Свет от лампы падал на его лицо, и соломенные волосы сверкали, как золотая ложка. Теперь подбородок у него был чисто выбрит. А шрам, ставший частью его мужской красоты, темнел на щеке. Ей хотелось поцеловать его. Ей хотелось расцеловать его всего!

— У тебя глаза стали совсем темными, Гедеон, — сказала она.

Его пальцы исследовали чувствительные складки ее женственности, и ее собственные глаза расширились.

— И твои тоже, моя маленькая, любовь моя.

— Гедеон, пожалуйста… — Она задыхалась. Прикосновениями такими воздушными, что ей казалось, сейчас она умрет, он нежно и непреклонно ласкал ее снова и снова, и она чувствовала, как раскрывается, наполняется жаром, болью, томлением… желание.

Она вскрикнула, и он вытащил ее из воды и прижал мокрую к себе. Положив ее на широкую кровать, он быстро сбросил одежду и лег рядом.

— Сумею ли я придумать красивые слова, которые должен говорить мужчина, добивающийся любви своей женщины? — шептал Гедеон. — Увы, все, что я могу придумать, — это накрыть тебя своим телом, быть внутри тебя, чувствовать, как твоя нежная плоть так крепко держит меня, что я теряю разум.

Голос звучал напряженно, будто он с трудом мог говорить. Для Прю его слова звучали как музыка. Сама она бы не смогла выговорить ни слова, даже если бы и знала, что сказать. Он наклонился над ней, одна его рука обхватила грудь. Яркие искры наслаждения пронзили все тело, Прю подняла голову и прижалась лицом к его груди, зачарованно наслаждаясь атласной, чуть влажной кожей, мягкими волосами и твердыми, как камень, мышцами.

Руки ее неуверенно принялись искать на груди маленькие коричневые шарики, которые уже давно завораживали ее. Она знала, что в этом месте он такой же чувствительный, как и она. Ей не пришлось долго ждать, потому что в тот момент, как ее пальцы нашли, что искали, он замер, у него тоже перехватило дыхание. Она почувствовала, как напряглись маленькие твердые самородки, и смело обхватила один из них губами.

Это было так, будто его ударила одна из молний, которые танцевали вокруг их маленького рая. Прю пришла в восторг. Ее руки устремились в дальнейшее исследование, двигаясь по линии шелковистых волос, которые разделяли его твердый, плоский живот.

— А-ах, любовь моя, ты посмела дразнить дьявола в его собственном логове, разве не так? — хрипло проговорил он, хватая ртом воздух, когда ее пальцы обхватили его затвердевшую мужественность.

И прежде чем Прю ответила на его вызов, он накрыл ее руку, еще крепче прижав пальцы к своей плоти, потом поднес их к губам и поднялся над ней.

Она была полностью готова для него, но все равно он медленно овладевал ею.

— Спокойнее, любовь моя, — шептал он, когда она подняла бедра, чтобы встретить его. — У нас впереди целая ночь и… целая вечность.

Но Прю было не до осмотрительности: возбужденная его искусными ласками, она вся трепетала и извивалась под ним, пока он не погрузился в жаркую влажную глубину. Выдохнув ее имя, он яростно двигался в ней, а она обвила ногами его бедра, пальцы впились в нежную, скользкую кожу плеч.

— Ты со мной, любовь моя? Поспеши… быстрее, быстрее… о-охх! — закричал он.

Охваченная раскаленным добела взрывом, затопленная валом наслаждения, она могла только обвиться вокруг него, не способная думать, потрясенная до самой глубины души…

Какое-то время спустя она проснулась, почувствовав свет. Холодный ветерок обдувал ее обнаженное тело. Шторм прошел, оставив после себя легкий освежающий дождь.

Гедеон приподнялся только для того, чтобы прикрыть их обоих легким покрывалом, и потом, прижимая ее к себе и покачивая легонько, сонно промурлыкал ей в ухо:

— Отдыхай пока, любовь моя. Шторм кончился.

Его любовь. Надо поверить в это, иначе нельзя. Теперь она знала, что не сможет выжить, если будет думать, будто он женился на ней из чувства долга.

Но то, что она только что пережила, было не «долг». И то возбуждение, которое она и теперь чувствовала в ущелье между бедер, не было долгом. И не долг двигал его рукой, когда он ласкал ее грудь.

— Спишь? — прошептал Гедеон.

Она пошевелила бедрами, придя в восторг от мгновенного эффекта этого движения, и притворилась, будто чуть похрапывает.

— Тогда я постараюсь не потревожить тебя, моя бедная, измученная малышка. — И не обращая внимания на ее бессознательное фырканье, он потянулся к ее бедру и, приподняв ляжку, просунул в расщелину свое колено.

Прю еще даже не поняла, как все произошло, когда обнаружила, что ее ноги переплелись с мужскими. Но когда она почувствовала, как его рука пробралась к ягодицам и ласкает ее в том особом месте, у нее перехватило дыхание и расширились глаза.

Он не сможет… он не будет… Он смог.


Когда на следующее утро Прю открыла глаза, солнце через иллюминатор заливало каюту. У нее болела каждая частичка тела. Но это была такая удивительная боль — томная, теплая, восхитительная. И Прю знала, что будет помнить ее до конца своих дней.

— Я хочу есть, — проговорила она, с удивлением обнаружив, что страшно проголодалась.

Гедеон, очевидно, встал намного раньше, потому что искупался, побрился и надел чистые брюки, но остался босым и без рубашки.

— Я вылил воду из ванны и снова наполнил ее. Но вода не теплая. Если ты покроешься гусиной кожей, я знаю одного франта, который согреет тебя.

Поднявшись на локтях, Прю улыбалась ему. Из какого-то глубокого колодца мудрости до нее дошло понимание, что это момент чистого счастья. И она ценила его. Будто на мимолетное мгновение поймала в ладонь золотой луч солнца.

— Прошлой ночью ты уже искупал меня. Теперь пришло время накормить. Если, конечно, ты не пытаешься уморить меня голодом, чтобы добиться покорности!

— Покорности? От тебя? — Гедеон отрывисто засмеялся. — Дорогая, боюсь, что мир еще не подготовлен к мягкой и покорной Хэскелл.

Поднявшись на колени, она потянулась к нему, и он подхватил ее, поднял на руки и, все еще смеясь, стал любовно раскачивать.

— Впрочем, пока кофе закипает, я мог бы попытаться зацеловать тебя до покорности, гммм?

Кокетливо сложив губы, она закрыла глаза и подняла вверх лицо. Когда ничего не случилось, она открыла глаза.

— Ну? Чего ты ждешь?

Со стоном Гедеон уступил искушению. Да, он хорошо и прочно загарпунен. Кофе мог переливаться через край, сколько ему угодно. У него другая забота. По-прежнему улыбаясь, он нежно обхватил зубами ее сложенные для поцелуя губы. Она взвизгнула, он засмеялся, и они катались по постели, пока не услышали скрежет лодки, царапающей корпус в нескольких дюймах от места, где они лежали.

— Ты так рано ждал возвращения команды? — спросила она, стараясь скрыть свое разочарование.

Гедеон покачал головой.

— Я поклялся, что, если увижу хоть волосок одного из них до середины недели, всех расстреляю.

— Тогда Прайд. Ох, нет, неужели что-то случилось с бабушкой? — Она села, прикрыв простыней грудь, и Гедеон притянул ее к себе.

— Подожди здесь, любовь моя. А я пойду посмотрю. Похоже, что это всего лишь Крау, привез нам еще еды. Лия вчера отправила корзинок на целую армию, но…

Он был на полпути к общему отсеку, когда пара ног в черных чулках и в башмаках с пряжками появилась в открытом люке.

— Гедеон Макнейр? — спросил незнакомый голос.

— Да. Кто его ищет?

— Именем короля я арестую вас за убийство Клода Деларуша, гражданина Франции.

Глава девятнадцатая

Когда Прю, впопыхах натянув свадебное платье, выскочила через общий отсек на палубу, первыми, кого она увидела, были двое мужчин в высоких сапогах с патронташами на груди и шпагами. Они стояли к ней спиной. Гедеон слушал третьего человека, одетого в черное и с белым париком, слегка покосившимся под выцветшей черной треуголкой.

Что за черт? Кто они? Чего хотят? Почему они обвиняют ее мужа в убийстве? Всем известно, что дуэли, хотя и не одобряются, остаются ненаказуемыми до тех пор, пока кто-то не подаст жалобу.

Она хотела кинуться на защиту Гедеона, однако удержалась и лишь наблюдала со стороны тихо, как мышка. Туда, где она стояла, мало что долетало из разговора. Но когда она хотела подойти ближе, двое со шпагами преградили ей путь.

— …назначено слушание (шамканье и бормотание)… власти (шамканье)… свидетели представляют (шамканье, бормотание)… — так говорил кривой парик.

Гедеон тоже стоял к ней спиной, поэтому его слова уносил поднявшийся легкий ветер.

— …(шамканье) пистолет найден (шамканье)… нож (шамканье)… вмешательство…

Она кипела от гнева. Кто прислал их сюда? Кто посмел? Прайд, когда она прижала его, рассказал, что, прежде чем отплыть за доктором, он сбегал на место дуэли, чтобы забрать все, что могло после них остаться. Но и пистолет, и тело Клода уже унесли. И Прайд и Прю не сомневались, что Жак вернулся, забрал тело и смылся подальше от позора, пока кто-нибудь не обвинил его или Клода в попытке убийства.

Гедеон возвышался над пришельцами как скала, его голые плечи на утреннем солнце отливали бронзой, и синие брюки обтягивали длинные мускулистые ноги, как тончайшая замшевая перчатка. Он стоял с непокрытой головой, и волосы, которые он обычно стягивал в узел на затылке, сейчас свободно развевались на ветру.

Прю смотрела то на мужа, то на маленького человека в черном, который тыкал в Гедеона костлявым пальцем. Он походил на пропитанную пылью канцелярскую крысу. Наверно, и пах пылью. Лицо изможденное, кожа слишком бледная, вид затравленный — он непрестанно озирался, будто ждал, что в любой момент на него нападет банда головорезов.

Вдруг двое стражников подошли, встали за спиной у Гедеона и схватили его за руки.

Прю подпрыгнула и одним махом перелетела через мокрую палубу.

— Отпустите его. Сию же минуту отпустите его! Слышите, что я говорю!

— Скажите вашей девчонке, чтобы перестала кричать, не то мы ее арестуем тоже, — предупредил стражник, что был повыше ростом.

Обернувшись, Гедеон спокойно сказал ей:

— Это тебя не касается.

Она ударила по руке, которая легла ей на плечо, и началась маленькая потасовка. В следующий момент Прю увидела, что Гедеон лежит плашмя на палубе, а высокий стражник связывает его.

Прю опустилась на корточки и подняла его голову себе на колени, убийственным взглядом пронзая того из незваных пришельцев, который положил на нее руку.

— Слышишь, ты, проклятый подо… — Какие-то уцелевшие крохи здравого смысла в последнюю минуту заставили ее придержать язык. — Зачем вы лезете в чужие дела? Гедеон мой муж, и он не сделал ничего плохого. И предупреждаю вас, я перережу глотку первому же человеку, который скажет, что он в чем-то виноват!

Заметив взгляды, какими они окидывают ее, Прю пожалела, что не заколола волосы и не надела туфли. Но сейчас все равно уже поздно. И она обратилась к двум стражникам самым надменным тоном, на какой только была способна:

— Если вы причините ему вред, я увижу, как будут вешать вас, так и знайте.

— Миссис Макнейр, если это вы, — фыркнул беспокойный маленький судья, — будьте любезны, отойдите в сторону. Это вас не касается.

— Это очень меня касается. Как вы смеете заявляться на корабль моего мужа и обвинять его, будто он сделал что-то плохое! Я даже не знаю, кто вы.

В ярости она наблюдала, как у маленького человека в парике покраснел нос и почти полностью исчезли губы.

— Мадам, я имею честь быть Джошуа Бидингом, эсквайром, официально назначенным мировым судьей! Ваш муж обвиняется в убийстве Клода Деларуша.

Гедеон пошевелился. Прю положила руку ему на щеку и прижала его голову к своим коленям.

— С сожалением должна сообщить вам, что это очевидная ошибка, вас послали с глупым заданием.

— Это, мадам, мое дело — решать, что и как. Будьте добры, отойдите и позвольте выполнить наш долг именем короля.

Прю начала излагать свое мнение о короле, который обременяет своих подданных налогом, превосходящим всякие разумные пределы, да еще запутывает всевозможными запретительными законами, но не успела она закончить, как Гедеон сел и застонал. Отбросив руки Прю, он пробормотал:

— Помолчи, женщина.

— Но, Гедеон…

Одним взглядом он заставил ее замолчать.

В конце концов все пятеро были доставлены на берег в лодке, на которой гребли два вооруженных моряка из команды флота его королевского величества.

Ради Гедеона Прю пыталась скрыть свой страх. И к тому времени, когда они достигли пристани, где уже собралась толпа, она так искусала губы, что брызнула кровь.

Ее свадебные гости. Горечь наполнила ей сердце, когда один из стражников поднял ее и перенес на пристань. Вчера они пришли засвидетельствовать ее брачные обеты и повеселиться за ее столом, а сегодня явились полюбоваться, как ее с позором арестуют.