Я смотрю на сотню задач по алгебре, которые следует решить за следующие три дня.

И тут я подумал, что вычислил уравнение моего счастья.

— Не хочешь позаниматься с учителем по математике? — Когда я начал делать задачи, мама пришла с предложением.

Я качаю головой.

— Ты же знаешь, что можешь повременить; необязательно сдавать экзамен сразу.

— Знаю, но хочу, чтобы всё уже закончилось, тогда я смогу пойти в школу искусств.

Мама садится и потирает переносицу. Я не часто такое вижу. В последний раз заметил подобное, когда ушел из проекта "Дети Кавальеров". Кажется, прошла целая жизнь… вероятно так и было.

— Дорогой, я тут посмотрела и считаю, тебе следует подождать следующего года для подачи заявки. Большинство школ не принимают больше заявок до осени.

— Знаю.

— Ой.

В моей голове роятся мысли. Я столько времени скрывал свои чувства, не думал, что быть открытым и не держать всё в секрете сложнее. Понимаю, что не должен проходить через всё в одиночестве. Мама пытается мне помочь.

Мне просто нужно пережить это.

— Да, прости, Мам. Я осознал это, когда понял, что пропустил Национальный День Портфолио (специальное мероприятие для художников и дизайнеров США и Канады — прим. пер.)

Мама скептически смотрит на меня.

— Да, это та классная штука. Нашёл в интернете. Это день, когда представители колледжей со всей страны встречают перспективных студентов и оценивают их работы. Мероприятие предполагает помощь в создании сильного портфолио для колледжа. Оно проходит осенью, так что подумал, было бы хорошо сначала взять несколько базовых уроков и приготовить портфолио к следующему году. Я, если можно так сказать, опаздываю и мне нужно нагнать время.

Мама улыбается мне. Она встает из-за стола и обнимает меня.

— Конечно. Ты всю свою жизнь работал и заслужил перерыв.

Не знаю, как долго продлится перерыв. Мне нужно быть конкурентоспособным с теми, кто учился искусству всю жизнь. У меня может быть нет того, что нужно, но, по крайней мере, необходимо попробовать. Я так много задолжал себе.


Как часто я вот так сидел в коридоре в ожидании пока назовут моё имя?

Но на этот раз всё по-другому. Мои ноги трясутся, пока я сижу в офисе Музея современного искусства на Манхэттене. Кроме моей мамы и друзей, никто не видел моих работ. Еще никто из знающих в этом деле толк не критиковал меня — не тот, кому было положено хвалить меня по негласному правилу поддерживать сына или друга вне зависимости от того, насколько те могут быть в чем-то плохи.

Это глупая идея. Почему я не пошел в какую-нибудь общественную школу искусств, чтобы узнать мнение учителей? Почему я сразу пошел в офис одного из самых известных музеев искусств в мире за мнением куратора? Знаю, что большинство художников мечтают о таком, и двери были для меня открыты из-за моего имени и услуги Шейлы Мари.

И когда называют моё имя, удивляюсь тому, что не выпрыгнул из кожи от этого.

Я следую за молодой женщиной в костюме по узкому коридору. Её каблуки цокают по полу, я замечаю, что моё сердце стучит в такт. Она жестом приглашает меня войти в кабинет и мистер Сэмюэлс встаёт из-за своего стола.

— Мистер Харрисон, рад вас видеть.

— Спасибо за встречу. Не хочу отнимать много вашего времени.

Я считал, что с актерством покончено, но сейчас мне необходимо вытащить все свои трюки, чтобы изобразить спокойствие в самый нужный момент. Возвращаясь мыслями к прошлому, я вспоминаю первое интервью в прямом эфире утреннего шоу в восьмилетнем возрасте. Я должен был встать в пять утра, чтобы приехать на студию вовремя и успеть на прическу и грим (Да, даже восьмилетнему ребенку нужно сделать прическу и грим для утреннего шоу.) Помню, как мама сказала улыбаться, даже несмотря на то, что был напуган. Она сказала, что это обманет мозг, полагая, что я счастлив и расслаблен.

Мне любопытно, что мистер Сэмюэлс должно быть думает о глупой улыбке, расплывшейся сейчас на моём лице.

— Не знаю, сказала ли вам Шейла Мари, но моя дочь — большая фанатка фильма "Дети Кавальеров". Даже не могу сосчитать, сколько раз за прошлое лето мы смотрели первый фильм. — Мистер Сэмюэлс берет рамку с фотографией со стола и подаёт её мне. Он продолжает говорить о дочери и семье, пока я вежливо изучаю улыбающееся лицо десятилетней девочки. — Могу продолжать и продолжать. Чем я могу вам помочь? Вижу, вы принесли портфолио.

— Да. — Мой голос дрожит. Мне требуется некоторое время, чтобы восставить его. — Простите, да. Я надеюсь, поступить в школу искусств на следующий год, но у меня нет официального обучения. Собираюсь пройти базовый курс этим летом, но так как не имел критических замечаний от кого-либо, мне нужно просто знать…

Слова пугают меня. Мысль о том, что я могу услышать, пугает меня.

— Мне просто нужно знать, есть ли хоть какие-то задатки. Если ль надежда. Я действительно нуждаюсь в честном мнении, мистер Сэмюэлс. Понимаю, что мои рисунки покажутся дилетантскими по сравнению с тем, что вы видите каждый день. — Я указываю на картины, развешенные на стенах с разных выставок, которые он курирует. — Уверен, вы можете представить, что есть многие, кто приукрашивают вещи касаемо меня из-за того, кем являюсь. Но ничто из этого не помогает мне, поэтому я очень хочу услышать, что вы думаете о моих работах, где нужно что-то поправить… и есть ли хоть что-то, что поможет мне попасть в школу искусств.

Мистер Сэмюэлс кивает и открывает моё портфолио. Один за одним он перекладывает мои наброски и рисунки на стол и изучает каждый их кусок. Я решил показать ему микс моих работ: карандаш и угольные рисунки, рисунки, выполненные в разных стилях. Но большую часть портфолио заполнено моими набросками. Так как я держал мою страсть к рисованию в секрете, мне не хватало смелости закончить рисунки, пока несколько месяцев назад не наступил тот самый момент.

Мистер Сэмюэлс вешает несколько рисунков на стену и отступает назад, изучая работы по моим ощущениям вечность. Я не могу судить о реакции по лицу и пытаюсь не смотреть. Последнее, что мне надо, так это то, чтобы человек, собирающийся вынести важнейший вердикт в моей жизни, почувствовал себя неловко. В конце концов, это не его судят.

Можно подумать я к такому привык, но всё в прошлом. Мне неважно актёрство, поэтому в этом плане не так важны и мнения, не так как сейчас.

Я решаю сложить трясущиеся руки вместе, чтобы унять дрожь. На запястье замечаю красное пятно и пытаюсь стереть его.

После кажущейся вечности (хотя вероятно прошло только десять минут… десять долгих, мучительных минут), мистер Сэмюэлс садится и снимает очки.

— Вам нужна правда, ведь так? Есть хорошие новости и есть плохие, но поправимые.

В горле застывает комок. Что если хорошая новость заключается в том, что я всегда могу вернуться к актерству?

— На это я и надеялся, сэр.

Он берет два моих черно-белых наброска карандашом: на одном изображена Эмма, играющая на пианино, на другом — мама читает книгу.

— Ваше использование света и тени поражает.

Он проводит пальцем от шеи Эммы до её рук. Я помню тот день, потому что солнце ворвалось в репетиционный класс и осветило одну её сторону, а другую оставило в тени.

Мистер Сэмюэлс взял другой набросок, который я сделал в Центральном парке вечером, прямо перед грозой.

— Настроение этого наброска вызывает особое чувство и довольно зрелое для вашего возраста.

Моё настроение улучшается. Я пытаюсь успокоить себя, потому что обязательно последует "но". Я также заметил, что он кладёт рисунки и цветные наброски в разные стопки.

Он осматривает рисунки и улыбается мне.

Но…

— Скажите мне, Картер, как долго вы рисуете?

И вот время пришло.

— В действительности я работал только с акрилом около шести месяцев.

Он кивает.

— Вижу, что вы еще не особо владеете кисточкой. Это приходит со временем, так что возможно захотите взять вводные уроки рисования. Но главная проблема в отсутствии идентичности.

И не говорите.

Он откладывает четыре моих рисунка.

— У нас тут два абстрактных рисунка, реализм и пуантилизм. Разные стили от одного художника. Пока я вижу много универсальности — и поймите меня правильно, это может даже хорошо — нет системности. Что-то, что расскажет мне о вас. Я не вижу вас в этих набросках. Какое заявление вы хотите сделать? Что вы пытаетесь рассказать своими работами?

Полагаю, в этом и состоит самый главный вопрос.

— Пока вы не научитесь правильной технике рисования и теории цвета, то не сможете выучиться тому, что хотите творить. Некоторые художники проводят всю жизнь в поисках идентичности, так что не позволяйте это умерить ваш пыл. Потому что талант есть, настоящий талант. И этому, мистер Харрисон, не научат даже в самой лучшей школе.

Я ощущаю себя истощенным. Мистер Сэмюэлс продолжает давать мне советы, а я автоматически делаю заметки, но одна мысль проносится в голове: Я, наконец-то, на правильном пути.


Я долго смотрю на разные голубые краски, которые выглядят одинаково. После встречи с мистером Сэмюэлсом, ко мне пришло вдохновение. Не то чтобы мне не над чем было работать, но теперь у меня есть перспектива. Этого я и искал. Шанс попасть в школу искусств.

Я осматриваю секцию с акрилом в моем любимом магазине. Мне хочется больше поработать над живописью.

Знакомый голос зовёт меня. Я поворачиваюсь и вижу последнего человека, которого ожидаю здесь увидеть.

— Софи?

Она приветствует меня и выглядит усталой. Я не видел её с тех пор, как мы расстались и всего того, что случилось между ней и Эммой.

— Эй, я бы спросила тебя, что ты тут делаешь, но… — Она смотрит на полную корзинку акриловых красок и кисточек. — Я просто подбираю некоторые материалы для костюма на прослушивание.

Она держит пакет с блестящими звёздами.

— Это не бродвейское шоу. Я многое отдала СРА. Не могу дождаться выпуска.

Я киваю. Полагаю после всего, у нас еще осталось нечто общее.

— Что ж, удачи. Я полагаю…

В моей голове роятся мысли, чтобы сказать нечто стоящее, той, кто занимала большую часть моей жизни, но ничего не получается.

— Да, спасибо…

Она поворачивается и колеблется. Секунду, я не уверен, собирается ли она уйти или закатить импровизированный концерт, как это было на открытии магазина во время нашего первого свидания. Софи поворачивается на каблуках и смотрит на меня.

— Мне просто нужно знать… Как ты смог всё отбросить?

— Софи, мы не работали вместе.

— Я не говорю о нас.

— Что ж, и с СРА у меня не сложились отношения.

Она качает головой.

— Не про это, о карьере. У тебя было всё. Большинство бы убило за то, чтобы оказаться на твоём месте. Деньги, слава… и ты от всего этого отвернулся. Хоть представляешь, как тебе невероятно повезло?

Я некоторое время обдумываю её слова. Наверное, со стороны кому-то моя жизнь кажется сборником рассказов (по крайней мере, тем, кто думает, что достигнутый пик в десятилетнем возрасте — это завидное положение). Но Софи должна понимать — она видела, как часами я работал и каким сильным может быть давление. И да, мне повезло. Но это и тяжелая работа — всё, что у меня было. Никакого таланта. Никакой страсти.

И вдруг меня осенило. Софи обладала успехом в СРА, даже если она сама так не считает. Она была частью каждого мероприятия. Надо отметить, в большинстве случаев её роль была на втором плане, но всё же не оставалась в стороне. Софи не была счастлива, пока не стала главной звездой. Думаю, Эмме понравилось бы просто сыграть на заднем плане.

— Софи, я когда-нибудь рассказывал об актере второго плана, с которым подружился на съемках фильма "Дети Кавальеров"?

Она безучастно смотрит на меня.

— Его звали Билл и он отличный парень. Каждый день приходил, садился с остальной массовкой и никогда не жаловался. Им мало платили, они не получали никакого гламура, не было никаких заметных реплик. Массовка работала часами без славы. А Билл всегда улыбался. — Вижу, что Софи стало скучно. Но мне все равно; думаю, это сможет ей помочь. — Так однажды я пошёл к нему, чтобы услышать его историю. И узнал, что он работает в продуктовом магазине, чтобы помогать платить по счетам, но ребенком ему всегда нравилось кино. Его мечтой было проводить время на съемочной площадке. Билл не смотрел на работу, как на не соответствующую его достоинству; он был счастлив просто там находиться.