— Так вы думаете, что пожар палаты суда не был случайностью? — осведомился Ришелье таким тоном, точно он задал вопрос, не имеющий никакого значения.

— Лично я, ваша светлость, ничего не думаю, — сказала миледи. — Я привожу факт, вот и все. Я говорю только, что если бы я была мадемуазель де Монпансье или королевой Марией Медичи, то принимала бы меньше предосторожностей, чем я принимаю теперь, будучи просто леди Кларик.

— Вы правы, — согласился Ришелье. — Так чего же вы хотели бы?

— Я хотела бы получить приказ, который заранее одобрял бы все, что я сочту нужным сделать для блага Франции.

— Но сначала надо найти такую женщину, которая, как я сказал, желала бы отомстить герцогу.

«Видимо, это главный принцип политики, — подумала Анна, — никогда ничего не называть прямо».

— Она найдена, — ответила миледи.

— Затем надо найти того презренного фанатика, который послужит орудием божественного правосудия.

— Он найдется, — холодно сказала миледи, достаточно знавшая английских пуритан.

— Вот тогда и настанет время получить тот приказ, о котором вы сейчас просили.

Эти слова кардинала были подобны молнии на ясном небе. Анна уже убедила себя, что у нее есть высокий покровитель, который готов любым способом помочь своим сторонникам. Но выказывать сейчас свои чувства было бы неразумно.

— Вы правы, ваше высокопреосвященство, — произнесла миледи, — и я ошиблась, полагая, что поручение, которым вы меня удостаиваете, не ограничивается тем, к чему оно сводится в действительности. Итак, я должна доложить его светлости, что вам известны все подробности того переодевания, с помощью которого ему удалось подойти к королеве на маскараде, устроенном супругой коннетабля, что у вас есть доказательства состоявшегося в Лувре свидания королевы с итальянским астрологом, который был ни кто иной, как герцог Бэкингем; что вы велели сочинить небольшой занимательный роман на тему о похождении в Амьене, с планом сада, где оно разыгралось, и с портретами его участников; что Монтегю в Бастилии и что пытка может принудить его сказать о том, что он, возможно, позабыл; и наконец, что к вам в руки попало письмо госпожи де Шеврез, найденное в квартире его светлости и порочащее не только ту особу, которая его написала, но и ту, от имени которой оно написано. Затем, если герцог, несмотря на все это, по-прежнему будет упорствовать, то, поскольку мое поручение ограничивается тем, что я перечислила… — Анна замолчала, выжидательно глядя на Ришелье, но он не перебил ее, — …мне останется только молить Бога, чтобы он совершил какое-нибудь чудо, которое спасет Францию. Все это так, ваше высокопреосвященство, и больше мне ничего не надо делать? — с ударением произнесла Анна.

— Да, так, — сухо подтвердил кардинал.

— А теперь, — продолжила она, словно не замечая, что кардинал Ришелье заговорил с ней другим тоном, — теперь, когда я получила указания вашего высокопреосвященства, касающиеся ваших врагов, не разрешите ли вы мне сказать вам два слова о моих?

— Так у вас есть враги?

«И всегда были…»

— Да, ваша светлость, враги, против которых вы должны всеми способами поддержать меня, потому что я приобрела их на службе вашему высокопреосвященству.

— Кто они?

Анна остановилась. Ей надо было в одну секунду решить, насколько кардинал захочет распространить свою помощь, когда он только что выказал очевидную холодность. Она решила просить все в надежде получить нечто.

— Во-первых, некая мелкая интриганка Бонасье.

— Она в Мантской тюрьме.

— Вернее, она была там, — возразила миледи. Ей не верилось, что Ришелье чего-то не знает, но выяснять причины этого было не время. — Королева получила от короля приказ, с помощью которого она перевела ее в монастырь.

— В монастырь? — тон Ришелье был совершенно ровным, но внимательный взгляд его говорил многое.

— Да, в монастырь.

— В какой?

— Не знаю, — с искренним сожалением отвечала Анна, — это хранится в строгой тайне.

— Я узнаю эту тайну!

— И вы скажете мне, ваше высокопреосвященство, в каком монастыре эта женщина?

— Я не вижу к этому никаких препятствий.

— Хорошо… — Анна размышляла, сможет ли она расправиться с д'Артаньяном, имея при себе Бонасье, и решила не рисковать. — Но у меня есть другой враг, гораздо более опасный, чем эта ничтожная Бонасье.

— Кто?

— Ее любовник.

— Как его зовут?

— О, ваше высокопреосвященство его хорошо знает! — вскричала Анна в порыве праведной ярости. — Это наш с вами злой гений: тот самый человек, благодаря которому мушкетеры короля одержали победу в стычке с гвардейцами вашего высокопреосвященства, тот самый, который нанес три удара шпагой вашему гонцу де Варду и расстроил дело с алмазными подвесками; это тот, наконец, кто, — миледи с размаху остановилась, потому что кардинал знал правду об этом деле, — кто, решив откуда-то, что я похитила госпожу Бонасье, поклялся убить меня.

— А-а… — протянул кардинал. — Я знаю, о ком вы говорите.

— Я говорю об этом негодяе д'Артаньяне!

— Он смельчак.

— Потому-то его и следует опасаться, — в отчаянии заявила Анна.

— Надо бы иметь доказательство его тайных сношений с Бекенгэмом…

— Доказательство! — вскричала она. — Я раздобуду десяток доказательств!

— Ну, в таком случае нет ничего проще: представьте мне эти доказательства, и я посажу его в Бастилию.

— Хорошо, ваша светлость, а потом?

— Для тех, кто попадает в Бастилию, нет никакого «потом», — глухим голосом ответил кардинал. — Ах, черт возьми, — продолжал он, — если бы мне так же легко было избавиться от моего врага, как избавить вас от ваших, и если бы вы испрашивали у меня безнаказанности за ваши действия против подобных людей!

— Ваша светлость, — Анна почувствовала, что переступает все мыслимые границы здравого смысла и христианского милосердия, и, как ни странно, ей такое состояние понравилось, — давайте меняться — жизнь за жизнь, человека за человека: отдайте мне этого — я отдам вам того, другого.

— Не знаю, что вы хотите сказать, — ответил кардинал, — и не желаю этого знать, но мне хочется сделать вам любезность, и я не вижу, почему бы мне не исполнить вашу просьбу относительно столь ничтожного существа, тем более, что этот д'Артаньян, как вы утверждаете, распутник, дуэлянт и изменник.

— Бесчестный человек, ваша светлость, бесчестный!

— Дайте мне перо, бумагу и чернила.

— Вот они, ваша светлость.

И кардинал написал записку.

— Благодарю вас, ваша светлость, — радостно сказала миледи, — я сейчас же отправлюсь в Англию с вашим поручением.

Она преклонила колена, становясь под благословение, и они расстались.

У Анны было полчаса на сборы, и она не стала терять времени.

СУПРУЖЕСКАЯ СЦЕНА

Миледи знала, что сопровождающие должны были ожидать ее на улице, и готовилась сойти вниз, когда услышала лязг задвигаемого засова. Немало испугавшись, она обернулась и увидела закутанную в плащ неподвижную фигуру.

— Кто вы? Что вам нужно? — вскричала она.

Откинув плащ и сдвинув со лба шляпу, человек сделал шаг вперед.

— Узнаете вы меня, сударыня? — спросил он.

Анна посмотрела ему в лицо, и у нее подогнулись колени. Она попыталась выговорить имя этого живого мертвеца, но звук не шел из ее горла. «Антуан», — билось в голове.

— Так, хорошо… — сказал Атос. — Я вижу, вы меня узнали.

— Граф де Ла Фер! — наконец прошептала миледи бледнея и нащупывая стену, ибо у нее кружилась голова.

— Да, миледи, — отвечал Атос, — граф де Ла Фер собственной персоной нарочно явился с того света, чтобы иметь удовольствие вас видеть. Присядем же и побеседуем, как выражается господин кардинал.

Не понимая, что она делает, в состоянии потрясения и ужаса, миледи села, не издав ни звука.

— Вы демон, посланный на землю! — начал Атос. — Власть ваша велика, я знаю, но вам известно также, что люди с божьей помощью часто побеждали самых устрашающих демонов. Вы уже один раз оказались на моем пути. Я думал, что дороги наши разошлись навеки, но или я ошибся, или ад помог вам…

При этих словах, пробудивших в ней ужасные воспоминания, миледи опустила голову и глухо застонала.

— Да, ад помогал вам все это время, — продолжал Атос, — ад сделал вас богатой, ад дал вам другое имя, ад почти до неузнаваемости изменил ваше лицо, но он не смыл ни грязи с вашей души, ни клейма с вашего тела!

Анна вскочила, точно подброшенная пружиной, глаза ее засверкали. Атос продолжал сидеть.

— Вы полагали, что я умер, не правда ли? Я тоже предпочитал думать, что вы умерли. А имя Атос скрыло графа де Ла Фер, как имя леди Кларик скрыло Анну де Бейль! Не так ли вас звали, когда ваш почтенный братец отдавал вас замуж? Право, у нас обоих странное положение, — с усмешкой продолжал Атос, — мы оба жили спокойно до сих пор только потому, что считали друг друга умершими. Ведь воспоминания не так стесняют, как живое существо, хотя иной раз воспоминания терзают душу!

— Вы говорите со мной, как с врагом, вы не хотите даже выслушать моих объяснений, — сдавленным голосом проговорила миледи. — Так что же через столько лет привело вас ко мне? И чего вы от меня хотите?

— Я хочу вам сказать, что, упорно оставаясь невидимым для вас, я не упускал вас из виду.

— Почему же вы сделали так, что вас считали погибшим? Почему, если вам известно, что я сделала, вы не открылись раньше?

— Я не собираюсь сейчас с вами обсуждать свою жизнь. Я лишь хочу сказать, что могу день за днем перечислить вам, что вы делали, начиная с того времени, когда поступили на службу к кардиналу, и до сегодняшнего вечера.

Мысли Анны были в таком состоянии, что она не могла сосредоточиться на предмете разговора. Прошлое предстало перед ней ужасным призраком. Воскрешение любимого оказалось подобно лихорадочному кошмару. Она не предполагала, что граф де Ла Фер кинется к ней с объятиями, но как-то не ожидала, что он настолько ненавидит ее. Она с трудом понимала, что ей говорил Антуан, и почти бессознательно недоверчиво улыбнулась, когда он заговорил о ее службе Ришелье.

— Слушайте, — ледяным тоном, напряженным голосом продолжил он, — вы срезали два алмазных подвеска с плеча герцога Бекингэма; вы похитили госпожу Бонасье; вы, влюбившись в де Варда и мечтая провести с ним ночь, впустили к себе господина д'Артаньяна; вы, думая, что де Вард обманул вас, хотели заставить соперника де Варда убить его; вы, когда этот соперник обнаружил вашу постыдную тайну, велели двум наемным убийцам, которых вы послали по его следам, подстрелить его; вы, узнав, что пуля не достигла цели, прислали ему отравленное вино с подложным письмом, желая уверить вашу жертву, что это вино — подарок друзей, и, наконец, вы здесь, в этой комнате, сидя на том самом стуле, на котором я сижу сейчас, только что взяли на себя перед кардиналом Ришелье обязательство подослать убийцу к герцогу Бекингэму, взамен чего он обещал позволить вам убить д'Артаньяна.

Положим, это был далеко не полный перечень ее дел, и не все ее время было занято д'Артаньяном, и не все здесь было правдой, но сам факт, что Антуан знал это и что он, вероятно, был другом проклятого гасконца, означал для миледи гибель всего, что она еще берегла в своей душе. Антуан презирал и ненавидел ее, он считал ее воровкой и убийцей, и никогда теперь не будет иначе. Лучше бы он был действительно мертв. Лицо Анны из белого стало смертельно бледным.

— Вы сам сатана! — прошептала она.

— Быть может, но, во всяком случае, запомните одно: убьете ил вы или поручите кому-нибудь убить герцога Бекингэма — мне до этого нет дела: я его не знаю и к тому же он англичанин, но не троньте и волоска на голове д'Артаньяна, верного моего друга, которого я люблю и охраняю, или, клянусь вам памятью моего отца, преступление, которое вы совершите, будет последним!

Анна, вероятно, умерла бы от этих жестоких, рвущих душу слов, если бы из глубины ее существа не начал подниматься встречный поток негодования и ненависти. Она страдала с самого детства, с ней всегда обходились несправедливо, минуты счастья или месяцы спокойной жизни она могла бы перечесть по пальцам, и вот теперь ей опять угрожают, и кто?! Человек, которого она любила больше жизни, которого оплакивала все эти годы, на которого молилась — он стоит здесь с ненавистью в глазах и сердце и обещает убить ее, как будто у них не было прошлого, как будто они чужие. В одно мгновение миледи забыла любовь и овладела собой.

— Д'Артаньян жестоко оскорбил меня, — глухим голосом сказала она, — д'Артаньян поплатится за это, он умрет.

— Разве в самом деле возможно оскорбить вас, сударыня? — усмехнулся Атос. — Он вас оскорбил и он умрет?