Взяв свою чашку, Мартона медленно потягивала вино, давая им возможность закончить обед. Когда они доели, она убрала их миски и шампуры, дала им влажный мягкий кусок кожи, чтобы они протерли свои столовые ножи, перед тем как убрать их, и подлила в их чашки еще вина.

– Тебя так долго не было с нами, Джондалар, – сказала она сыну. Эйла почувствовала, что она очень тщательно подбирает слова. – Я понимаю, что у тебя наверняка накопилось множество историй о твоем Путешествии. И у тебя, Эйла, также, – сказала она, бросив взгляд на молодую женщину. – Видимо, понадобится много времени, чтобы поведать обо всех ваших приключениях. Я надеюсь, вы поживете у меня… какое-то время. – Она выразительно взглянула на Джондалара. – Вы можете оставаться здесь хоть навсегда, но, возможно, вскоре вам покажется, что у нас немного тесновато. Наверное, вам захочется построить свой собственный дом… поблизости… со временем.

Джондалар усмехнулся.

– Да, мама, мы построим. Не беспокойся. Я не собираюсь вновь уходить отсюда. Эта Пещера – мой дом. Я хочу здесь жить, мы оба хотим, если никто не будет возражать. Именно это ты, наверное, хотела услышать? Мы с Эйлой пока еще не прошли Брачный ритуал, но мы пройдем. Я уже поговорил с Зеландони – она заходила сюда, пока ты ходила за вином. Мы особенно ждали возвращения сюда, чтобы Зеландони соединила нас, связала наш семейный узел во время Брачного ритуала на Летнем Сходе. Я ужасно устал от странствий, – с горячностью добавил он.

Мартона радостно улыбнулась.

– Так приятно будет увидеть ребенка, рожденного у твоего очага, Джондалар, возможно даже, он будет от твоего духа, – сказала она.

Он с улыбкой посмотрел на Эйлу.

– Возможно, – сказал он.

Мартона надеялась, что он подразумевал очевидное, но не стала уточнять. Он сам должен рассказать обо всем. Ей лишь хотелось, чтобы он не был таким уклончивым и осознал, каким важным событием для нее будет появление детей у очага ее сына.

– И возможно, тебе будет приятно узнать, – продолжил Джондалар, – что Тонолан оставил, по крайней мере, одного ребенка своего духа, если и не своего очага, уж в одной Пещере точно, а может, и больше. Он понравился женщине по имени Филония из племени Лосадунаи, где мы с ним гостили, и вскоре она обнаружила, что Великая Мать благословила ее новой жизнью. Сейчас она живет со своей семьей, и у нее двое детей. Ладуни сказал мне, что, когда стало известно о ее беременности, все мужчины их племени обратили на нее особое внимание. Она сделала свой выбор, но назвала своего первенца, свою дочь, Тонолией. Я видел эту девочку. Она очень похожа на Фолару в детстве.

Очень жаль, что они далеко живут, да к тому же за ледником. Их так просто не навестишь, хотя, когда я возвращался из Путешествия, мне казалось, что от них до дома уже сравнительно близко. – Он задумчиво помолчал. – Меня никогда особо не привлекали чересчур длинные путешествия. И я никогда не забрался бы в такую даль, если бы не Тонолан… – Вдруг он заметил, как изменилось лицо его матери, и улыбка его растаяла, когда он сообразил, с кем он говорит.

– Тонолан родился у очага Вилломара, – заметила Мартона, – причем я уверена, что он сын именно его духа. Он всегда был непоседой, с самого детства. Он все еще путешествует?

Эйла вновь отметила, как осторожно Мартона задает вопросы, скорее она даже не спрашивала, а уточняла ситуацию. И тут ей вдруг стали понятны причины того, почему Джондалара обычно слегка беспокоило откровенное и непосредственное любопытство Мамутои. Это племя, называвшее себя Охотниками на Мамонтов, удочерило ее, и она старательно пыталась изучить его привычки, которые, однако, отличались от привычек людей племени Джондалара. Хотя Клан называл всех похожих на нее людей Другими, Зеландонии отличались от Мамутои, и различия между ними не ограничивались только языком. Ей придется осознать и принять эти различия, если она хочет жить с ними.

Джондалар тяжело вздохнул, понимая, что настало время рассказать матери о брате. Он подошел к ней и взял ее руки в своп.

– Мне очень жаль, мама. Тонолан теперь путешествует в другом мире.

В ясном, прямом взгляде Мартоны отразилась вся глубина внезапного горя, порожденного потерей ее младшего сына; плечи ее поникли, словно придавленные тяжелой ношей. Прежде ей уже приходилось терять своих любимых, но она никогда еще не теряла ребенка. Очевидно, матери тяжелее всего пережить потерю выращенного ею ребенка, у которого впереди могла бы быть еще целая жизнь. Закрыв глаза, она попыталась овладеть своими чувствами, расправила плечи и взглянула на вернувшегося к ней сына.

– Ты был с ним, Джондалар?

– Да, – сказал он, оживляя воспоминания и вновь испытывая боль утраты. – Нам встретился пещерный лев… Тонолан бросился за ним в ущелье… Я пытался остановить его, но он не послушал меня.

Джондалар старался сдерживать свои чувства, и Эйла вспомнила тот давний вечер в ее долине, когда он лежал, охваченный горем, а она успокаивала его, укачивая, как ребенка. Тогда она еще не знала даже его языка, но, чтобы разделить горе, слова не нужны. Эйла встала и коснулась его плеча, давая ему понять, что мысленно она с ним, но, не мешая переживаниям матери и сына. Сочувствие Эйлы не сможет помочь Мартоне пережить потерю. Он вздохнул.

– У меня есть кое-что для тебя, мама, – сказал он, вставая и подходя к дорожному тюку. Он вытащил какой-то пакет, затем подумал немного и вытащил другой. – Тонолан нашел и полюбил одну женщину. Ее племя называется Шарамудои. Они живут в конце реки Великой Матери, где эта река настолько широка, что становится понятно, почему ее назвали рекой Великой Матери. Шарамудои, в сущности, делятся на два родственных племени: Шамудои живут в долине и охотятся на горных серн, а Рамудои живут у воды и охотятся на огромных речных осетров. Зимой Рамудои приходят к Шамудои, всех их объединяют родственные или семейные связи. Их можно было бы назвать разными племенами, но среди них так много близких родственников, что они считаются половинами одного целого племени. – Джондалар вдруг осознал, как трудно объяснить такое оригинальное и сложное общественное устройство. – Любовь Тонолана была так велика, что он захотел остаться с ними. Он стал членом Шамудои, когда соединился с Джетамио.

– Какое красивое имя, – сказала Мартона.

– Она сама была очень красива. Тебе бы она понравилась.

– Была?

– Она умерла, рожая ребенка, который мог бы стать сыном его очага. Тонолан не смог смириться с ее утратой. По-моему, он хотел последовать за ней в другой мир.

– Он всегда так радовался жизни, был таким беспечным…

– Я знаю, но, когда умерла Джетамио, он изменился. Он потерял все веселье и беспечность, осталось одно безрассудство. Он не в силах был больше жить среди Шарамудои. Я уговаривал его пойти вместе со мной домой, но он настоял, чтобы мы отправились дальше на восток. Я не мог бросить его. Рамудои дали нам одну из своих лодок – они делают отличные лодки, – и мы пошли вниз по течению, но потеряли все в обширной дельте, что завершает реку Великой Матери, где она впадает в море Беран. Я был ранен, а Тонолан едва не погиб в зыбучих песках, но нас спасли люди племени Мамутои.

– Там ты и встретил Эйлу?

Джондалар взглянул на Эйлу и перевел взгляд на мать.

– Нет, – сказал он, немного помедлив. – Когда мы покинули Ивовое стойбище Мамутои, Тонолан решил, что надо идти на север и принять участие в охоте на мамонтов во время их Летнего Схода, но, мне кажется, охота мало волновала его. Он просто хотел продолжать путешествовать. – Джондалар закрыл глаза и вновь тяжело вздохнул. – Мы охотились на оленя, – продолжил он свой рассказ, – но не знали, что его также преследует львица. Она набросилась на него в тот самый момент, когда мы метнули свои копья. Наши копья первыми попали в оленя, но львица добила его. Тонолан решил забрать свою добычу. Я посоветовал ему не связываться с львицей, оставить ее в покое, но он настаивал и продолжал преследовать львицу до самого логова. Мы подождали немного, и когда львица вышла оттуда, Тонолан решил спуститься в ущелье и взять часть туши. Но оказалось, что у львицы был дружок, и он не собирался так просто расстаться с этим оленем. Лев убил его, а меня очень сильно покалечил.

Мартона озабоченно нахмурилась:

– Тебя покалечил лев?

– Если бы не Эйла, то я отправился бы вслед за Тоноланом, – сказал Джондалар. – Она спасла мне жизнь. Она прогнала льва и залечила к тому же мои раны. Она целительница.

Мартона взглянула на Эйлу, потом удивленно обратно на Джондалара.

– Она прогнала льва?

– Мне помогла Уинни, и я ничем не смогла бы помочь, если бы там оказался любой другой лев, – попыталась объяснить Эйла.

Джондалар понял недоумение своей матери. И он знал, что пояснение Эйлы не уменьшило недоверия Мартоны.

– Ты видела, как Волк и лошади слушают ее…

– Не хочешь же ты сказать мне…

– Эйла, расскажи ей сама, – предложил Джондалар.

– На них напал лев, которого я нашла, когда он был совсем маленьким, – начала Эйла. – Его потоптали олени, и его мать бросила его умирать. Он действительно едва не умер. А я как раз гналась за теми оленями, чтобы забрать того, кто попадется в выкопанную мной ловушку. Я заполучила одного оленя и, возвращаясь к себе в долину, нашла этого львиного детеныша и также захватила его с собой. Уинни это совсем не понравилось, львиный запах испугал ее, но мне удалось доставить и оленя, и львенка в мою пещеру. Я ухаживала за ним, и вскоре раны его зажили, но он не мог еще самостоятельно обеспечивать себя, поэтому мне пришлось заменить ему мать. Уинни также привыкла заботиться о нем. – Эйла улыбнулась своим воспоминаниям. – Они вместе так забавно играли, когда он был маленьким.

Внимательно слушая молодую женщину, Мартона наконец кое-что поняла.

– Значит, именно так ты и подружилась с животными? – сказала она. – И с волком. И с лошадьми?

Теперь настала очередь Эйлы удивляться. Никто прежде так быстро не приходил к такому выводу. Она очень обрадовалась сообразительности Мартоны и широко улыбнулась.

– Ну да! Конечно! Именно это я и пыталась объяснить всем! Если взять маленького зверька, кормить его, растить как собственного ребенка, то он привяжется к тебе, а ты к нему. Лев, убивший Тонолана и покалечивший Джондалара, был тем львом, которого я вырастила. Он был мне словно сын.

– Но к тому времени он уже стал взрослым львом, так ведь? Ведь он жил вместе с львицей. Как же тебе удалось отогнать его от Джондалара? – спросила Мартона. Во взгляде ее сквозило недоверие.

– Прежде мы с ним вместе охотились. Когда он был маленьким, я делилась с ним моей добычей, а когда он подрос, я приучила его делиться со мной. Он привык делать то, что я просила. Я была для него как мать. Львы обычно слушаются своих матерей, – сказала Эйла.

– Я тоже этого не понимал, – поддержал ее Джондалар, заметив реакцию своей матери. – Таких больших львов мне еще не приходилось видеть, но Эйла остановила его как раз в тот момент, когда он собирался наброситься на меня второй раз. А потом мне удалось дважды посмотреть, как она ездит на его спине. Все Мамутои, пришедшие на Летний Сход, видели, как она ездит на том льве. Но мне все равно с трудом верится в это, хотя я видел все своими глазами.

– Мне жаль только, что я не успела спасти Тонолана, – сказала Эйла. – Я услышала крик какого-то мужчины, но к тому времени, когда я подъехала к ним, Тонолан уже умер.

Слова Эйлы напомнили Мартоне о ее горе, и каждый из них ненадолго погрузился в собственные переживания, но Мартоне хотелось узнать подробности.

– Я рада, что Тонолан успел найти свою любовь, – сказала она.

Джондалар взял первый пакет, вынутый из дорожного тюка.

– В тот день, когда Тонолан и Джетамио прошли Брачный ритуал, он сказал мне, что ты, мама, поняла, что он никогда не вернется, но он заставил меня пообещать, что когда-нибудь я обязательно вернусь домой. И он просил, чтобы по возвращении я подарил тебе что-нибудь красивое, как обычно делал Вилломар. Когда на обратном пути мы с Эйлой гостили у Шарамудои, Рошарио вручила мне подарок для тебя… мать Джетамио рано умерла, и ее заменила Рошарио. Она сказала, что это было любимое украшение Джетамио, – сказал Джондалар, передавая пакет матери.

Джондалар разрезал веревку, что стягивала кожаный сверток. Сначала Мартона подумала, что подарком была именно эта мягкая и прекрасно выделанная шкура серны, но, развернув ее, она восхищенно вздохнула при виде прекрасного ожерелья. Оно было сделано из зубов серны, изящных и подобранных по размеру белых клыков молодых животных, с просверленными у корней дырочками, которые симметрично располагались по окружности и отделялись друг от друга позвонками маленького осетра, а в центре поблескивала радужная перламутровая подвеска, выточенная в форме лодочки.

– Оно представляет сущность племени, в которое вступил Тонолан, все племя Шарамудои, обе ветви. Зубы серны говорят о долинных Шамудои, а позвонки осетра – о речных Рамудои, а эта перламутровая лодочка объединяет их. Рошарио хотелось подарить тебе что-то принадлежавшее женщине, избранной Тоноланом, – пояснил Джондалар.