Игорь Середенко - Под сенью звезд

– И они погибли? – спросила Бетти с зарождающейся слезой на глазах.

Она была чувствительной женщиной, и эта история тронула ее девичье сердце.

– В природе плохое часто сопутствует хорошему, – продолжил Дэвид. – Тяжело раненная мать не подпускала нас к щенкам. Несмотря на сильное кровотечение в брюхе – подарок от встречи с медведем, она еще была способна постоять за своих деток. Неспособная кормить, раненная самка была обречена, а вместе с ней и ее дети. Но как бывает в дикой природе – все решил случай. Мы устроились недалеко от волчьего логова, наблюдая за семейством. Самка не покидала своих детей, она зализывала тяжелую рану, а щенки жалобно визжали. Их тоненькие голоса заметно утихли на следующий день. А спустя два дня их вовсе не было слышно. Мы больше не наведывались в логово, и собирались покинуть это место. Было очевидно, что удача оставила их. Нас поджимало время, и вот, рано утром, когда птицы исполняли свои голосистые, радостные воспевания теплым лучам солнца, греющим предутренний прохладный лес, и, пробивающимся, сквозь заросли хвойных деревьев, дарящих свет всему живому, я, подкравшись, быть может, в последний раз, к логову, услышал тонкий, едва хриплый голосок одного из щенков. Там все еще теплилась жизнь. Самка надежно оберегала своих детенышей, но это привело к тому, что четверо из них погибли от голода. Сперва появилась крошечная черная мордочка, потом робкие черные лапки, едва ступавшие, неуверенным шагом. Щенок черной масти, худой, дрожащий, неуверенный, но все же уходящий из лап смерти. Его, еще мутные глазки, уже были открыты миру, он прозрел; натыкаясь мокрым крошечным носиком на ветки, нетвердым шагом он шел вперед, исследуя мир. Оставшись в логове, среди трупов братьев и сестер, он был бы обречен. Мать, по-видимому, была к тому времени не способна помешать ему покинуть логово, и не способна была защитить его. Уставшими, больными глазами, исхудалая, она смотрела на меня, державшего в руках ее сына. Я с любопытством, тревогой и переполняющей меня жалостью, смотрел в ее глаза – глаза смерти. Жизнь выходила из нее. Рядом с ней лежали четыре крошечных трупа. Самка глядела мне в глаза и едва издавала стон. Думала ли она об опасности ее детеныша, чудом оставшегося живым, я не знаю. Но уверен, что ее тихое завывание, которое я услышал напоследок, уходя прочь и унося еле живого исхудалого щенка, было материнским криком надежды, веры в то, что последний член ее волчьей семьи не погибнет, ведь смерть, поселившаяся в логове, не собиралась оттуда уходить. Так появился Счастливчик.

– Это его кличка? – спросила Бетти, вытирая влажные глаза платком.

– Я решил его так назвать. Только я, да и сторож называем его так. Другие боятся общаться с ним наедине, – ответил Дэвид.

– О, нет, нет, Алан, вернись! – крикнула тревожно Голди, заметившая, как мальчик проник за ограду клетки.

Пока Дэвид рассказывал об истории появления черного волка, Алан добрался к вольеру. Голди уже намеревалась переступить через проволоку, ограждающую вольер с хищником, как вдруг остановилась в нерешимости и крайнем восторге, граничащем с удивлением.

– Этого не может быть! Алан! – восхищалась она. – Алан, он тебя любит…

Молодой волк, которому когда-то посчастливилось выжить, если бы не люди, стоял у решетки, и, визжа и тихо рыча от радости, облизывал лицо мальчика. Руки Алана держали прутья решетки, а его голова вплотную прижималась к прутьям. Розовый волчий язык, подобно губке, смачивал юное лицо мальчика.

Было десять часов вечера, когда Голди и Бетти заглянули в комнату к Алану. Здесь было тихо, мальчик спал, свернувшись калачиком в своей кроватке. Одеяло лежало на полу. Бетти тихонько подняла одеяло и уже собиралась им накрыть мальчика, как вдруг заметила рядом с ним игрушки: мячики, машинки, паровозик и различные детали от конструктора и сломанных игрушек. Все они лежали на кровати, рядом с мальчиком. Все было бы нормально, если бы не форма, в которую Алан сложил свои игрушки. Он построил их в изогнутую линию, друг за другом. Удивляла последовательность звеньев этой линии. Игрушки были построены, начиная от самой большой (по размерам) до самой маленькой. Начиналась линия с большого мячика, далее шел паровозик, затем машинки, потом игрушки поменьше и так далее, пока хвост замысловатой линии не закончился крошечным колесиком.

– Он начал развиваться и познавать мир, – шепотом сказала Голди.

Бетти с любовью и нежностью в глазах, трепетно укрыла его одеялом.

– Пусть все будет, как есть. Убирать не будем, – тихо сказала Голди. – Завтра утром проведем урок рисования красками.

Солнечные лучи смело вливались в игральную комнату, окрашивая все в яркие цветные тона. Алан сидел на белой клеенке, расстеленной на полу, поверх ковра. Рядом находились Голди и Бетти, показывающие мальчику, как пользоваться красками. Лист белой бумаги лежал на низком деревянном столике, рядом с красками, содержащимися в баночках. Бетти наводила круги синего цвета, держа руку мальчика. Но вскоре Алан отстранился и самостоятельно взял в руки кисть. Учителя не мешали ему проявлять самостоятельность в творческих решениях. Алан подержал немного кисточку в руках и, поняв, что она ему без надобности, отказался от нее, отложив кисть в сторону. Бетти хотела сказать, что ему нужна кисть, чтобы рисовать, но Голди остановила ее жестом.

– Пусть он сам решит, – сказала Голди, – это его собственный выбор. Пусть изберет путь в познании.

Мальчик потянулся к баночке с зеленой краской.

– Чудесно, Алан! – сказала с радостью и добротой Бетти. – Зеленый – твой любимый цвет.

Пока Бетти удивлялась выбору мальчика, а Голди размышляла о способе и методе обучения, Алан вылил на стол, мимо белого листа, всю баночку краски. Бетти от удивления открыла рот, а Голди взяла ее за плечо, чтобы та не предпринимала необдуманных и преждевременных решений.

– Пусть, мы понаблюдаем. Всякое его решение надо одобрять, – тихо сказала Голди.

– Здорово, Алан! – добродушно сказала Бетти, смотря на Голди понимающим взглядом.

Алан, тем временем, всунул в разлитую густую зеленую массу руки, и начал размазывать краской по столу. Белый лист немного окрасился текучей жидкостью зеленого цвета и упал на пол. Алан продолжал рисовать. Он измазал руками весь стол, включая ножки. Потом обратил свой творческий взор на другие баночки краски. Сперва, к зеленой он добавил красную, потом желтую, синюю жижи, и всю эту массу разноцветия перемешал. Стол окрашивался то в один цвет, то в другой. Творчество мальчика не знало границ – смешанные тона красок перешли на его одежду (джинсы и футболку), лицо, волосы. Не тронул он только глаза, они были округлые, большие, через них он анализировал, посылая импульсы в работающий мозг. Вскоре краска залила клеенку, предусмотрительно расстеленную на полу, и уже добиралась к дальним границам ковра, где он был не защищен. Мальчик вышел в центр комнаты, осмотрелся на все свое полотно, включая одежду и стол, затем лег на спину и стал кататься, ерзая спиной по разлитой и вымазанной краске.

Слегка ошалевшая Бетти и почти убежденная в найденном методе Голди, открыв широко глаза от переполняющего восторга, ведь часть творческих сил и рвения создавать, азарт, передались и им, радостно приветствовали юного художника и все его начинания.

– Не столь важен труд, очищающий и наводящий порядок, сколь хаос, который предшествовал ему, ведь именно он являлся тем ключом к сознанию мальчика, открывающим его безграничные, но запертые в темном мире неуверенности, творческие порывы, – сказала Голди. – Это начало и великий прорыв. Мальчик проявляет, хотя и в такой странной манере, свои желания, украшенные дивной и необычной, чарующей фантазией.

В последующие дни, к столь странному рисованию присоединилась и Бетти. Она делала то же, что и мальчик, всюду поддерживая его фантазию и желание рисовать, проявлять себя. Они вдвоем, не держа кисти, лишь руками рисовали узоры. По большей части, причудливые линии выводил мальчик, Бетти лишь повторяла, радостно одобряя его действия.

Голди в основном наблюдала за изменениями в поведении и действиях подопечного. Вскоре, к удивлению Голди и Бетти, мальчик стал рисовать на поверхности краски. Он выливал содержимое всех баночек в один сосуд – невысокую, но широкую миску, и там рисовал свои полотна, водя по красочной поверхности ладонями. Удивительные линии переплетались, создавая радужные, фантастические узоры. Мальчик не просто рисовал, а всецело участвовал в процессе, погрузившись в него богатой фантазией.

– Ему не нужна кисточка, – заметила Бетти. – Истинный художник творит естественными средствами – руками.

– Его идеи зарождаются в мозге и передаются импульсами рукам, которые весьма проворно отражают его фантазию, – заметила Голди.

Алан был весь погружен в свой мир, его лицо было схоже с чистым лицом принца, не обременённым скупостью жизни. Он был самой фантазией, с чистотой свободного эльфа. Его глаза выражали мечтательность путешественника, строившего планы будущих странствий. И хоть на улице, прохожие, глядя на странное безучастие и отрешенность мальчика, могли сказать, что он со странностями, не нормальный, больной, но внутри Алан жил в свободном, фантастическом мире, который был им открыт благодаря стараниям двух женщин, пытающихся помочь вернуть его в общество, в клуб здоровых, но озабоченных проблемами людей. Возможно, он уже был счастлив, живя в своем, придуманном мире.

Теперь мальчик почувствовал запах какого-то приятного чувства, которого он пока не мог понять. Ему нравилось, когда он рисовал, его, в глубине сознания, тянуло к вольеру с черным волком. Он часто выражал свои эмоции словами: «волк» и «рисовать». Эти два слова окружали его детский, можно сказать, счастливый мир, в котором слово «счастье» еще было не осознано, но уже ощутимо. Он забыл о боли внутри себя, забыл о самоистязании, о душераздирающих и мучающих криках, которых он не мог раньше сдержать. Два увлечения, две радости, стали для него основным смыслом жизни, как будто они существовали только для него. К удивлению Голди, мальчику нравились эти две привязанности – рисование в свободной форме, где мальчик мог проявлять свои фантазии и творчество сполна, и дружба с волком, хищным зверем, где сердце Алана пробуждалось, словно оттаявшее от вечного льда. Они не надоедали ему, он с каждой встречей переживал так же, как и в первый раз. Иногда ей казалось, что Алан боится их потерять. Но, если рисование для Алана могло продолжаться сколько угодно, то дружба и встречи с волком, явно полюбившего мальчика, могла оборваться в тот момент, когда цирк покинет город Авр-Сен-Пьер. И вряд ли кто-либо восполнит эту потерю, такого второго друга ему не найти в этом мире. Да и какие в нем будут гореть чувства при знакомстве с другим животным? Это были поиски в темноте, но Голди, ради Алана, пошла и на этот эксперимент, она уже начала подыскивать собаку, схожую с окрасом волка. Она даже хотела дать ему кличку «Счастливчик», чтобы мальчик не заметил подмены. Какова человеческая хитрость, она не знает границы, и она не имеет ни малейшего представления о дружбе, искренней, той, которая была рождена между Аланом и черным волком по имени Счастливчик. Однажды вспыхнув, эта любовь к дикому зверю не погасла, а лишь укрепилась. И что удивительно, она была с обеих сторон.

Все имеет свой конец, во всяком случае, так полагала, опытная и умудренная Голди. Цирк уехал рано утром в понедельник. И Голди переживала, она волновалась, как пройдет встреча Алана с купленным ею молодым, черной масти псом. Внешне собака оказалась дружелюбной, ласкалась к Голди; когда она угощала ее колбасой, махала хвостом в знак признательности и почтения. Она вспомнила о Счастливчике, он не махал беспрестанно хвостом, выражая доброту и дружбу к мальчику, и не было у Алана в руках колбасы. Как теперь Алан поведет себя? Как молодой пес, не видавший ранее мальчика, будет проявлять себе? Вопросы, вопросы, требующие ответов, но она знала, что проверить можно только в эксперименте.

Вечером, когда обычно мальчик встречался с волком в вольере, было все приготовлено. Бетти, была проинструктирована, а Голди договорилась со столяром – смастерить клетку, схожую с той, где содержали волка. Собака, конечно, могла все испортить и выдать подмену, она ведь могла, в отличие от волка, не только рычать, визжать, но и лаять, чего волки никогда по их разумного решению не делают. Зачем же лаять, если ты живешь на свободе. Внешне собака была схожа и размером, и окрасом и шерстью с волком, но было и одно отличие – кончик хвоста у собаки был белым. И чтобы исправить это недоразумение Голди распорядилась для первой встречи, окрасить его в черный. С чем великолепно справилась Бетти, расплачиваясь одной рукой колбасой, а другой, пытаясь разрисовать белое пятно недоразумения.

Алан долго стоял у клетки, так и не рискнув подойти ближе, хоть женщины его и подталкивали и манили к замаскированному другу. Собака махала дружелюбно хвостом, уже черным, высунув язык. Она не смотрела на мальчика, а бросала вожделенные взгляды на Голди и Бетти, проглатывая слюну. Она ждала колбасу, а ее не было. Наконец, Бетти удалось подойти к вольеру ближе и подвести Алана к клетке. Теперь женщины не испытывали страх за жизнь мальчика, ведь в клетке была домашняя собака, выросшая среди людей, но они беспокойно ожидали появления внутри мальчика желания дружить. Неужели Алан что-то заподозрил или увидел подвох? Пока Голди, гадала и размышляла над тем, как быть дальше, Бетти удалось уговорить, а частично и втянуть руки Алана в клетку, пес тут же подбежал к мальчику. Руки Алана непроизвольно сплелись с черной шерстью собаки и… то ли из-за того, что мальчик крепко сжал пальцы на шерсти пса, то ли из-за недостатка колбасы в его руках, то ли из-за клетки, в которой пес чувствовал себя не в своей тарелке, но животное решило укусить Алана. А затем, как это делают провинившиеся собаки – ретироваться подальше (чтобы его не наказали). Крови не было на пальцах, но пара отметин от собачьих зубов виднелись на коже, не глубоких, по-видимому, собака не хотела сильно кусать.