышать этого, она не хотела, чтобы Виктор высказал раскаяние в том, что потерял контроль над собой и сожалеет о несравненных мгновениях чистого восторга, который она испытала в его объятиях. Но Виктор произнес мрачно:

— Вы думаете, теперь я не знаю этого? Когда я понял, что вы невинны, все внутри меня словно взорвалось. Впервые в жизни я растерялся. И тогда я ушел и задумался очень серьезно.

Его пальцы сильнее сжали ее тонкие запястья, но Хэлен не пыталась освободить их — эта боль была для нее благодатью.

— Мое сердце вело меня по верному пути, — продолжал он с мимолетной усмешкой. — Оно знало, чего я хочу. Но сознание, оно все портило. Сердце знало, что вы нужны мне, что я с каждым днем люблю вас все сильнее и глубже. Но тут вмешивался мозг и утверждал, что сердце лжет. — Глаза Виктора внезапно потемнели. — Вам известно что-нибудь о моей семье, кроме того, что я сам рассказывал вам?

Хэлен кивнула, и ее сердце болезненно сжалось.

— Дэйв сказал мне о вашей матери. Не думайте, что он сплетничал, — добавила девушка быстро. — Я сама спросила его. Патрик Райт упомянул о ней — сказал, что это не секрет. Я хотела узнать все о вас. Мне это было необходимо.

Да. Виктор кивнул, словно бы соглашаясь с ней. Сейчас его лицо было таким безнадежно мрачным, каким Хэлен еще не доводилось видеть. И она с тоской поняла, что он пришел к выводу, что права его голова, а не сердце, и миг неземного невыразимого счастья, испытанный ею, когда Уэстон признался, что любит ее, был последним мигом счастья в ее жизни.

Зачем же он начал тяжелый разговор о своей матери, если не для того, чтобы объяснить, как, узнав правду о ней, был потрясен настолько, что навсегда потерял способность доверять женщинам.

— Я понимаю, — произнесла девушка как можно мягче, страдая вместе с ним. — Как ужасно было вам читать все эти газеты после ее смерти.

Все еще держа ее за руки, Виктор отчеканил:

— Я давно знал, кем она была. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, отец сказал мне. Больше всего меня поразило то, что она платила огромные деньги за мое обучение. Тогда я в первый и последний раз резко говорил с отцом. Я был уже достаточно взрослым и начал понимать, что нам не по средствам такое дорогое образование. К тому времени отец получал довольно приличную зарплату, но, помимо нее, мы ничего не имели. И когда я спросил его, он сначала неопределенно ответил что-то о государственных дотациях. И я поверил. Он солгал мне, и это причинило мне боль. Меня потрясло то, что он согласился принимать от нее деньги, но тратил их только на мое обучение и не брал ни пенни сверх того. А решился брать их, лишь будучи убежденным, что она в долгу передо мной, и самое лучшее, что она могла сделать, — дать мне первоклассное образование.

— Вы когда-нибудь видели ее? — спросила Хэлен, и в ее сердце родилось гневное чувство против его матери, виновной в том, что ее сын возненавидел всех женщин. Она незаметно высвободила свои запястья из его пальцев и мягко накрыла его ладони. Этот несмелый и умиротворяющий жест немного успокоил Виктора.

— Несколько раз. Она водила меня в зоопарк в воскресенье, мы пили чай в каком-то роскошном отеле. Когда я стал старше, мы обедали в ресторане. Мать всегда держалась немного отчужденно, но это и понятно — она ушла от нас, когда мне было всего несколько месяцев. Они развелись. Первый раз я увидел ее, когда мне исполнилось десять лет. Я никогда не задавался вопросом, почему остался с отцом — обычно ведь бывает наоборот. Тем более что меня все время приходилось оставлять под присмотром соседей. Мать была очень красивой женщиной. Помню, я думал, что такой мамой каждый мальчик может гордиться. Всегда элегантно одетая, спокойная, как это ни странно, даже несколько чопорная. Я был тогда в самом впечатлительном возрасте, страшно восхищался ею и не понимал, почему отец позволил ей уйти. А когда он открыл мне правду, я возненавидел ее. Маска, которую она надевала для меня, вызывала во мне отвращение. Все в ней стало мне отвратительно! И я понял, что никогда не смогу поверить ни одной женщине, — окончил Виктор жестко.

— И больше вы не видели ее? — печально спросила Хэлен, так как его слова подтвердили, что все ее надежды развеялись как дым.

— Нет, — резко ответил он. — Я потребовал от отца, чтобы он прекратил принимать деньги, закончил университет, а деньги добывал, берясь за любую работу, какая только подворачивалась. Кроме того, добился высшей стипендии. И я не вспоминал о ней… До тех пор, пока она не погибла во время пожара. За этим последовала отставка нескольких известных чиновников и пошлые статьи в газетах. Вся эта грязь сделалась достоянием гласности.

И утвердила его в решении презирать женщин, горько подумала девушка. Хэлен не винила, она только всем сердцем сочувствовала ему.

В маленькой гостиной стало почти совсем темно, сгустившийся сумрак усиливал подавленное настроение девушки. Она поднялась, чтобы зажечь настольную лампу на столике у дивана. В ее мягком обманчивом свете Хэлен показалось, что лицо Виктора изменилось, суровость исчезла, и взамен появилось странное выражение, которому она не могла дать определения.

— Я вернулся в Англию, чтобы привести в порядок свои мысли, — сказал он тихо. — А когда мне это удалось, я сумел наконец простить ее. У матери была дурная наследственность и трудное детство. Ее собственная мать родила ее в шестнадцать лет а не знала, кто отец дочери. Ее воспитанием никто не занимался, никто о ней по-настоящему не заботился. Она вышла замуж, потому что брак обеспечивал ей некоторую защиту. Она ушла от отца вскоре после моего рождения, потому что хотела получить от жизни больше, чем ту угнетающую бедность, в которой она росла и которая, как ей казалось, вновь затягивала ее. Ведь отец в то время не мог предложить ей ничего. Мать была неглупа, но образование получила поверхностное. И она пустила в ход свое тело. И, моя дорогая Хэлен, мы больше не будем говорить на эту тему. Открыв в себе способность прощать, я открыл и более важную для себя истину. — Виктор взволнованно перевел дыхание. — Вы сказали, что любите меня, и я поверил вам — это был первый прорыв. Вы все еще любите меня, моя дорогая? Вы ответите мне на один вопрос?