Ирина Степановская - Под крылом доктора Фрейда

— Что вы, не надо!

Она посмотрела ему в глаза, и он понял: продукты надо брать. Матери так будет легче.

Он взял пакеты.

— Я забочусь пока не столько о тебе, — сказала Лариса, — сколько о дочери. Хотя ты нам с Ираклием понравился. Очень. Имей это в виду.

— Спасибо, — пробормотал Дима.

Лариса внимательно на него посмотрела.

— Ты правда любишь Настасью?

Он помолчал и коротко ответил:

— Да.

— Ну, вот и хорошо.

Она повернулась и пошла, а он вдруг спросил ее вдогонку:

— Простите за нескромность, но можно узнать: в больнице у Насти были какие-нибудь деньги?

Лариса вернулась.

— Рублей пятьсот. А почему ты спрашиваешь?

Он показал ей телефон.

— Настя купила.

По лицу Настиной матери пробежала тень.

— На те деньги, что мы ей давали, она эту штуку купить не могла.

Дима улыбнулся.

— Ну ничего. Как-нибудь прояснится. Я уверен, все будет хорошо. До свидания?

— Иди, милый мальчик. До свидания.

И пока он поднимался от входной двери к лифту, Лариса задумчиво разглядывала его спину.

С утра в день конференции Бурыкин зашел к Альфие в кабинет.

— Работаешь?

— Работаю. У тебя ко мне какое-нибудь дело?

— Я слышал, ты делаешь сегодня доклад, — словно поневоле, проговорил он.

— Да. Ты придешь?

— Нет.

— Почему?

— Тебя разделают сегодня, как бог черепаху. Я видел сегодня Дыню. Зашел к тебе сказать.

— И ты меня не поддержишь?

— Дыня просил, чтобы я выступил. Принес материалы для ознакомления. Я посмотрел, выступать не буду. Твоя позиция очень шаткая. Отмени доклад.

— Не могу. Больная заряжена, программа составлена. Я уверена в своей правоте. Не могу же я из здорового человека делать больного?

— Когда-то ты была умная девочка, Аля.

Она улыбнулась.

— Те времена давно прошли. Так ты не придешь?

Всем своим видом Володя дал ей понять, что его решение непоколебимо.

— Что ж, спасибо за предупреждение. Хотя если бы я была на твоем месте, я бы пришла.

Он пошел к двери. Обернулся. Как бы что-то вспомнив.

— У тебя в отделении нет случайно…

Он сказал название препарата — и она поняла. Он приходил меняться. Баш на баш.

— Спроси у Нинель. Скажи, что я разрешила дать.

Он помолчал.

— Доиграешься. Что тогда будешь с матерью делать?

Она замерла.

— Ты о чем?

— Не притворяйся. Я ведь знаю, что в отделении ты прячешь свою мать.

Альфия ничего не ответила. Подошла, молча открыла дверь и выпустила Бурыкина.

— Большое спасибо за встречу с нами, — поблагодарил Татьяну Старый Лев после того, как Альфия сделала доклад и все расспросы завершились. — Помогите, пожалуйста, больной вернуться в отделение.

Нинель подошла и взяла Таню под руку.

— Я могу дойти сама, — попробовала улыбнуться Таня. Она прекрасно выглядела в своем элегантном светлом костюме, с прической, в дорогих туфлях.

— Спасибо, больных у нас провожают. Так принято, — настойчиво сказал Преображенов.

Тане хотелось громко возразить, что она не «больная», но она сдержалась.

— Спасибо всем за внимание, — отчеканила она и вышла вместе с Нинель.

Старый Лев удостоверился, что дверь за Таней закрылась плотно. Альфия, бледная от напряжения, сидела в первом ряду, вцепившись обеими руками в папку с докладом.

— Приступим к обсуждению.

Некоторое время царило молчание.

— Кто хочет высказаться первым? — спросил главный врач.

Все ждали звука охотничьего горна.

С другой стороны двери к Тане подошел ожидавший ее Виталий.

— Пойдем?

— Я хочу подслушать, — сказала она.

— Этого нельзя, — заметила Нинель.

— Но я должна услышать то, что будут обо мне говорить! Мне совсем не понравились ни лица врачей, ни их вопросы, ни тон, которым мне их задавали.

— Пойдемте. — Нинель потянула Татьяну за руку.

— Но я же уже не больная! Меня должны были выписать еще вчера!

Давыдов подошел к жене и поцеловал ее.

— И все-таки тебе лучше уйти. Я сам послушаю. Все потом тебе передам.

— Обманешь, наверное. — Таня взяла себя в руки, попробовала улыбнуться.

— Конечно же, обману, — пошутил он. — Ну, иди.

Когда они с Нинель уже шагали по тропинке меж сосен, Сова, как бы между прочим, сказала:

— Не дело это — знать мужьям, что врачи говорят об их женах.

Таня сначала призадумалась, а потом почти весело махнула рукой.

— Куда он денется-то, Ниночка, из подводной лодки? — Она подняла лицо к небу и посмотрела вверх сквозь шумные сосновые ветви. — Он ведь, между нами, девочками, говоря, без меня в работе — круглый ноль.

— Как я понял, вы собираетесь выписать больную, которая кидалась на людей с острыми предметами, всего через полтора месяца лечения? — повел атаку на Альфию Дыня.

«Я так и знала: первым „ату!“ скажет именно он», — подумала Левашова и встала.

— Главное — не срок, а результат лечения. Мне кажется, все убедились в том, что моя больная в настоящее время совершенно адекватна…

Что тут началось! «В погоне за сенсацией», «впору приглашать журналистов», «стремление выглядеть оригинальной» — все это мало походило на объективное обсуждение. Молодые врачи, ради которых, собственно, все это и затевалось, сидели молча.

«Я и не думала, что у меня, оказывается, столько недоброжелателей! — Пожалуй, это стало для Альфии самым неприятным открытием. — Неужели ни у кого не хватит ума меня поддержать? Неужели власть даже не главного врача, а всего лишь его заместителя застилает людям глаза?»

— …И, конечно, выписку я, уже не как ведущий конференции, а как заместитель главного врача по лечебной работе, считаю преждевременной! — подытожил обсуждение Дыня.

Это был настоящий удар. Что же она теперь скажет Тане и Давыдову? Альфия сидела словно оплеванная. Все, кто выступал после, безоговорочно поддерживали начальника. Бурыкин, как и обещал, не пришел.

В заключение взял слово Старый Лев.

— А я, пожалуй, склоняюсь к мнению доктора Левашовой. Но от себя добавлю, что эту больную все-таки нельзя выпускать из вида. Надо за ней наблюдать. Лучше все-таки в стационаре, но можно и амбулаторно, если Альфия Ахадовна возьмет на себя ответственность. Но только последующее весьма пристальное наблюдение может расставить все точки над «i» в этом очень интересном и очень непростом случае.

Старый Лев объявил о закрытии конференции, доктора потянулись к выходу. Некоторые теперь сочли необходимым подойти к Альфие.

— Да, наблюдать необходимо! — Они стали громко и на все лады повторять последние слова главного врача. Альфия молчала. Она сидела на своем месте и ждала, когда все выйдут. Находиться среди этих людей казалось ей невыносимым.

Вот, наконец, зал опустел. Уборщица заглянула внутрь и поставила возле двери ведро с водой и швабру.

«Надо идти», — подумала Альфия, но не двинулась с места.

Вошел Давыдов, сел рядом.

— Что же это значит? — спросил он. — Ты оставишь Таню в больнице?

Альфия достала из папки историю болезни, а из нее — несколько листков.

— Твоя жена здорова. Вот выписной эпикриз. Все подписи и печати на месте, как полагается. Завтра вы можете ехать. — Она медленно встала. — Пусти, я пройду.

Он притянул ее к себе, измученную, заледеневшую, и исцеловал все ее лицо.

— Да хранит тебя Бог, Альфия!

Она отстранилась от Виталия и ушла. И на лице ее не было написано ничего, кроме смертельной усталости.

— Зачем, зачем ты взял у них эти проклятые продукты?!

Настя от возбуждения не могла спокойно стоять. Глаза ее сузились от гнева, кулаки то сжимались, то разжимались, она не стояла на месте и всем своим видом напомнила Диме боксера на ринге.

— Я обещал твоей маме тебя кормить.

— А больше ты ничего не обещал моей маме? Мать выгнала меня на улицу, отобрала квартиру, била и унижала меня всю мою жизнь, а ты теперь что-то обещаешь моей мамочке?

— Настя, ты что? У меня создалось немного другое впечатление о твоих родителях…

— Вот именно! Впечатление! Предатель!

Настя кинулась в комнату и начала лихорадочно собираться.

— Постой, ты куда на ночь глядя?

— Какая тебе разница?

Он бросил пакеты прямо посреди комнаты.

— Как это: какая мне разница? У нас ведь теперь семья?

Настя лихорадочно застегивала куртку. Схватила сумку.

— Где мой телефон?

— Возьми.

Она схватила телефон и попыталась пройти.

— Пусти меня!

— Настя, не глупи!

— Пусти!

— Не пущу!

— Я все равно убегу!

Он изловчился, поднял и понес ее на постель.

— Глупенькая моя! Несчастная моя! Милая моя! Никуда ты не убежишь. Дай я тебя раздену и уложу поспать. Завтра мы все обсудим, а теперь — бай-бай!

Он стал баюкать ее, как ребенка. Некоторое время Настя еще сопротивлялась, потом уснула. Дима встал, отнес в холодильник пакеты и стал убирать ее вещи. Из кармана куртки что-то выпало. Он поднял — все тот же телефон.

Внезапно что-то решив, Сурин резко перевернул вверх дном сумку. И среди разных девичьих мелочей увидел деньги, довольно крупную сумму, и коробочку из ювелирного магазина, обклеенную синей под велюр бумагой. Он сглотнул слюну, открыл коробочку: там лежал мужской золотой перстень — красивая печатка с черным камнем. Там же хранился сложенный чек. Диме вдруг стало нехорошо. Он развернул чек. Взглянул на четко выведенную дату продажи: кольцо было куплено за два дня до смерти Оли Хохлаковой.

Дима посмотрел на любимую. Настя спала и выглядела измученным ангелом. Он сложил назад в сумку все мелочи, а деньги и кольцо отложил и завернул в отдельный пакет.

— Здесь какая-то ошибка. Завтра все выяснится, — сказал себе он, но впервые за все эти дни лег, не раздеваясь, на диване в гостиной.

В кабинете было темно. Альфия включила лампу, вызвала звонком Нинель.

— Они уехали?

— Только что. Не стали дожидаться утра. — Нинель прекрасно понимала, о ком ее спрашивают.

— С этой конференцией я сегодня у матери опять не была. Что в отделении новенького?

— Все по-старенькому. Ваша мама в порядке. У Марьяны — понос. Некоторые дорогие лекарства закончились. Вот список.

— Отчего у Марьяны понос? Антибиотик ей надо дать. — Альфия достала ключ и пошла к сейфу.

— В бывших бурыкинских теплицах вырастили салат и зеленый лук. Сегодня первый день сделали салат с подсолнечным маслом. Вот ее с этого салата и пронесло. Да ладно, в первый раз, что ли? Я уж привыкла. Через два дня само пройдет. Я сама салат ела. Вкусный. И ничего.

Альфия выдала под расписку Нинель несколько пачек разных лекарств.

— Антибиотик Марьяне обязательно дай. Слышишь?

— Слышу.

Альфия подошла к столу, несколько упаковок отложила в ящик. Увидела сверток с деньгами.

— Как дела у твоей дочери?

Разговоры о дочери всегда приводили Нинель в хорошее расположение духа вне зависимости от времени и места.

— В этом году заканчивает она.

— И сразу в клиническую ординатуру?

— Нет, не получится. Денег нет. Сейчас вся ординатура платная.

Альфия достала из ящика сверток.

— Это твоей дочери.

— Что это, Альфия Ахадовна?

— Деньги. За ординатуру заплатишь.

Нинка осторожно развернула:

— Что вы! Здесь же так много!

— А ты что думаешь, ординатура даром достается?

Нинель повалилась Альфие в ноги — прямо у стола.

— Век за вас, Альфия Ахадовна, буду Бога молить!

— Бога молить за меня не надо. Вставай!

Альфия вышла из-за стола и за подбородок подняла Нинель с колен.

— Смотри мне в глаза! Это ты рассказала Бурыкину про мою мать?

Нинка вся задрожала.

— Богом клянусь, нет! Он, правда, выпытывал у меня, но я вас не сдала! Верьте мне, что не сдала! Если не верите, лучше возьмите деньги назад!

Альфия отпустила ее, вернулась обратно за стол.

— Деньги я не тебе дала, а твоей дочери. — Она помолчала. — Ну а тебе я, пожалуй, верю. Хитрый он, гад. Мог и сам догадаться.

— Вот вам крест, это не я!