Он использовал власть, которую получил над ней, чтобы пленить ее. А она поступила в точности так, как поступил бы он сам, если бы попал в такой переплет. Как он мог вообразить хотя бы на минуту, что она почувствует что-то кроме отвращения к грубому совокуплению, которое он ей предлагал?

И все же настолько сильными были чувства, которые он испытал, когда держал ее в своих объятиях! Он мог бы поклясться, она разделяла с ним телом и душой то ошеломляющее ощущение чего-то чудесного, что должно было вот-вот произойти.

Он сошел с ума. Непрошеный голос другой женщины прозвучал у него в голове: «Если бы будешь хорошим мальчиком и не станешь сейчас плакать, завтра я вернусь и принесу тебе пирожное». Что ж, стоило быть умнее и не гнаться за тем, чего ему никогда не найти — и уж точно не здесь.

Ничего, переживет. Это будет не так уж трудно. Он мысленно сравнил себя с мартовским котом, чьи амурные вопли были заглушены ведром помоев. Он не знал, смеяться или плакать. Единственное, что он мог, извлечь из этого урок. Все совершают промахи, но мужчины, которых он уважает, никогда не повторяют своих ошибок.

Застегнув штаны, он заметил тонкую цепочку, свисавшую с его руки. Должно быть, порвалась, когда он схватил ее за ворот в тщетной попытке удержать. Взглянув себе под ноги, он увидел круглый медальон, который лежал, поблескивая, на камнях. Он поднял его и открыл. Пальцы нащупали локон волос, спрятанный в углублении с одной стороны. С другой был портрет, но в темноте его невозможно было разглядеть.

Должно быть, она это украла. Такая, как она, не может позволить себе нарисованный портрет. Но только очень глупый вор станет носить украшение с портретом, которое можно опознать. А эта девушка не показалась ему глупой. Должно быть, это портрет кого-то, кто ей дорог. Быть может, брата или скорее любовника.

Трев поневоле усмехнулся. Если это любовник, то он был весьма близок к тому, чтобы наставить парню рога — и не без помощи со стороны девушки.

Он хотел было выбросить медальон. Зачем хранить то, что будет напоминать ему об унижении этой ночи? Но не смог заставить себя сделать это. Он все еще чувствовал запах апельсинов, исходивший от ее волос. А губы все еще жаждали ее губ.

Он сохранит это как сладостно-горькое напоминание о цене, которую заплатил за то, что потерял бдительность. Трев сунул медальон в карман и медленно пошел к дому матери на Кеппел-стрит.

В тайном убежище было холодно и сыро, воняло мочой и мышиным пометом, но зато безопасно. Рэндалл показал ей это место, когда наконец начал ей доверять. Настолько, что разрешил присоединиться к шайке, которая воровала деньги, идущие на его борьбу против угнетателей.

Но при мысли о Рэндалле сердце Темперанс упало. Как близка она была к тому, чтобы предать его. Нет, нужно быть честной: она предала его. Она была в точности той самой распутницей, какой назвал ее отец, когда вынудил убежать из дома.

Что ж, может, она и распутница, но никогда прежде она не чувствовала ничего похожего на то, что испытала сегодня в объятиях капитана. Даже когда делила постель с Рэндаллом, которого так любила. Возможно, именно поэтому Рэндалл никак не мог перестать смотреть на других женщин. Может, он втайне хотел такую женщину, которая вот так же чувствовала бы себя с ним.

Она безжалостно отогнала эту мысль. Рэндалл был верен ей. Это она предала их любовь, не он. Надо посмотреть правде в лицо и идти дальше. Просто еще одно доказательство того, как она слаба, вдобавок ко всему тому, что произошло за последние три года.

Она урывками поспала на грязном тюфяке в углу убежища, но не могла оставаться там вечно. С наступлением утра она вернулась к воровскому притону на Мерсер-стрит, где нашла Бекки. Та стояла рядом с кучей мусора.

Как и обещал землевладелец, пришли рабочие, занимающиеся сносом домов. Теперь они ломали заброшенное здание, служившее девушкам домом. Рабочие сорвали промасленную бумагу, которой Темперанс и Бекки старательно закрыли разбитое створчатое окно, и уже рылись в той жалкой куче, что осталась от мебели, небрежно выброшенной на улицу. Что ж, ничего ценного они не найдут. Девушки уже заложили все, что можно было обратить в звонкую монету.

Прихрамывая, подошла Бекки. Еще никогда Тем не была так рада видеть подругу, лицо Бекки по форме напоминало сердечко, светлые брови были лишь бледными мазками над проницательными глазами.

— С тобой все в порядке, Тем? — спросила Бекки. — Клэри видела, как ты уходила с офицером. Ты не вернулась, и мы забеспокоились. Он тебе ничего не сделал?

— Ничего. Я с ним справилась.

Тревога на лице Бекки немного улеглась.

— Тебе не удалось получить с него один-два соверена? Я знаю, у тебя отобрали то, что ты своровала, когда тебя поймали. Но Клэри подумала, может, тот душка-офицер расщедрится еще разок. Он заплатил уйму денег, чтобы освободить тебя — больше, чем отдал бы за неделю в заведении мамаши Бриствик. Мы решили, когда ты не вернулась, что, может, ну, ты понимаешь… может, вы договорились.

— Ты же знаешь, что я не буду делать это за деньги.

Бекки ссутулилась.

— Ну да, ты же не можешь предать своего драгоценного Рэндалла.

Темперанс отвернулась, чтобы скрыть стыд, который, должно быть, явственно отразился у нее на лице. Она подошла слишком близко к той черте, за которой начинается предательство. И у нее даже нет оправдания, что она сделала это ради денег, в которых так нуждаются ее друзья.

— Что ж, мы больше не можем позволить себе твоих высоких принципов, — продолжала Бекки. — Приходил человек Ткача, Снейк. Сказал, что они слишком долго ждали денег, которые мы должны за последний месяц. Ткач больше не будет нас покрывать. Вот почему ни один из тех скотов вчера не пошевелил и пальцем, чтобы защитить тебя.

— Но как же мы заплатим ему, если не сможем воровать?

— Заведение мамаши Бриствик, — процедила Бекки сквозь стиснутые зубы. — Я же сказала, лучше бы ты позволила капитану взять тебя под свою защиту.

— Что ж, я этого не сделала. И теперь уже невозможно это изменить.

— Уже невозможно изменить много чего, — с горечью проговорила Бекки. — Если б только Рэндалл не забрал все до последнего пенса, что мы наворовали для него за эти последние три года.

— Ты же знаешь, ему нужны были деньги для заговорщиков. Почему ты говоришь так, словно он сделал что-то дурное? Он погиб, сражаясь за свободу.

— Ах да. Свобода, — презрительно бросила Бекки. — Она дорого обходится, верно? Сколько бы мы ему ни приносили, он забирал все и требовал еще. Он отправил бы нас всех в заведение мамаши Бриствик, если бы это приносило больше, чем воровское ремесло.

Он бы этого не сделал. Принципы Рэндалла были еще выше, чем у нее. Именно это в первую очередь и привлекало ее в нем.

Но злой тон подруги лишил ее последних сил. Она этого не ожидала. Из всех девчонок в их шайке Бекки была единственной, кто стал ей настоящим другом. Остальные так и не приняли ее, особенно после того, как Рэндалл ясно дал понять, что она его фаворитка. Но когда кто-то из них посмеялся над горбатой спиной Бекки, Темперанс встала на ее защиту. В благодарность Бекки научила ее воровскому жаргону, которым пользовалась шайка, и помогла изменить речь, чтобы каждое произнесенное ею слово не напоминало, что она благородного происхождения.

Еще Бекки повесила на дверь старое пальто с колокольчиком и показала, как вытащить носовой платок так, чтобы колокольчик не звенел. Бекки взяла над ней шефство, заставляя практиковаться до тех пор, пока Темперанс не научилась вытаскивать носовой платок или монету так же ловко, как любой из них, даже те, кто занимался воровством с самого детства.

Разумеется, она отплатила за добро добром. Когда Рэндалл погиб, Темперанс могла уйти — были и другие шайки, которые с радостью приняли бы ее ради ловких рук. Но она осталась с Бекки и малышкой Клэри, которую Бекки как-то нашла избитой до полусмерти, понимая, что другие шайки вряд ли захотят принять их. Так почему же Бекки так язвительно отзывается о человеке, который свел их? Побег из дому с Рэндаллом — лучшее, что Темперанс сделала в своей жизни. Она машинально поднесла руку к медальону с миниатюрой.

Его не было, он исчез.

Должно быть, офицер порвал цепочку. Поделом ей. Как будто сам Рэндалл встал из могилы и вынес приговор — она больше не достойна носить медальон с его портретом.

Темперанс споткнулась о кучу обломков и машинально начала копаться среди остатков их вещей. Эта куча была видимым свидетельством поражения, которое она так отчаянно старалась не замечать. Она пыталась подбадривать девочек своей мечтой. Говорила им, что они уедут в Америку и начнут новую жизнь. Но без понуканий Рэндалла они не могли наворовать даже на то, чтобы продержаться в притоне.

Рэндалл, быть может, был суров с ними — порой даже слишком суров, как ей думалось. Но благодаря его строгости они приносили столько денег, сколько им было нужно. А она была чересчур доброй, поэтому теперь они остались ни с чем, и она представления не имеет, что делать дальше.

— Только вообрази, — откладывая газету, заявила мать Трева на следующее утро, когда он сел на один из изящных стульев в комнате для завтраков. — Леди Пембертон нашла свои изумруды — те, которые, как все считали, украла служанка. Оказывается, ее муж проиграл их в карты и утаил это от нее. А нашла их астролог — странная маленькая женщина, на которой лорд Хартвуд женился в прошлом году. Как бы мне хотелось, чтобы она предсказала по звездам мою судьбу. Может, она скажет мне, когда ты женишься.

— Зачем же на этом останавливаться? Почему бы не попросить ее подыскать мне жену, да и дело с концом?

— Я об этом не подумала, но это прекрасная мысль. Скорпионам так трудно найти себе пару, ведь они такие требовательные. Возможно, она могла бы подсказать, какая женщина сделает тебя счастливым.

Трев с остервенением вонзил зубы в поджаренный хлеб. Прошедшая ночь наглядно показала, какая именно женщина могла бы сделать его счастливым — примерно на пять минут. После этого был чистейший ад.

— Какая жалость, что я родила тебя так рано, — продолжала мать. — Еще каких-нибудь три недели, и ты был бы Стрельцом, и у меня уже были бы внуки.

Забавно, как она может верить в эти предрассудки. Прямо как мунши, которого он нанял, чтобы тот научил его санскриту. Малый тратил тысячи рупий на дорогие камни. Он считал, что они противодействуют неблагоприятному влиянию звезд. Трева всегда удивляло, как такой умный, образованный человек может верить в такую чепуху.

— Кстати, — сказала мать, — в пятницу у нас обедают Стейплтоны — леди Гертруда и ее дочь Амелия. — Она сделала глоток чая. — Женитьба на Амелии была бы для тебя весьма выгодной. Брат леди Гертруды — генерал Суинфорд, а ее дядя имеет влияние в Уайтхолле.

— Значит, женившись на ней, я обеспечу себе продвижение по службе? — У него болела голова после вчерашних возлияний. Бледные лучи ноябрьского солнца, просвечивавшие сквозь тюлевые шторы, прожигали мозг, словно полуденное палящее солнце Пуны.

— Разумеется. — Она самодовольно улыбнулась. — Хотя влияние — все, что может предложить этот союз. У девушки почти нет приданого. Однако она милая, приятная юная леди, и, думаю, мы с ней неплохо поладили бы после твоего возвращения в Индию.

Он вздохнул:

— Твои доводы в ее пользу неоспоримы. Пожалуй, мне следует предоставить это дело тебе. Сообщи мне, когда решишь, на ком мне следует жениться, и я безотлагательно примусь ухаживать за леди.

— Не груби, Майлз.

— Извини. — Он свирепо зыркнул на чашку чая.

Мать сменила тактику:

— Я была очень терпелива, дорогой. Но ты же знаешь, что должен на ком-нибудь жениться до своего возвращения в полк. Когда ты пропал перед сражением в Пуне и я целых полгода не получала от тебя никаких известий, я чуть с ума не сошла.

Он почувствовал себя пристыженным.

— Я совершенно не хотел мучить тебя, но ты же знаешь, мое местонахождение должно было оставаться тайной.

— Теперь-то я знаю. Но тогда я просто места себе не находила, да и как иначе? Из-за этой проклятой неотчуждаемости имущества твоего отца я останусь ни с чем, если ты умрешь, не имея наследника.

В комнате, где уже и без того было довольно прохладно, повеяло стужей. Ее страшила потеря дохода, а вовсе не его смерть. Во рту сделалось кисло. Вчерашнее вино плохо поладило с утренним тостом.

Но он постарался взять себя в руки. Чувства матери вполне естественны, она ведь его едва знает. Долг вынудил ее поехать к мужу в Индию, где стоял его полк, и она не могла взять с собой маленького мальчика в такой климат. Наследника нужно было беречь. А потом, когда он вырос и мог поступить в отцовский полк, она вернулась домой.