Если Гедеон удивил метиса, то сам он удивился своим словам еще больше. Ведь он окончательно решил при первой же возможности отделаться от своей нежелательной гостьи. Но его злость росла, и ему нужна была месть. Так проявилась часть его натуры, которую он никогда не сознавал. Он заставит ее извиваться, как червяк на раскаленной сковородке, и только потом отпустит.


Первое столкновение между ними не заставило долго ждать. По дороге из нужника она услышала, как мужчины обсуждали, где относительно выгоднее продавать добычу — в Портсмуте или пересечь пролив и пойти в Бат или в Принсесс-Анн.

Она направилась прямо туда, где Гедеон и еще несколько членов команды прикидывали, как починить вельбот Тоби. Увидев, что она приближается, Гедеон встретил ее на полпути.

— Идут разговоры, что в этот раз вы собираетесь продавать добычу в Портсмуте, — выпалила она, склонив голову. Это все, что она могла сделать в угоду вежливости. Хотя Прю ничего не имела против хороших манер.

Гедеон состроил такую гримасу, будто собрался долго-долго разглядывать ее, заставив Прю болезненно осознать, какой у нее, должно быть, ужасный вид. Хватит и того, что Прайд, за которым она никогда не замечала бестактности, сегодня утром, разбудив ее, сказал, что видел и поприличнее вещи, выброшенные штормом на берег.

— Так что же? — повторила она вопрос, не в силах больше выдерживать столь безжалостного осмотра. — Вы собираетесь в Портсмут или нет?

— Ты можешь придумать хорошую причину, чтобы направиться в Портсмут?

— Гудж говорит, что последняя корова даст примерно семьдесят бочек, и вы уже половину трюма заполнили маслом от двух последних дрифтеров. Так что с костями и спермацетом у вас будет полный трюм. И похоже, в этом сезоне вам больше не взять китов.

— Теперь у тебя королевский авторитет по китам, так я понимаю? — Глаза у него опасно сверкнули.

— Вы понимаете, что я имею в виду, — пробормотала Прю. — Все говорят, что это редкий случай, когда зверь приходит так поздно в конце сезона. И что нам повезло, что этот был такой большой и со спермацетом. И я только подумал, что…

— Гмм? Говори, Хэскелл. Мне, может быть, очень интересно узнать, что ты думал все эти недели, когда разделял со мной кров и стол.

Голова у Прю дернулась вверх, дернулась с такой силой, что чуть не отлетела. Она на мгновение закрыла глаза, потом более-менее пришла в себя.

— Вряд ли я бы назвал себя гостем… сэр. С первого же дня, как вы похитили меня и притащили на этот вонючий, Богом забытый песчаный берег, я работал, за двоих, оплачивая свое содержание, и вы эти прекрасно знаете.

— А что о вчерашнем, Хэскелл? Ты выполнил свои обязанности? Пять мужчин в лодке, Хэскелл, и каждый из них работник и знает свое место. Пять маленьких мужчин против разъяренного чудовища — Он выставил указательный палец с квадратной подушечкой в направлении гигантской туши, которую сейчас острейшими лопатками быстро разрезали на ломти. — Так что, Хэскелл, вчера ты тоже работал за двоих? — Он взял ее маленькую руку и приложил ладонью к своей. Крохотная ладошка потерялась в его руке. — Вижу, у тебя сошли мозоли от гребли. Все это время на твердой земле ты не греб, так? И ты не читал в воде, куда ушел кит, и не погружал на двадцать футов рулевое весло. Работал, говоришь? — Он приблизил свое лицо к ней, обжигая холодным голубым огнем, пылавшим в его глазах. — Нет. Ты должен был сделать только один удар гарпуном.

Против собственной воли Прю почувствовала, как ее загипнотизировал разительный контраст между сверкающими глазами и бронзовой кожей. И красным, похожим на цветок шрамом на правой щеке. И удивительно темной бородой, которую он обычно сбривал, а в последние несколько дней оставил расти. Но от его последних, тихо высказанных обвинений она напряглась, как тетива лука.

— Будьте прокляты, вы же знаете, что я не ударил гарпуном! Вы же были там! Вы же видели, что я оцепенел и выбросил в море завтрак и свалился за борт. И вы же видели, что Томас вытащил меня. Так что перестаньте! Оставьте меня в покое!

Резко повернувшись, она в ярости зашагала по мягкому песку. Глаза щипало от слез. Огромный проклятый бык! Он чертовски хорошо знал все, что случилось. Фактически даже луч видела после того, как вода сомкнулась у нее над головой.

— Хэскелл…

На секунду она заколебалась, но потом с искаженным злостью лицом зашагала дальше.

— Хэскелл.

На этот раз она уже не могла не обратить внимания. Повернувшись, она столкнулась с ним. Мокрые глаза сверкали под утренним солнцем, вздрагивающий подбородок вздернут вверх, маленькие кулачки прижаты к бокам.

— Что вам нужно? Вам нужно, чтобы я извинился? Чтобы я попросил прощения за то что оцепенел и Томасу пришлось выполнят мои обязанности и потом, рискуя жизнью прыгать за мной в воду? Тогда получайте мое извинение, и будь проклято ваше грязное черное сердце!

Она опрометью бросилась прочь, а Гедеон смотрел ей в спину. Да, конечно, он хотел, чтобы она извинилась. Но за что-то другое. Теперь, когда он так много выжал из нее, он уже и не знал, чего хотел. Знал только одно: его не удовлетворило то, что он получил. Если заглядывать в будущее, этого казалось мало.


Прю избегала Гедеона словно чумы, и он вроде бы тоже старался не встречаться с на Она работала вместе с другими, хватаясь за самые трудные задания, будто для того, чтобы заставить их забыть о случившемся. Под жарким пылающим весенним солнцем туша быстро портилась, и они работали, не считая часов, укрываясь под грязным брезентом. А когда не могли больше работать, падали на матрасы, чтобы немножко поспать.

Солнце припекало с яростью поздней весны, и защитный брезент превращался в раскаленную печь. Большинство мужчин сбрасывали рубашки, а некоторые и штаны, и каждые два-три часа все кидались в волны прибоя и вылезали мокрые с головы до ног, находя в этом хоть малое облегчение.

Все, кроме Прю. Она продолжала работать и тогда, когда солнце палило с безоблачного неба так, что выгорали волосы, дочерна темнел золотистый загар и раскрашивались в красный цвет щеки и кончик носа. Она страшно потела, отчего мозолистые руки становились скользкими, а от обилия ворвани — мягкими, и лопатка не раз выскальзывала у нее из рук, чуть не отсекая пальцы на ногах.

— Полегче, парень, одному тебе всей работы не переделать, — одергивал ее кто-нибудь из старших китобоев. Но она продолжала беспощадно погонять себя, желая поскорее разделаться, уйти отсюда и позабыть, что она когда-то знала человека по имени Гедеон Макнейр.

Она перестанет вспоминать глупые мечты, которые питала, хоть и недолго. Если пережить оставшиеся несколько дней, все будет кончено. И затем она сумеет позаботиться о том, чтобы выбросить все здешние переживания из головы.

За пять дней до того, как последнюю бочку погрузили в трюм «Полли», Прю, обессиленная, со стоном рухнула на песок рядом с одной из тележек. Она дала себе слово, что никогда в жизни больше не возьмет масляную лампу, чтобы с наступлением темноты читать или шить. Никогда в жизни она больше не сморщит нос, увидев огрубевшие лица скверно пахнущих китобоев, которые время от времени сходят на берег, чтобы растратить свои тяжело заработанные доли.

— Устал, парень?

Она взглянула на Лира и увидела его исполосованное шрамом лицо, вытянутое в подобие улыбки, придававшей ему комический вид.

— Кости устали. Ничего, недельку отосплюсь — и все пройдет.

— Кэп говорит, что мы уйдем на этой неделе. «Полли» отчалит следующим утром. Самое лучшее — помыться: горячая вода унесет всю усталость. Есть такое местечко, оно называется «Одноглазая кошка», уж там отдохнем будь здоров.

— В Портсмуте? — На своем острове Прю знала обе ночлежки, но «Одноглазой кошки» среди них не было.

— В этот раз кэп будет продавать в Бате. Прю пробормотала неприличное ругательство, которое уже несколько месяцев не слетало с ее губ, несмотря на обстоятельства, так и подбивавшие ее выругаться. Он отвезет ее в Портсмут, даже если ей придется приставить к нему нож. Довольно, с нее уже хватит!

Лир все еще гоготал и ревел от смеха, когда возле них раздался голос Гедеона.

— Рад видеть, что ты еще способен смеяться, — проговорил он, и один звук его голоса заставил Прю нахмуриться.

Он даже не посмотрел на нее.

— Хэскелл тут говорил, сэр, что готов схватить свое барахло и уйти с острова. А я тоже сложу свои снасти и направлюсь на север, как только вернемся.

Гедеон рассеянно кивнул: он думал о другом.

— Очень хорошо, Лир. Думаю, твоя подружка в Гаттерасе устроит тебе славную встречу.

К удивлению Прю, изуродованное шрамом лицо залилось краской.

— Уверен, сэр, что она теперь уже нашла кого-то другого. Как, черт возьми, вы узнали о Бесс, если не секрет?

Раньше чем Гедеон успел ответить, на всех троих набросился Гудж:

— Будь прокляты ваши жадные глотки, ты, уродливый подонок, ты опять накормил Люси крабами с панцирем? Я говорил тебе, что от них у него газы! Как он, бедолага, жалуется и как его несет, ужас!

Лир разразился хохотом, Гедеон растянул рот от уха до уха, и даже Прю не смогла сдержать улыбки. Бедный Гудж! Он до того обожал своего тощего борова, что в какие-то моменты терял здравый смысл.

— Гудж, я видел его как раз сегодня утром, когда мы тащили первую тачку с грузом. Он перелопачивал рылом песок, — ласково сказала Прю. — По-моему, тебе придется построить забор вдоль всего берега, если ты не желаешь чтобы Люси набивал себя крабами. Он просто дуреет от них.

Гудж отошел, а за ним поплелся и Лир, оставив Прю наедине с Гедеоном. Она по-прежнему сидела на жестком песке, роя в нем голыми пятками борозды, обхватив руками колени и уставившись вдаль, туда, где, по ее мнению, находился Бат.

Некоторое время они молчали, потом Гедеон спросил:

— Лир сказал тебе, что завтрашним утром мы уходим в Бат?

— Сказал, сэр.

— Он сказал тебе, что и ты пойдешь в Бат?

— Да… сэр. — Она не подняла головы. Если он хочет, чтобы она с полным вниманием беседовала с ним, ему надо подойти и присесть рядом, чтобы быть с ней на одном уровне. Она не намерена смотреть снизу вверх на какого-то мужчину.

— Хэскелл! Ты становишься дерзким. Подняв плечи, Прю втянула побольше воздуха и медленно выдохнула, потом заговорила:

— Да, сэр. По-моему, так оно и есть. Боже милостивый, подумала она, услышав его невнятное ворчание. Спустя какое-то время он спросил:

— Что мне с тобой делать?

Не в силах удержаться, она взглянула на него, надеясь выразить в широко открытых глазах все, что было у нее на душе.

— Отвезти меня домой, сэр. Вы обещали. Сезон закончился. Лир уходит. Портсмут — на вашем пути в Бат. — По крайней мере, она надеялась, что на пути.

— Посмотрим, Хэскелл. Посмотрим.

Ей показалось, что она услышала вздох. И потом он ушел, оставив ее на берегу. А она по-прежнему смотрела вдаль, туда, где, как ей представлялось, находился ее дом, и по-прежнему не понимала, почему в последнее время у него так часто меняется настроение.


Значит, он не хочет отвезти ее домой. Или отвезет? — терзалась догадками Прю на палубе готовой к отплытию «Полли». Она пыталась жаловаться Прайду и вбить ему в голову, что ей позарез надо вернуться домой. Но брат попал под влияние Гедеона.

— Он благополучно отправит тебя домой, Прюди, как только сможет. Кэп справедливый человек. Я хочу разузнать, не возьмет ли он меня как постоянного члена команды. Потому что лучше работать у него, чем клерком в амбаре или на корабле у человека, о котором я знаю, чего он стоит.

Ну и черт с ним! Пока что не к спеху! Она использует его ослиное упрямство в собственных целях. Если Гедеон потащит ее в Бат против ее воли, она воспользуется возможностью и купит самое лучшее платье, какое позволит размер ее доли.

Возможно, что-нибудь из сиреневого шелка. Или, если шелковое будет стоить слишком дорого, тогда из хлопка. Светлое, с косынкой цвета свежей травы. И, наверно, пару туфель с пряжками.

Плечи у Прю поникли. Как она может? Все деньги, какие у нее будут, нужны для бабушки. Когда она вернется домой, больше не будет Хэскелла и Ная, чтобы пополнять корзинку для рукоделия.

Правда, с другой стороны, если бы ей удалось удвоить свои деньги за игорным столом, тогда вроде бы можно позволить себе хотя бы одно-единственное платье. И еще осталось бы достаточно денег, чтобы заботиться о бабушке, пока Прайд найдет способ заработать им на жизнь.


Гедеон стоял в дверях наполненного дымом трактира, лицо его выражало отвращение. Он не помнил, чтобы здесь бывало так шумно. Как может человек, привыкший дышать чистым соленым воздухом, выносить такой смрад?