Триш Кук - Полночное солнце

– Мы, ботаники, умеем отыскивать нужную информацию, – говорю я.

Он улыбается:

– Загуглила меня, что ли?

– Mais oui[8]. Должна же я знать, с кем связалась, верно? – отвечаю я, пожав плечами, и целую Чарли.

У его губ вкус сахара, сливок и чистого блаженства. Этот поцелуй длится дольше предыдущего. В жизни не чувствовала себя такой забалдевшей. Когда мы все-таки отстраняемся друг от друга, Чарли говорит:

– Знаешь, что мне напоминает этот наш вечер? «Шестнадцать свечей». Особенно ту сцену в конце, где Саманта и Джейк целуются над тортом.

Я киваю. Чарли даже не представляет себе, насколько метко попал в цель. «Шестнадцать свечей» Джона Хьюза – мой самый-пресамый любимый фильм. О таком поцелуе, как там, я мечтала лет с десяти. А теперь появился Чарли, и мои мечты сбываются.

– Я всегда думал, что круто было бы, если бы такое случилось в реальной жизни. И оно случилось, – говорит он и тянется ко мне.

Мы снова целуемся. Неужели я тоже помогаю сбываться его мечтам?

Все вечера этой недели начинаются и заканчиваются одинаково: я прошу папу, чтобы он разрешил мне прожить еще один день так, как живут нормальные девушки, и он неохотно соглашается. Потом я запрыгиваю в машину Чарли, и мы едем развлекаться: сегодня – боулинг, завтра – прогулка мимо витрин закрытых магазинов, послезавтра – поздний киносеанс в торговом центре соседнего городка.

Мы разговариваем, смеемся, целуемся без конца. Потом Чарли привозит меня домой и, перед тем как со мной расстаться, спрашивает, когда мы увидимся снова. Я каждый раз говорю, что освобожусь только вечером, и он принимает этот ответ, не задавая новых вопросов. Раньше я и не думала, что моя жизнь может превратиться в такую идиллию. Наверное, так себя чувствовали мои родители, когда познакомились: они были молоды, свободны и невероятно счастливы.

Все настолько идеально, что я начинаю себя обманывать: пожалуй, можно вообще не говорить Чарли о моей болезни. Но папа выводит меня из этого заблуждения. Когда я в очередной раз затягиваю свою песню: «Пожалуйста, разреши мне еще денечек пожить нормально!» – его губы складываются в прямую линию.

– Я соглашаюсь в последний раз, Кэти, – отрезает он. – Потом я встречусь с этим молодым человеком. Я должен узнать его, а он должен узнать о твоей ПК.

Эти слова для меня как удар тупым предметом по голове. Я так не хочу, чтобы сказка заканчивалась. А она закончится, если я скажу парню, в которого, похоже, всерьез влюбилась, что все обстоит не совсем так, как я позволила ему думать. Если приподнять занавес и вместо волшебника страны Оз увидеть дядьку с микрофоном и комплексом Наполеона, будет, наверное, тот же эффект: все изменится.

– Ладно, папа, – говорю я, надеясь найти выход, но зная, что выхода нет. – Завтра я рассказываю Чарли про мою ситуацию и ты с ним знакомишься. Ну а сегодня я обычная девчонка.

Папа улыбается, и я вдруг вижу, что морщинки вокруг его глаз стали глубже, заметнее. Я не хочу, чтобы мой отец преждевременно состарился. А сердце все равно просит чуда, и остановиться я уже не могу, даже если бы захотела.

В этот раз мы с Чарли идем на пляж. Там тихо и никого, кроме нас, нет. Чарли собирает сухие палочки и листья и разводит костерок в центре круга из камешков, который кто-то сложил. Мы сидим на одеяле. Я прижимаюсь к Чарли, кладу голову ему на плечо. Кажется, все у нас хорошо, все правильно: мы можем разговаривать о чем угодно или молчать, не чувствуя неловкости, наши руки соединяются, как две частички мозаики, мы никогда не раздражаем и не утомляем друг друга, хотим проводить вместе как можно больше времени.

Чарли показывает на небо. Он уже знает, что я интересуюсь созвездиями и мечтаю стать астрофизиком.

– Какая это звезда?

– Альтаир. Если не ошибаюсь, до него шестнадцать световых лет. То есть свет, который мы сейчас видим, возник, когда нам было по два года.

– С ума сойти! – смеется Чарли. – А вон та как называется?

– Сириус.

– Как радио?

Я шутливо подталкиваю его локтем:

– Входит в созвездие Большого Пса. До Сириуса девять световых лет.

Чарли замолкает. Я почти слышу, как он переключает передачи у себя в голове. Мое сердце начинает биться учащенно: вдруг он все про меня узнал? Может, Зои втихаря навела справки и сообщила ему эсэмэской, что я серьезно и опасно больна. Трудно самой сказать Чарли правду, но будет ужасно, если его просветят другие. Доверию, которое возникло между нами за несколько дней нашего знакомства, придет конец. Я собираюсь с силами и осторожно спрашиваю:

– О чем ты думаешь?

Чарли отвечает не сразу. Видимо, ему тяжело говорить об этом.

– Мне позвонил тренер из Беркли. Кто-то из пловцов переводится в другой колледж, значит освобождается место.

Я выдыхаю.

– Серьезно?! Ты все-таки можешь поехать?!

Я безумно рада за него. Если кто и достоин счастливого шанса попасть в колледж, так это Чарли Рид. Он умный, милый, внимательный, трудолюбивый – всех его достоинств не перечислишь. К счастью, судьба оказалась к нему справедлива. Конечно, из-за одной ошибки нельзя отнимать у человека его мечту.

Чарли пожимает плечами:

– Теоретически – да. Через месяц сборы, и там будет тот тренер из Беркли. Нужно успеть восстановить форму и выступить так, чтобы все видели, что я полностью реабилитировался. Это почти невозможно.

Я хватаю его за плечи:

– Возможно! У тебя получится!

Чарли смотрит на костер, будто надеется увидеть в его пламени ответы на свои вопросы.

– Не знаю… У меня есть кое-какие причины никуда в этом году не уезжать.

Пожалуй, это самое приятное, что мне когда-либо говорили.

– Ты же приедешь на каникулы. Я буду здесь. Обещаю.

Весь вечер мой телефон вибрировал в кармане как сумасшедший, но я до сих пор не обращала на это внимания. Когда я встречаюсь с Чарли, предпочитаю быть с ним наедине. Чтобы никто нам не мешал. Но уже поздно, я должна была вернуться несколько часов назад, – скорее всего, об этом отец и хочет мне напомнить. Вздохнув, лезу проверять входящие эсэмэски. Пять от папы и двадцать пять от Морган.

– Черт!.. – произношу я вполголоса.

– Что-то случилось? – спрашивает Чарли. – Отец сердится, что ты еще не дома?

– Нет… То есть он, конечно, не в восторге, – говорю я, качая головой. – Но сейчас я беспокоюсь из-за Морган.

Начинаю просматривать сообщения: в каждом из них уровень психоза возрастает. Оказывается, с ней самой ничего не случилось. Она волнуется за меня. Моя тревога уступает место раздражению. Морган мне не мать, а лучшая подруга. Если я гуляю допоздна с парнем своей мечты, она должна радоваться за меня, а не гнать меня домой.

«Ты где?»

«Ты должна была вернуться к 11».

«Твой папа делает вид, что спокоен. На самом деле сходит с ума. Спрашивает, знаю ли я, где ты».

«Час ночи. Кэти, спускайся с небес на землю!»

«Два часа. Ты знаешь, где твоя лучшая подруга? Я не знаю, где моя».

«Три. От тебя ни слуху ни духу».

«Ок, начинаю сходить с ума!»

«Ты умерла? Да или нет? Ответь!»

«До восхода два часа. Кейти, ты рискуешь!»

«Домой!!!»

«Живо!!!»

Непонятно, с чего это Морган так на меня напустилась: она ведь и сама все эти дни до утра гуляла с Гарвером. Я помню, что скоро нужно возвращаться домой. Неужели подруга держит меня за круглую дуру?

– В чем дело? – спрашивает Чарли.

– Да так, пустяки, – говорю я, и у меня возникает идея. – Видимо, Морган просто не привыкла меня с кем-то делить. Я ведь провожу так много времени с тобой! Завтра надо будет побыть с ней, чтобы она не чувствовала себя брошенной.

– Ох, девчонки! – вздыхает Чарли, закатывая глаза. – Ну а сейчас, наверное, я должен отвезти тебя домой, да?

Мне хочется этого меньше всего, но я соглашаюсь. Чарли встает, отряхивает песок и подает мне руку:

– Жаль, что мы не можем заночевать прямо здесь. Здорово было бы проснуться, обнимая тебя, а не старого плюшевого медведя.

Мне тоже хочется проснуться рядом с ним. Но мне понравилась эта картинка: Чарли тискает мягкую игрушку – друга своего детства.

– Как-нибудь, перед тем как ты… займешься тем, что решил делать осенью, мы обязательно здесь заночуем.

– Договорились, – отвечает он. – Ну а завтра я веду тебя на свидание по всей форме, ладно?

Кивнув, я сбрасываю бомбу:

– Отлично. Завтра ты познакомишься с моим отцом.

Чарли останавливает машину, я выхожу, иду к дому, а отец уже ждет меня на пороге. Волосы у него всклокочены, как будто он всю ночь нервно их ерошил. Глаза ввалившиеся, усталые. Он обнимает меня так, что я чуть не задыхаюсь.

– Извини, – говорю я, уткнувшись ему в плечо.

Он отстраняется и в упор смотрит мне в глаза:

– Никогда больше не пугай меня так, Кэти! Я думал, ты умерла. Я понятия не имею, кто этот мальчик и чего ради он вздумал всю ночь продержать тебя на улице…

– Чарли не виноват. Это все я.

– Еще чуть-чуть – и ты попала бы под действие ультрафиолетовых лучей! – Теперь, увидев, что я жива и здорова, папа начинает сердиться. – Ты сама должна прекрасно знать, к чему это может привести!

– Пап, остынь. Посмотри на меня. Все же в порядке.

– Просто на этот раз тебе повезло! – Сейчас он так взвинтился, что прямо-таки выплевывает слова: – Поверь мне, Кэти, ты играешь с огнем! А я делаю все, чтобы ты не обожглась.

Я глубоко вздыхаю. Отец обращается со мной как с ребенком. Это становится невыносимо.

– Папа! Послушай. Я уже выросла и могу сама принимать решения. Мне жаль, что мое позднее возвращение заставило тебя переживать, но со мной все хорошо. – Чем сильнее я нервничаю, тем выше и громче становится мой голос. – Нет, мне не просто хорошо. Я еще никогда в жизни не была так счастлива! Можешь ты это понять?

Папа грустно качает головой:

– Я могу понять только одно: моя девочка готова отбросить все, над чем мы так упорно работали, ради какого-то мальчишки, который не уважает правила нашего дома и легкомысленно относится к ее здоровью.

– Перестань осуждать Чарли! Ты его даже не видел! – кричу я. – Он лучше всех, кого я встречала! Он добрый, и я не знаю парня, который был бы лучше воспитан. Проблемы у тебя не с ним, а со мной, твоей дочерью. Если ты не заметил, я уже взрослая, папа! Это когда я была маленькой, ты мог увеличить фотки, которые сделал на сафари, и устроить для меня в подвале искусственную африканскую саванну. Но теперь мне этого недостаточно. Я хочу выйти на свободу и жить по-настоящему!

У отца глаза на мокром месте. Я так разнервничалась, что тоже вот-вот заплачу. Подумать только! Ночь была чудесной, но за считаные минуты сказка обернулась кошмаром.

– Доктор Флеминг предупреждала меня, что в определенном возрасте это может начаться, – говорит папа так, будто обращается к самому себе. – Но до сих пор ты была такой дисциплинированной, что я ей не верил.

Я подхожу, обнимаю его и кладу голову ему на плечо:

– Папа, все в порядке. Более того, все замечательно. Пожалуй, с того дня, как мне поставили диагноз, я ни разу не чувствовала себя так прекрасно. Позволь мне быть нормальной. Пожалуйста.

Отец немного расслабляется и тоже обнимает меня:

– Я просто хочу защитить тебя, Орешек. Ты же моя девочка. Мне даже думать невыносимо о том, что с тобой может случиться беда.

– Знаю. Я люблю тебя. В следующий раз, когда задержусь, обещаю прислать эсэмэску. И еще обещаю, что ты полюбишь Чарли, как только его увидишь. Он хороший парень, папа. Напоминает мне тебя.

– Дай бог, чтобы ты была права. Надеюсь, Чарли воспримет известие о твоей болезни как воспитанный и зрелый молодой человек, каким ты его считаешь. Не испугается и не убежит.

Значит, папа думает, будто Чарли может бросить меня из-за моего диагноза… Это больно задевает меня, и я вру так бессовестно, как не врала еще никогда:

– Он уже знает. Его отношение ко мне нисколько не изменилось.

Папины морщины разглаживаются. Сейчас он действительно за меня рад:

– Отлично! Именно этого я всегда желал для тебя.

Я чувствую себя мерзко, оттого что солгала, но отказываться от своих слов не буду. Уверена: ложь станет правдой, как только я наберусь смелости и наконец-то все расскажу своему парню.

Вхожу к себе в комнату и сразу же отправляю эсэмэску Морган: «Я дома. Жива-здорова». В ответ получаю отточие. Набираю еще одно сообщение: «Не сердись! Даже папа не сердится!» Три кружочка появляются и исчезают, снова появляются и снова исчезают. Наконец приходит ответ: опять одни точки. Кажется, Морган разозлилась на меня в первый раз за все время нашей дружбы.

«Знаю, ты привыкла, что во внешнем мире у меня, кроме тебя, никого нет. Но хотя бы постарайся порадоваться за меня, пожалуйста!» – пишу я. Опять всплывающие и исчезающие пузырьки. А потом это: «Издеваешься, черт возьми?! Не завидую я тебе! Целуйся со своим дурацким парнем на здоровье! Только, если бы ты зажарилась, тебе было бы уже не до него. Прости за заботу».