– Я слежу за тобой, милочка, – вопила она. – Гляди, Гарри, она купает этих псов в том же тазу, где шинкует капусту!

По ее наущению у соседей несколько раз побывал санитарный инспектор, который, к всеобщему изумлению, признал бабушкины жалобы на нарушение гигиенических норм вполне обоснованными. «Он сказал, что у них грязно – а он ведь черный!» – торжествующе заявила бабушка (ее мнение о чистоте выходцев из Индии было весьма невысоким). Теперь санитарный инспектор стал в ее глазах союзником – участь незавидная. К счастью для него, до ближайшей от дома телефонной будки надо было брести в гору километра два, и, поскольку здоровье бабушки пошатнулось и ходить пешком ей стало тяжко, она доползала до телефона только раз в две недели, правда, всегда с длинным списком жалоб, чтобы ненароком не забыть чего-нибудь.

Последний раз я видел ее в тот вечер, когда она умерла. Я зашел; она смотрела в открытое окно на яркие холодные звезды, и впервые за всю жизнь я заметил в ее блестящих птичьих глазках страх. От рака бабушка совсем истаяла. Она лежала на спине, протянув руки мне навстречу, похожая на маленькую испуганную обезьянку, которая тянется к маме. Я не стал дожидаться конца – не потому, что не мог вынести этого тягостного зрелища, просто в пабе меня ждали друзья, и с пятнадцати лет я всегда куда-нибудь хожу вечером в субботу. Кроме того, бабушка была не одна: при ней сидели мои няня и мама. Помню, по дороге я еще думал, что же должно случиться, чтобы в субботу вечером я остался дома, какого горя довольно, чтобы удержать меня от ставшей ритуалом выпивки и шуток. Возможно, тоска и боль приходят, но позже и очень ненадолго. Мне грустно и сейчас, но я знаю: к вечеру, когда собака уже выгуляна, друзья позвонили и я куда-то еду, эти чувства будут далеки от меня, как те звезды, глядя на которые испустила последний вздох моя двоюродная бабушка.

Если верить психиатрам, иногда горе выражается в других формах: в проблемах с кожей, например, или в выпадении волос. На это я со всей ответственностью заявляю: волос у меня столько же, сколько было в девять лет, и кожа чистая. Похоже, против этих чувств мой мозг выработал какие-то защитные приемы.

К тому же, по-моему, ситуации имеют разный вес. Есть друзья, с которыми вам интересно разговаривать; с другими вы общаетесь просто под настроение или потому, что давно знакомы. С первыми перебрасываетесь парой слов, болтаете о спорте или о чем-то еще и всегда легко находите тему для беседы. Мы с Джерардом, оказавшись вместе на кухне, поддеваем друг друга по пустякам, соревнуемся в остроумии – а может, просто спорим, кому мыть посуду. Это форма, внешняя сторона ситуации. Но стоит появиться новым эмоциям – горю, грусти, – как в целях самосохранения мы начнем трепаться с удвоенной силой. Не то чтобы мы не расстроились из-за Фарли, да и из-за себя самих тоже, мы ведь потеряли друга, но трудно помнить о горе постоянно. Мы как будто вернулись к тому, что знаем, закутались в собственное остроумие, как в одеяло, чтобы защитить себя от пронизывающего холода снаружи. Наверное, именно это делал Джерард, когда восхищался четкой работой Королевской почты: пытался пошутить. А может, Фарли был для нас только знаком, символом образа жизни, и мы лишь светились отраженным светом его обаяния. Может, всего и надо, что выйти из дому и найти себе другого Фарли, как покупаешь новый видеомагнитофон, когда ломается старый. Не потому ли мы не включали своего горя?

– Пошли напьемся? – предложил я.

– Конечно, – кивнул Джерард.

Если нехватка – двигатель прогресса, то пьянство – брат правонарушения. Уверен: стоит убрать пиво, и половина нелепых, вялых, выморочных попыток нарушить закон развеется, подобно туману. Знаю, это не откровение; я просто ищу оправданий нашему последующему поведению. Итак, тема вечера была следующей: «Что это за девушка, из-за которой Фарли покончил с собой?»

Сомневаться не приходится: наверняка очень красивая. На страхотку Фарли тратить время не стал бы. Также можно предположить определенный блеск – примерно как у кинозвезды. Фарли не нравились невзрачные и неяркие девушки. Он западал на запах роскоши, на «Шанель № 5», на женщин, от которых за сто шагов разило, как от парфюмерного прилавка. Умна она или нет, мы понятия не имели. Единственный раз, когда Фарли встречался с кем-то дольше трех дней, девушка была невеликого ума. Не знаю, может, ему нравилось чувствовать себя главным, но это вряд ли. Фарли достаточно умен, чтобы прочно стоять на своих двоих, и тупые девушки для повышения самооценки ему не нужны.

Командовать он не рвался, не заставлял других поступать так, как надо ему; просто делал что хотел и плевал на остальных. Девушки в него либо влюблялись, либо уходили сразу же.

Не то чтобы он совсем не проявлял к своим женщинам внимания, не задавал вопросов, не переживал. Фарли представлял собою любопытную смесь интереса к другим и полной погруженности в себя. Вероятно, информацию о людях он просто собирал, чтобы проще было жить самому. Может, это помогало ему чувствовать себя более человечным, внимательным, думающим о ближних, поскольку на деле ему человечности не хватало. Почему я любил его? Он был остроумен, а по мужским меркам это искупает очень серьезные грехи – вплоть до преступлений против человечества.

Так умна ли эта самая девушка? Джерард предположил, что нет, и я с ним почти согласился. Меня всегда восхищало умение Фарли общаться с недалекими девушками. Мне-то подавай умных или хотя бы смышленых. О чем говорить с тупыми, искренне не представляю. Это не снобизм; я был бы от души благодарен любому, кто меня вразумит. Чего им надо, этим девицам? Больше, меньше или совсем другого, чем умницам с университетским образованием? Быть может, общаться с ними вы не способны именно потому, что не готовы признать собственную тупость? Лично мне это трудно; я могу быть глупым, недалеким, даже безмозглым, но тупым – никогда! Одаренность со школьных лет была отличительной чертой моей натуры; поэтому, если, убалтывая девушку, я говорю, например, о мыльных операх, то не могу удержаться от какого-нибудь умного замечания, пусть напыщенного и всем очевидного. «Вы заметили, – глубокомысленно изрекаю я, – в новом сериале нет ни одного темнокожего?» И девушка смотрит на меня с таким ужасом, будто я предложил заняться сексом в извращенной форме прямо в танцевальном зале.

Фарли всегда советовал нам в разговорах с тупыми девицами в мельчайших подробностях обсуждать сюжетные линии мыльных опер. По его словам, мыльные оперы – тема беспроигрышная и надежная, но и тут надо иметь некоторый запас знаний. Проблемы возникают, когда вы забываете, что Дейдре, а не Кейт переспала с хозяином фабрики. Кейт в него влюбилась, но отвергла, когда он отказался помочь деньгами ее отцу. Полезно бывает порассуждать о моральном облике персонажей, например: «Он просто негодяй, настоящий мерзавец!» Я никогда не мог до конца поверить в эти приемы, но Фарли уверял, что они работают. Совсем по-другому надо действовать, когда вы обхаживаете девушку столь тупую, что она не в состоянии проследить за сюжетом сериала, но, увы, Фарли так и не научил меня как. Но чтобы Фарли покончил с собой, будучи не в силах всю жизнь обсуждать содержание «Домика в прерии»?

Должна быть и другая, более серьезная, причина.

Было уже девять часов. Я выпил шестую кружку пива, Джерард третью – наша обычная норма, – и тут почти одновременно нас посетила плохая мысль. Вывод, к которому мы пришли, был неизбежен, как математическое равенство. Поскольку Фарли регулярно знакомился с девушками не нашего социального круга, а эта даже по его меркам была какой-то особенной, видимо, она нечто из ряда вон выходящее. Ни у Джерарда, ни у меня при обычных обстоятельствах не хватило бы смелости подойти к подобной женщине, но сейчас нам представлялся великолепный случай познакомиться и утешить ее. Убитая горем девушка, плечо, на котором можно поплакать, повод для физического сближения… Мы с Джерардом выказали поразительное единство мыслей, причем гордился я ими не больше, чем мог им противиться. Если б вы задали мне вопрос, хочу ли я соблазнить подружку только что умершего Фарли, я бы точно сказал «нет», но после шести кружек пива… Знаю, я думал дурно, но… впрочем, ладно. Я даже не удосужился поделиться этими мыслями с Джерардом, ибо видел, что он думает о том же самом.

– Интересно, она знает, что он умер? – сказал Джерард.

– Если только он позвонил ей, как мне. Из полиции ей точно не сообщали.

– Наверное, и не станут, но она ведь должна знать.

– Определенно.

– Как нам ей сказать?

В этот момент в паб, гонимая праведным гневом, ворвалась Лидия. Я вспомнил, что она собиралась утешать меня, организовывать моральную поддержку, и, разумеется, отправилась прямиком ко мне домой. Убитый горем Чешир, плечо, на котором можно поплакать, повод для физического сближения… Не то чтобы я питал к Лидии особенное физическое неприятие, просто я питаю физическое неприятие к любой, кроме той, с кем в настоящее время встречаюсь. Дотрагиваться до себя я позволяю не всем подряд, а лишь своей нынешней подруге. Даже при встрече обмениваться рукопожатиями с мужчинами не очень люблю.

Я пробормотал что-то о том, как виноват, что в суматохе запамятовал. Мгновенно сменив гнев на милость, Лидия отправилась к стойке.

– Как, по-твоему, она не похудела? – спросил я Джерарда.

– Нет, но вообще-то я никогда на нее не смотрю.

– Что значит – никогда не смотришь?

– Тошнит меня от нее, потому и не смотрю.

– Она же тебе вроде нравилась?

– Нравилась, но ведь не смотреть же.

Я мог бы осудить Джерарда за его отвратительный мужской шовинизм, но потом понял: осуждать человека за то, как он чувствует, неправильно.

Лидия подсела к нам, и я отодвинулся – теоретически для того, чтобы ей было свободнее, а на самом деле – чтобы никто не подумал, будто между нами что-то есть. По-вашему, наверное, это странно, ведь когда-то я видел в ней возможную спутницу жизни, но я во всех вижу спутниц жизни – кроме Джерарда, естественно. Однажды я и от него избавлюсь.

– Какие новости? – спросила Лидия.

– Вроде никаких, хотя тело нашли. Или часть тела.

– Какую часть? – деловито спросил Джерард.

– Не пришло в голову спросить.

Вид у Лидии был слегка нездоровый.

– Он сказал, что сделал это из-за девушки?

– Очевидно.

– Той самой девушки, о которой упоминал, когда я в последний раз к вам заходила?

Лидия постучала по столу. «Интересно, – подумал я, – может ли кто-нибудь покончить с собой из-за Лидии? Ну, чтобы польстить ей».

– Если только с тех пор он не влюбился снова.

– И очень может быть, – вставил Джерард.

– Как думаешь, она знает, что случилось? – Лидия опять сделала озабоченное лицо, от которого мне становилось неловко, даже если было о чем заботиться.

– По-моему, нет, – сказал я.

– Кто-то должен ей сообщить.

– Не возражаю, – хором вызвались мы с Джерардом, по-мужски беря инициативу на себя.

Лидия посмотрела на нас взглядом учительницы, застукавшей своих учеников за писанием непечатных слов на доске.

– Вы ведь не собираетесь ее закадрить, а?

– Хоть посмотрю, что она такое, – буркнул Джерард. – Сейчас я свободен, и, по крайней мере, рядом не будет Гарри, чтобы все испортить.

Этот дух соперничества всегда становится между нами камнем преткновения. Когда мы идем куда-то вместе, проблема в том, что, по мнению Джерарда, я нарочно, из чистой вредности, пытаюсь помешать ему знакомиться с женщинами.

– Стоит мне на вечеринке заговорить с девушкой, как встреваешь ты и либо уводишь ее, либо все портишь своими слоновьими ухватками. Не можешь просто порадоваться за друга, если он кого-то нашел, – возмущался он.

По его утверждению, остальные друзья всегда помогают ему понравиться девушке, вступая в разговор и рассказывая ей, какой он душа-человек.

Ну, во-первых, никакой не душа-человек. Интересный, остроумный – да. Но неприятный. Будь он приятным, я бы к нему так хорошо не относился; самые большие неудобства я испытывал при общении с приятными людьми – не дай бог обидеть их неосторожным словом, слишком легко заговорить о серьезных вещах! Во-вторых, попытки Джерарда обаять нравящуюся ему женщину обычно столь робки, что невооруженным глазом незаметны.

Разумеется, Джерард возразил бы, что сам факт его разговора с девушкой уже много значит; на вечеринках холостые мужчины не беседуют подолгу с незамужними женщинами, если не испытывают к ним определенного интереса. Если б ему девушка не нравилась, он бы лучше еще с кем-нибудь поговорил. И вообще, завязывать новые знакомства подобным образом он не собирается; он уже это пробовал четырнадцать лет назад, на вечеринке для первокурсников, и больше не хочет. Здесь, пожалуй, он прав, но… впрочем, такие вещи каждый решает для себя сам.

Я нисколько не стремлюсь мешать Джерарду, просто наши методы, увы, неизбежно вступают в конфликт. Существует много стилей общения с женщинами; я предпочитаю самый простой – тактику спроса и предложения. Ее я перенял у работников торговли (в свободное время они тоже часто ею пользуются): показать товар, выслушать претензии клиента, преодолеть разногласия, совершить сделку. Таким образом, вас либо быстро принимают, либо быстро отвергают, и жизнь продолжается.