— И что, он отказался стать известным актером? Или ты хочешь сказать, что мне стоит считать подпевку вполне достойным меня делом?

— Я просто говорю, что если твоя цель деньги и слава, ты никогда не будешь счастлива. Ни разу ты не интересовалась сутью моей работы — тебя привлекал только свет софитов. Ты была счастлива, если получала знаки внимания, но вряд ли ты доберёшься до вершины. Не многие достигают этого, уверяю, что недолго такое продлится. Но если ты собираешься провести всю жизнь в погоне за славой, то станешь очень несчастным человеком. После всего, через что прошел, я понял одну вещь: слава и деньги не стоят того, если в жизни нет ничего другого.

Я поворачиваюсь к ней спиной и направляюсь к кассе. Возможно, с моей стороны легко говорить, что деньги не важны. У меня их в избытке, но знаю, несмотря на финансовое положение, я бы рисовал. Даже если бы жил в грязной квартире и ел суп быстрого приготовления, я рисовал. Но дело за каждым выбирать свой собственный путь.


Я чувствую себя доктором Джекилом и мистером Хайдом. Я утро за утром провожу в изучении языка искусства, обществознания и науки. Днем занимаюсь математикой. Но ночью я рисую.

Я считаю, что любые знания наполняют мое рисование, встреча с мистером Сэмюэлсом подарила мне уверенность в том, что я двигаюсь в правильном направлении. Я больше не зацикливаюсь на том, чтобы сделать всё "правильно" или быть аккуратным. Полагаю, проведение дней напролет, уткнувшись в учебник, странным образом, дает мне свободу.

Я вспоминаю все мои роли в жизни: ребенок-актер, вышедший в тираж, подросток-актер полу-сердцеед, студент школы… Но с кисточкой в руке голова проясняется, впервые я ощущаю себя Картером Харрисоном: Художник. И этот факт не смущает и не пугает меня.

Я окунаю кисточку в красную краску и даю ей растечься по холсту.

Не уверен, в каком направлении идет мой рисунок, но в каком-то смысле, моя жизнь идет в правильном.

Работа идет.

И возможности бесконечны.

ЭММА

После недель — ладно, месяцев, вероятно даже лет — практики, наконец, наступил тот самый момент.

Сначала по плану идет прослушивание в Беркли. Я рада, что проходной балл туда составляет тридцать пять процентов против восьми в Джуллиард. Вполне вероятно кому-то пойдёт это на пользу.

Я решила пройти прослушивание в Нью-Йорке вместо того, чтобы отправиться в Бостон. Пока я сижу в ожидании, что меня позовут, волнуюсь куда сильнее, чем когда-либо в СРА.

Думаю о том, что было бы проще, если парни находились рядом.

Думаю о Бене, которому теперь нет необходимости ходить на прослушивания.

Думаю о Джеке, который сегодня проходит прослушивание в Калифорнийский институт искусств.

Думаю об Итане, у которого вчера было прослушивание к Беркли.

Думаю о Картере, который проводит все выходные, проходя тест на соответствие подготовки полной средней школы.

О чем не думаю, так это о следующих выходных. Еще раз все повторить, теперь только в Джулиарде. А затем в Бостонской консерватории, в Манхэттенской школе музыки и консерватории Сан-Франциско.

К счастью, большинство школ входят в унифицированную систему поступления в школы музыки и актерского мастерства, так что мне необходимо пройти только одно прослушивание. Но все же выступить придется в каждой.

Возможно, в конце концов, я перестану нервничать.

— Эмма Коннели.

Называют моё имя, и во рту ощущается вкус желчи.

Или нет.


Школьная неделя пролетела мимо. Я не думаю ни о чем, кроме прослушивания в Джулиард. Мое прослушивание пройдет спустя пару часов, после Итана. Мы направляемся позавтракать в кафе рядом с Линкольн-центром, но еда не лезет в рот. Каждый раз, как я пытаюсь что-нибудь съесть, пища либо рвётся обратно, либо на вкус как пыль.

Я надоедаю официантке, прося восьмой стакан воды. Я подталкиваю мою тарелку с яйцами к Итану и он начинает уплетать их. Хотелось бы быть такой же уверенной, как он, увлекаясь едой так, как будто ничто в мире тебя не волнует.

— Спасибо, что пришла раньше ради меня, — говорит он, соскребая остатки еды с тарелки.

— Спасибо, что задержишься.

— Мы идем в Джуллиард и регистрируемся. Мы получаем проспекты с необходимой информации и направляемся в репетиционную комнату. Мы проходимся по нашим песням, пока не наступает очередь Итана.

— Удачи. — Он с надеждой смотрит на меня. — Я знаю, она тебе не нужна, но всё получится просто великолепно. — Я обнимаю его, Итан крепко обнимает в ответ. Возможно, присутствует небольшое волнение. Уверена, он скрывает его, потому что, если узнаю об этом, то совсем сникну духом.

Складывалось ощущение, что его не было целую вечность. Я проигрываю песни так много, что руки начинают болеть.

Наконец Итан открывает дверь.

— Ну как? — спрашиваю я, бросаясь к нему на шею. Думаю, объятия нужны ему больше, чем мне.

— Хорошо. Песни как песни. А вот по части интервью сомневаюсь — ты же знаешь, что в этом вопросе, я не так хорош.

Итан может очаровать любую аудиторию. Однажды на разогреве рок-группы у нас была неуправляемая толпа. Это большая, устрашающая толпа ребят не была нашими фанатами. Но Итан выдал все самое лучше, что только было у нас, к тому времени, как на сцене появилась группа, парни покупали ему шорты. А Итану было пятнадцать.

Время до моего прослушивания мы проводим за обсуждением вопросов к нему. Я уже практиковала ответы на Итане, потому что он никогда не стал бы меня критиковать, так что не уверена, что они действительно хороши.

Все, что осознаю, когда меня вызывают, мое тело цепенеет. Я что-то говорю Итану, но больше концентрируюсь на пути к сцене к пианино.

— Это Эмма Коннели и она поступает на композиторскую программу, — говорит человек в зале в микрофон. Я решаю не смотреть на приемную комиссию в зале. Смотрю прямо перед собой, но взгляд ловит нечто. Я осматриваюсь по сторонам и вижу голову Итана, еле заметно вылезающую. Взгляд быстро возвращается к приёмной комиссии, они не видят его. Но я то могу.

— Мисс Коннели, можете рассказать о первой песне, которую вы собираетесь сыграть нам?

Итан улыбается мне и кивает в знак продолжения.

— Да, композиция называется "Defying Chance" ("Вызов шансу" — прим. пер.). Это новая песня, написанная мною о шансах в жизни… и как иногда мы забываем о них и вере в себя.

— Хорошо, начинайте, как будете готовы.

Я делаю глубокий вдох, но затем бросаю взгляд на улыбающегося мне Итана. Проигрываю начало и начинаю петь. Глаза держу закрытыми всё время, открываю их только, чтобы взглянуть на Итана.

Вторую песню играю на гитаре, пытаясь показать комиссии свою разносторонность с инструментами. Теперь, когда я смотрю прямо перед собой на комиссию, не могу видеть Итана, но могу ощущать его поддержку.

Я расслабляюсь только тогда, когда песня заканчивается и наступает время интервью.

— Расскажите нам, почему вы хотите получить степень по программе композиторов?

— Да. С тех пор, как только помню себя, у меня особенная связь с музыкой. Я проводила часы, слушая музыку или смотря концерты по ТВ. Когда начала брать уроки игры на пианино, мой учитель всегда злился, потому что я постоянно меняла мелодию, потому что хотела, чтобы она звучала так, как у меня в голове. Долго считала, что это плохо, потому что всегда получала по шапке за такое. Она говорила мне: "Это не то, что написано на странице". А я расстраивалась, ведь мне хотелось сыграть нечто своё, но когда мне было шесть, у меня появился новый учитель, который вдохновил меня на написание собственных композиций.

— Я люблю начинать всё с чистого листа и писать песни с нуля. Часто я оглядывалась назад и обдумывала проделанную за день работу. Композиции как будто приходили из какого-то другого мира. Все что я знаю, так это то, что мне просто необходимо творить. И если я не попаду в какую-нибудь музыкальную программу, то все равно продолжу работать, пока есть силы дышать.

Я сопротивляюсь желанию кусать губы. Хотелось бы не говорить о непопадании в школу так, как будто это не большое дело. Но это правда. Если я не поступлю, то в следующем году снова пойду в школу ради образования или бизнеса. Но музыка всегда будет частью меня.

— Любимые композиторы?

— Моцарт, Бетховен, Бах, Рахманинов, Гершвин, Ленон/Маккартни.

Последние имена вызвали смех. Но я пишу по большей части поп и рок-песни, поэтому буду идиоткой, если пропущу имена, имеющие вероятно самое большое влияние в музыке последние несколько лет.

— Можете рассказать какие вызовы стояли перед вами и чему они вас научили?

Помимо этого прослушивания?

— Если честно, находится здесь, на сцене, — это вызов. Я никогда не стремилась к свету софитов. Меня вдохновляет написание песен, но не обязательно выступать перед залом. Большинству студентов, которых знаю, нравится находиться в центре внимания и выступать на сцене. А для меня это было самой нелюбимой частью. Так что стоять здесь и петь для вас, показывать уверенность, требующийся для артиста — это настоящий вызов.

— Однако, этот опыт раскрыл во многом мне саму себя. Здорово, когда у тебя есть те, кто в тебя верит, но если ты не веришь в саму себя, то в действительности не справишься со многим. Так что факт нахождения здесь и быть гордой собой, когда выйду за дверь — невероятное достижение. Это заставляет меня интересоваться, на что я еще способна.

Я начинаю ощущать острую боль, идущую откуда то из глаз. Вот точно не собираюсь плакать на моем прослушивании в Джулиард. Все мои слова были правдой. Я действительно горжусь собой. Каждый раз, когда думала, что сейчас провалюсь, оказывалась на высоте. И впервые, я на самом деле считаю, что принадлежу этому месту.

— Почему Джулиард?

— Потому что это Джулиард, — вылетает у меня изо рта. Видимо мне становится комфортнее на сцене…

Позади слышатся больше смешков.

— Я из Бруклина. Нью-Йорк — это часть меня. — Я стараюсь реабилитироваться. — Я посещала Нью-Йоркскую школу художественного и исполнительского искусства, по большому счёту, потому что она находилась близко к Джулиарду. Это было моей мечтой так долго, что для меня скорее сложнее ответить на вопрос "Почему кто-то выбрал бы не Джулиард?"

Судьи начинают шептаться.

— Спасибо.

Я поражена. И это всё? Только об этом они спросят меня? Нехороший знак. С Итаном они разговаривали почти двадцать минут. Со мной, вероятно, минут пять.

— Спасибо за потраченное время, — говорю я, прежде чем вернуться в холл. — Я открываю дверь и вижу ожидающего меня Итана.

— Ты была великолепна, хороша как никогда. — Он обнимает меня.

— Спасибо. Как ты пробрался туда?

— У меня свои пути…

— Ты слышал мое интервью?

— Я не хотел попасться, — он качает головой, — поэтому, когда ты перестала меня видеть, то ушел.

— Они задали мне всего четыре вопроса.

На секунду я замечаю на лице Итана обеспокоенное выражение, но он быстро его скрывает.

— Эмма, я думаю, они просто хотели узнать можешь ли ты связывать слова вместе. Пожалуйста, не позволяй этому испортить этот день. Мы закончили с прослушиваниями. К черту Джулиард!

Он прав. Кончено. Теперь мне нечего больше делать. Мой шанс поступить составляет… что ж, восемь процентов. Но у меня есть возможность. Есть другие школы, есть группа. Всё будет хорошо.

Я слышу урчание в животе.

— Я голодна.

— Вовремя. Давай тебя покормим. — Итан обнимает меня за плечи и ведет наружу.

Этим утром, возможно, я достала официанток вечными просьбами подбавить мне воды, теперь же мужчина постарше в итальянском ресторане поразился количеству еды, которое помещалось в меня.

— Такая худая. Вы много едите?

— Думаю, на этом всё, — я отодвигаю пустую тарелку из-под курицы с пармезаном (а до этого остались тарелки пустыми с бутербродами, сырными палочками и макароны с водкой).

— Это было впечатляюще. — Итан улыбается мне.

— Ой. Я наелась. Почему ты позволил мне столько заказывать?

— Потому что ты неделями недоедала.

— Можем мы прогуляться по парку? — Я тру свой живот. — Мне нужно переварить еду.